Оба испанца мгновенно скатились с лошадей: не в каждом походе выпадает такая удача - позабавиться с женщиной. Но не успели они сделать и шага, как в руке девушки блеснул серебряной насечкой пистолет.
- Назад! - выкрикнула она, отпрыгнув к самым кустам. Солдаты от неожиданности застыли, увидев направленное на них чёрное отверстие короткого дула.
Однако их начальник не сплоховал, мгновенно вскинув мушкет:
- Брось оружие, шлюха! А не то подавишься пулей! - прорычал он с лошади.
Лаура, застыв на мгновенье, с решительностью затравленного зверя поднесла ствол к виску:
- Сделаете хоть шаг, застрелюсь, но вам не дамся, отродья дьявола!
Гаспар выстрелил секундой спустя. Стрелял он неплохо, с десяти шагов попасть было не сложно, да он особо и не переживал, если зацепит девчонке руку. Всё остальное при ней останется. Мушкетная пуля ударом тяжёлой дубины выбила пистолет из девичьей руки. Лаура лишь ойкнула от неожиданности и боли. Солдаты мигом подскочили к ней и, не смотря на отчаянное сопротивление, повалили на траву и прижали к земле, удерживая за руки и плечи и чувствуя, как мечущееся женское тело пробуждает в них жгучее желание.
Гаспар, не торопясь, слез с коня, подошёл к Лауре, на ходу вынув кортик. Он прижал её бёдра коленом, чтобы не вздумала брыкаться, и с медлительностью, внушавший жертве неописуемый ужас, отрезал поочерёдно застёжки плаща, а потом, подцепив у горла батистовую рубашку, начал её медленно распарывать сверху вниз.
Материал с треском рвался о тупой клинок. Девушка, как будто очнувшись от парализовавшего её страха, отчаянно крича, стала вырываться с удесятерённой силой. Но Гаспар на её крики не обращал никакого внимания. Разрезав рубашку до живота, он резко встал, полоснув одним движением подол.
Бешеный рывок Лауры лишь обнажил стройные ноги и упругий живот, не прибавив никаких шансов на спасение. Солдаты поспешили сдёрнуть остатки материи, прикрывавшие крепкую грудь, и намертво придавили к земле.
Испанка в ужасе затихла, наблюдая, как Гаспар аккуратно отстёгивает пояс с оружием. Из её чёрных глаз безостановочно катились слёзы, а губы пытались воззвать к Господу...
Г Л А В А 9
Дозор, выставленный в двух милях от плантации, заметил Лангедока и Бенуа сразу, как только те выехали из леса. Гонец тут же умчался к Флери, предупредить о возвращении буканьеров. Но прошло не менее часа, прежде чем их, уже шатавшаяся под двумя седоками лошадь, дотащилась до асьенды.
Построенный в испанском стиле, дом Перрюшона был сложен из дикого камня. Правильный прямоугольник толстых стен наглухо отгораживал внутренний дворик с выходившими на него галереями жилых помещений. Галереи, тянувшиеся с трёх сторон, поддерживали мощные каменные арки. Четвёртая стена имела ворота, над которыми нависала широкая башня, возвышавшаяся над всем домом. Внутренний дворик - патио, стараниями рабов был вымощен каменными плитами, и только в середине, у источника, росло несколько деревьев, дававших приятную тень. Из патио две каменные лестницы вели наверх: одна, широкая - к галереям, другая, с противоположной стороны - к башне. Лестница, ведущая к жилым помещениям, заканчивалась небольшой площадкой. Оттуда крутые ступеньки позволяли подняться на асотею, Ограждённую, чтобы никто не свалился вниз, невысокой деревянной балюстрадой, выкрашенной в белый цвет. На асотее Перрюшон держал три пушки, нацеленные в разные стороны, и любил посидеть вечерком перед закатом с бутылочкой вина. Самое грозное своё орудие - мортиру, Перрюшон установил на башне, откуда можно было ударить картечью на пятьсот шагов, а ядрами ещё дальше. Монолит каменной стены нарушался четырьмя узкими стрельчатыми окнами, забранными декоративной решёткой и калиткой с задней стороны, выводившей к когда-то заботливо ухоженному саду. Если учесть, что окна располагались в двенадцати футах от земли, а калитку (как и ворота) предусмотрительно оковали железом, то в запертый и охраняемый дом проникнуть было очень сложно. По сути, асьенда представляла собой крепостной бастион, с мощными стенами, пушками, своим источником воды и запасами продовольствия в обширных подвалах.
Когда Лангедок и Бенуа подъехали к асьенде, они сразу заметили суетившихся наверху людей. Перрюшон укреплял оборону дома. Проёмы балюстрады закладывали мешками с землёй, не забывая оставлять бойницы для стрелков. Подтаскивались ядра и картечь. Над бочонками с порохом мастерили навес, намериваясь накрыть его от возможного пожара мокрой бычьей шкурой.
Флери встретил охотников у ворот. После того, как Лангедока бережно сняли с коня и занесли в дом, Бенуа подробно рассказал о неудачно закончившейся засаде, гибели двух товарищей и сожжённом лагере. Его печальное повествование прерывалось яростными возгласами собравшихся вокруг охотников и работников асьенды.
