- Обыкновенные ничтожные обвинения, рождающиеся на почве личной злобы, - ответил другой. - Один доносит на своего соседа, что тот не исполняет правил религии, не соблюдает постов.
- Нет ли чего поинтереснее?
- Покинутая жена жалуется на своего мужа… А вот кто-то сетует на медлительность судей.
- На это надо обратить внимание, потому что дело тут касается репутации святого Марка…
- Э, полноте, - прервал синьор Градениго, - суд действует благоразумно. Тут тяжба одного торговца, который, как говорят, владеет важными тайнами. Это дело требует серьезных соображений, могу вас в этом уверить.
- Разорвите донос. Есть еще что-нибудь?
- Ничего серьезного.
- В таком случае не поговорим ли мы с его высочеством дожем, синьор?
- Но вы забываете о рыбаке, - заметил строго дон Градениго.
- Верно, верно! Ничто нужное не ускользнет от тебя, Градениго.
Старый сенатор, слишком опытный, чтобы поверить в искренность этих слов, все же счел нужным показаться польщенным и многократными поклонами ответить на сделанный ему комплимент. Когда эта комедия окончилась, Трое открыли совещание по делу рыбака.
Заседание Совета на этот раз продолжалось так долго, что, когда оно окончилось, башенные часы на площади медленно пробили полночь.
- Дож, я думаю, ожидает нас с нетерпением, - сказал один из членов. - Мне показалось, что его высочество был более обыкновенного утомлен в этот раз на празднике.
- Его высочество уже не молод, синьор. Ведь он гораздо старше нас всех. Боюсь, что его пребывание у власти уже непродолжительно!
- Конечно, в нем уже видна дряхлость. Это достойный правитель, и с его смертью мы потеряем в нем отца. Синьор Градениго, ты сегодня особенно задумчив и никогда не был так молчалив со своими друзьями.
- Но это не значит, что я менее признателен им за дружбу, синьор. И если лицо мое кажется грустным, то лично я доволен. Радость, как и горе, вызывает иногда слезы.
Оба сенатора взглянули с видимым сожалением на своего товарища, и Трое покинули Залу Приговоров. Вошедшие слуги потушили огни, и зала погрузилась в темноту.
Глава XIV
Несмотря на поздний час, музыка еще раздавалась на каналах Венеции. Пьяцетта была еще освещена и наполнена праздной толпой, которая, казалось, не знала усталости.
Жилище донны Виолетты находилось вдали от места развлечений, но все же неясный гул голосов и звуки духовых инструментов время от времени долетали и сюда.
Луна оставляла в тени всю ту часть узкого канала, на которую выходили окна внутренних покоев Виолетты.
Девушка отдыхала на балконе, висевшем над водою. Ее постоянная спутница, которая была в то же время и ее наставницей, сидела около нее, а их общий духовник находился внутри комнаты.
- Может быть, есть на свете более великолепные города, но в такую ночь ничто не может сравниться с Венецией, - сказала Виолетта, отходя от перил балкона.
- Ну, нет, дочь моя, - отозвался монах, - из всех городов знойной Италии Неаполь самый красивый и наиболее одаренный природой город.
- Должно быть, это и на самом деле необыкновенный город, если может воспламенять даже ваше воображение.
- Это замечание справедливо: я предался воспоминаниям молодости более, чем это подобало бы мне…
В это время на канале, под балконом Виолетты, послышалась музыка. Девушка вздрогнула, щеки ее вспыхнули румянцем, и она, казалось, переживала то сладостное ощущение, которое возбуждает нежная и красивая музыка.
- Это едут музыканты, - заметила тихо донна Флоринда.
- Нет, это какой-то кавалер. На гондоле много слуг и гондольеров в ливреях.
Нельзя было дольше сомневаться: это была серенада. Хотя серенады - дело обычное в Венеции, но под окнами донны Виолетты она давалась впервые. Уединенная жизнь девушки, строгий надзор над ней обрекали на неудачу подобные попытки молодых людей.
- Это для меня! - прошептала Виолетта, дрожа и от страха, и от радости.
- В самом деле, это для кого-нибудь из нас, - ответила осторожно донна Флоринда.
- Для кого бы то ни было, но это дерзость, - сказал монах.
- Ах, это ария на слова Петрарки!
- В первой гондоле музыканты в ливреях какой-то патрицианской фамилии, а во второй - один только кавалер, - сказала донна Флоринда, внимательно рассматривавшая гондолы.
- Есть гребцы, или он сам управляет гондолой?
- Это было бы неприлично; на корме гондольер в шелковой куртке, украшенной цветами.
- Поговори с ним, милая Флоринда! Я тебя прошу.
- Да разве можно?
- Конечно! Скажи им, что я в полной власти Сената, что нельзя петь под моими окнами; скажи, что хочешь, только скажи что-нибудь.
- Да это дон Камилло Монфорте!
- Такая смелость может его погубить; прикажи ему поскорее уехать, милая Флоринда. Но, может быть, мы не имеем права обращаться так с лицом его положения? Отец, дайте ваш совет, что делать? Вы видите, в какой он опасности.
Волнение Виолетты удивило монаха. Он молча оставил свое кресло и направился на балкон.
Музыка сразу затихла, и вместо нее послышались равномерные удары весел.
- Он уехал! - вскричала молодая девушка. - А мы не успели даже его поблагодарить.
- Тем лучше, иначе мы придали бы слишком уж много значения такому и без того серьезному происшествию. Ты не должна забывать о твоем высоком назначении, дочь моя. Войди в комнату.
Оставшаяся на балконе донна Флоринда внимательно следила за гондолами и передавала свои наблюдения Виолетте:
- Гондолы ушли; та, в которой сидят музыканты, выезжает уже на Большой канал, но я не вижу, что сталось с той, в которой сидел кавалер.
- Посмотри хорошенько, не может быть, чтобы он так скоро удалился.
- Вижу, вижу: его гондола остановилась возле моста нашего канала. Слуга как-будто ждет кого-то на ступеньках набережной, а самого кавалера там нет.
- Вдруг с ним что-нибудь случилось?!
- Ничего дурного! Я счастлив, что могу быть здесь! - сказал кто-то около Виолетты.
Она обернулась и увидела того, кем были полны ее мысли.
- Как это неблагоразумно! - сказал с упреком отец Ансельм. - Дон Камилло, вы меня заставите сожалеть, что я уступил вашей просьбе. Вы нарушаете наши условия.
- Отец, напрасно противиться тому, что должно случиться. Не правда ли, прекрасная Виолетта, вы не позволите Сенату распоряжаться вами? Вы не согласитесь выйти замуж за какого-нибудь корыстолюбца?
- Камилло, вы ведь знаете законы Венеции, и я не надеюсь избежать их.
- Герцог святой Агаты, - сказал монах, - я позволил вам войти во дворец, чтобы избежать скандала и чтобы спасти вас от гнева Сената. Опасно поощрять надежды, противные целям республики. Не забывайте ваших обещаний.
- Все зависит от донны Виолетты. Ободрите меня одним вашим взглядом, и тогда ничто, - ни Венеция с ее инквизицией, ни сам дож, - ничто не будет в состоянии оторвать меня от вас.
- Камилло, - ответила дрожащая девушка, - вы мой спаситель!
- Перестаньте, герцог святой Агаты!.. Дочь моя!..
- Не слушайте его, донна Виолетта: он говорит так потому, что не испытал силы страсти. Холод кельи заморозил его сердце. Если бы он был настоящим мужчиной, он любил бы; а если б он любил когда-нибудь, на нем не было бы теперь его кармелитской одежды.
Лицо отца Ансельма покрылось мертвенной бледностью, губы зашевелились, и он что-то хотел сказать, но вместо слов послышался тяжелый, подавленный вздох. Флоринда поспешила встать между доном Камилло и своей воспитанницей.
- Все это, может быть, так, как вы говорите, синьор Монфорте, но вы должны же знать, что Сенат взял на себя право найти человека, достойного наследницы богатого дома Пьеполо. И может быть, Сенат выберет ей не менее достойного, чем герцог святой Агаты!
- Разве это может случиться? - вскричала Виолетта.
- Не верьте этому, донна Виолетта! Цель моей поездки в Венецию - не тайна. Я приехал требовать возвращения мне наших родовых владений и звания сенатора Венеции, которое мне принадлежит по справедливости. Но я все оставлю, если вы мне дадите хоть маленькую надежду.
- Слышишь, что он говорит, Флоринда? Дон Камилло неспособен обманывать, - сказала, еще более зардевшись, молодая девушка.
- Согласитесь быть моею, Виолетта, а там в Калабрии, в моем укрепленном замке, месть и хитрости Сената не будут нам страшны. Они полагают, что могут распоряжаться вами так, как им вздумается; а вы разрушьте их планы. Я прочел в ваших глазах, что вы решитесь на это, Виолетта…
- Я не хочу быть проданной, дон Камилло; рука моя должна быть отдана мною добровольно. Еще недавно синьор Градениго сказал мне, что мне будет предоставлен свободный выбор… Он говорил мне о каком-то новом помещении для меня…
- Не верьте ему, это самый черствый и эгоистичный человек в Венеции. Он хочет устроить вам брак со своим распутным сыном. Повторяю вам: не верьте ему, потому что он лжив до мозга костей.
- Если это действительно так, то он сильно ошибается в расчетах, потому что из всей молодежи Венеции Джакомо Градениго мне меньше всех нравится.
- Это свидание должно же когда-нибудь окончиться, - сказал монах, - я боюсь, как бы о нем не узнали. Ведь мы окружены шпионами, и ни один дворец в Венеции не охраняется так строго, как наш. А если ваше присутствие здесь, герцог, будет обнаружено, то вам не избежать тюрьмы.
- Я ко всему приготовился. Мне бы только иметь уверенность в вашей любви, Виолетта, а в остальном положитесь на меня.