- Подлые собаки! - выкрикнул Флери, после того как смолк Бенуа. - Кровь наших братьев взывает к мести! Дождёмся буканьеров Вердье и покажем проклятым гачупинам, кто хозяин на этой земле!
- Месть! Месть! - выплеснулось из множества глоток и десяток мушкетов угрожающе взметнулось вверх.
- Смерть гачупинам! - ревели охотники. - Перебьём как бешеных псов! Смерть исчадиям ада! - бушевала толпа.
Умело подогрев боевой настрой французов, Флери поднял руку:
- У нас ещё будет возможность всадить им в глотку хороший кусок свинца, а пока, всем за дело, время не терпит!
Буканьеры разошлись продолжать работы по укреплению асьенды, прерванные появлением товарищей. Их было немного. Полтора десятка охотников Флери разослал дозорами к востоку от плантации, прикрывшись ими от внезапного нападения испанцев. Конные дозоры перекрыли участок в несколько миль, патрулируя вдоль кромки леса.
Плантация Перрюшона занимала свыше тысячи акров земли и тянулась лентой на три четверти лье. Несколько десятков рабов возделывали сахарный тростник и какао. Пятую часть дохода приносили посадки индиго, дававшего великолепный тёмно-синий краситель. Для своих нужд выращивали бананы, цитрусовые и всевозможные овощи.
Когда Флери, вместе с Бенуа, поднялся в комнату, где разместили раненого Лангедока, там уже хлопотали женщины. Они обмыли окровавленное плечо и, пропитав материю какой-то пахучей мазью, используемой индейцами, начали накладывать повязку. Рана Лангедока была чистой, хотя охотники проделали шестичасовой путь. Не зря покойная бабка Бенуа, знавшая в травах толк, вдалбливала внуку свою премудрость. Да и Бог видно был на стороне Бретёра, не дав воспалиться ране.
Минутой спустя обе метиски взялись за самого Жака, поохав над его боком, покрытым коркой запёкшейся крови. Женщин, обитавших на плантации, можно было пересчитать по пальцам. Две негритянки готовили пищу для рабов, три индеанки с доброй примесью испанской крови прислуживало в доме и еще трое числились замужними и поддерживали семейные очаги в отдельно построенных хижинах. Семейные узы, так заботливо взращиваемые церковью и прекрасной половиной рода человеческого, лишь только начали проникать в это скопище авантюристов и любителей приключений, составляющих большинство французской колонии в Новом Свете.
Едва женщины успели закончить перевязку, как появился Перрюшон. Маленький, полный, с кустистыми чёрными бровями, он стремительно вкатился в комнату, дыша энергией и напором. Одним движением руки хозяин выпроводил женщин, поспешивших уйти с тазами и окровавленными тряпками и оставить мужчин одних.
- Какие новости Пьер, принесли твои буканьеры? - обратился он к Флери.
- Новости не очень радостные, Жерар. Двое убиты, двое ранены, - кивнул Флери в сторону Лангедока и Бенуа, - а один выслеживает продвижение испанцев. За десяток мёртвых гачупинов цена для нас очень высокая, тем более погибли одни из лучших охотников. ... Да ты их знал: Жавер и Кордье - Железная лапа.
- М-м-да! Ребят конечно жалко, - пожевав губами, сказал Перрюшон. - Ну да у мёртвых и живых заботы разные. ...Мне надо точно знать, пойдут ли испанцы к плантации!? - посмотрел он вопросительно на буканьера. - Иначе я не успею перегнать скот и рабов в безопасное место.
- Точно сказать пока не могу. Думаю, сутки у нас ещё в запасе есть. Завтра в полдень у Красных холмов должен появиться мой разведчик, тогда всё и узнаем. Да и Вердье поджидаем не позднее утра, может он что-то прояснит. Но если испанцы потащат с собой пушки, а лошадей у них нет, то времени у тебя, Жерар, будет достаточно.
Плантатор помолчал несколько секунд, обдумывая сказанное:
- Хорошо, скот и рабов я всё же угоню - целее будут. Но у меня останется мало людей - человек двадцать, не больше. Да у тебя две дюжины. А испанцев, по твоим словам, за сотню. Сможем мы отбиться от них, или лучше бросить всё к дьяволу и переправиться на Тортугу?
- Ну, от сотни, я думаю, отобьёмся даже теми силами, что есть сейчас. Посадим десяток буканьеров на лошадей и ещё на подходе потреплем, как следует. Ну, а если завтра появится Вердье, мы их даже к плантации не подпустим. А вот отправить посыльного на Тортугу нужно будет обязательно. Если испанцы чуть замешкаются, флибустьеры их всех заставят нахлебаться воды из Артибонита. Жалко большая часть добычи тогда уж достанется не нам, но хоть отомстим за ребят.
- Ладно, так и решим! Гонца я пошлю, а военные заботы ты бери на себя, Пьер. Ты в этом деле поопытней! - сказал Перрюшон и проворно выкатился из комнаты.
Через минуту его голос раздался во дворе, и обитатели асьенды, подстёгнутые распоряжениями хозяина, сразу зашевелились. Забегали люди, заблеяла и замычала живность, сгоняемая в стада.