Дождавшись окончания совета, Можер решил поговорить с королем. Они втроем были в кабинете: оба монарха и герцог Генрих.
– Государь, – начал сын Ричарда прямо с порога, – нормандец уже не нужен? Его можно выбросить за борт, как ненужный хлам? Что я скажу отцу? Что франки отправились воевать, а я остался дома?
Гуго усадил его на скамью, сел рядом.
– Если бы даже мы пошли на сарацин, я и то не взял бы тебя с собой, мальчик мой. Ты слишком дорог мне, чтобы я послал тебя на верную смерть, а она не станет церемониться, тебе не снести даже пары голов… Я беседовал с Валеном. Услышав об этом, он вытаращил глаза и замахал руками. Как минимум с месяц тебе надо находиться в покое, всякие резкие движения противопоказаны, иначе поползут швы – и тогда конец.
– Государь, но я чувствую себя вполне здоровым, и я готов воевать…
– С кем? С франками? Выходит, ты, викинг, пришел сюда, чтобы их убивать? Зачем посылал тебя отец?
– Помочь Карлу…
– Тогда, может, поскачешь к нему и обнажишь меч против меня?
– Никогда, государь!
– А со мной пойдешь убивать Карла?
Наступило молчание. Можер почувствовал, что стал в тупик. Как из него выйти, он не знал.
– Герцог Лотарингский – мой враг, а с твоим отцом мы друзья. Так кто же тебе Карл?
– Выходит, враг…
– Но ведь вы расстались друзьями. Как же ты посмеешь обратить свое оружие против него? К тому же Ричард Нормандский обязан ему жизнью.
Можер растерялся. Что предпринять? Ответить, пожалуй, смог бы отец…
– Что же мне делать, государь? Как быть? С кем пойти? Словно прочитав его мысли, Гуго ответил:
– Твой отец сказал бы: "Бог рассудит франков, а правда всегда на стороне сильного".
– Но хватит ли у вас сил, государь? И сколь силен Карл?
– Сильна крепость, а войско его мало. Осада Лана – вот задача, которая стоит передо мной. Войдя в город, я одержу победу, войск у меня достаточно.
– Что же станет потом с Карлом?
– Он окончит свои дни в тюрьме. Иного выхода нет. Неизвестно, на что он надеется. Кругом него враги, и самый страшный – империя. Жаль, что он не уяснил одной простой вещи: старые корни уже не дадут побегов.
– А я, государь?.. Роберт! Брат! Что же делать? Я словно попал в лабиринт, из которого не могу выбраться! Война – мое ремесло, мне нельзя сидеть без дела!
– Нет, Можер, – подошел к нему Роберт. – Отец прав: эта война не для тебя. Останутся и те, с кем ты ходил на сарацин; что толку вести в поход израненных да искалеченных? Пусть поправляются, оставаясь дома; их немного; нам нужны еще будут воины. А пока мы рассчитываем собрать около пяти тысяч – целую армию! А ты мой брат и спас мне жизнь… позволь же мне вернуть долг.
– Значит, брат, ты не хочешь посылать меня на эту войну?
– Я дарю тебе жизнь в обмен на свою – это первое. Я запрещаю тебе именем короля – это второе. Пойти против воли монарха – значит стать государственным преступником, место которому на плахе под топором палача.
Нормандец поднялся:
– Спасибо, брат.
– Не сердись, Можер. Ты знаешь, как я люблю тебя. Мы все тебя любим, а потому не хотим твоей смерти. Набирайся сил, ты еще слишком слаб. А с Карлом мы уж сами…
Можер отвернулся и, опустив голову, вышел. Постоял, глядя вдаль и думая о родной Нормандии, отце, матери, молодой жене… о себе. Потом вдруг встрепенулся, резко взмахнул рукой, как бы рубя… и охнул, а перед глазами поплыл туман, какие-то круги… Мало того, по шее, стекая под рубаху, поползло что-то теплое, отвратительное. Он приложил ладонь, поглядел… и скрипнул зубами. Ладонь была в крови. Зажав платком разверзшуюся рану, Можер отправился к Валену.
Тот пришел в ужас, узнав причину кровотечения:
– Надо вовсе лишиться ума, чтобы вытворять такое! Кто тебя надоумил? Чего тебе вздумалось размахивать рукой? Вообразил себя Самсоном? Может быть, пойдешь и взвалишь на плечи ворота Газы? К черту все мое лечение, – ворчал Вален, налаживая иглу с нитью, – столько трудов впустую! Еще месяц – и ступай хоть на битву с лернейской гидрой!..
– Что ты собираешься делать, Эскулап? – в страхе воззрился Можер на толстую металлическую иглу с острым жалом и нитью.
– Что? А ты не догадываешься? Зашивать твою рану, пока ты не истек кровью и не упал в обморок, вот что!
– Вален, ты душегуб! Мне же будет больно…
– Зато останешься жив, сумасшедший, и впредь будешь думать, когда соберешься размахивать руками.
– Вален…
– Молчи, безумец! Ты в руках у врача, и твои возражения для меня ровно ничего не значат. Ты сделал свое дело, а теперь я буду делать свое.
Нормандец замолчал и стиснул зубы.
– Ничего, – приговаривал Вален, протыкая кожу и накладывая шов, – думаю, это не больнее, нежели удар меча. Угораздило же тебя пропустить его.
– Их было много, целая орда.
– Утешай себя хотя бы тем, что вы их всех положили.
– Долго ли еще, Вален?
– Последний шов. И – в постель! Полежишь с недельку – и домой, на отдых. Там снимут шов.
– Домой?!
– Куда же еще? Уж не на войну ли собрался? Обойдутся без тебя. Воюют сильные, здоровые, а ты на данном этапе похож скорее на живого мертвеца, чем на солдата. Прежним станешь через месяц, никак не раньше, как и те, с кем ты ходил на монастырь. Всё. Это мое последнее слово. Но если хочешь оставить вдовой молодую жену, доставить горе близким, а самому лечь в сырую землю – возьми в руки меч и отправляйся. Я сумасшедших не держу. Постой! – остановил он уже собравшегося уходить нормандца. – А это? – и он указал на бедра и правое предплечье. – Ляжешь в кровать, чтобы пропитать ее своей кровью, которую удалось восстановить с таким трудом? Вот корпии. Отдай жене, пусть глаз с тебя не сводит. И пусть пройдется кнутом по твоей заднице, чтобы вправить тебе мозги. Ступай! И сразу в постель, не ходи к Рено, не то истечешь кровью!
Можер внял благоразумному совету и отправился к себе. Открыв дверь, остановился у порога, глядя на жену. Изабелла, сидя у стола, копалась в куче белья.
– Что это? – спросил нормандец.
Мельком взглянув в его сторону, графиня де Бовэ весело ответила:
– Подарок Адельгейды. Целый ворох одежды, пробую разобраться, что к чему… – и вдруг, увидев бледное лицо супруга и повязку на шее, которую он прижимал рукой, она вскочила и бросилась к нему: – Можер! Что случилось?.. У тебя опять пошла кровь?
– Я лягу, – пробормотал нормандец. – Вот корпии…
– Корпии? Их дал Вален? Столько много? Зачем?
Можер взглядом показал на предплечье и ноги. Задрав ему рукав и рубаху, Изабелла вскричала:
– Матерь Божья! Все начинается сначала! Быстрее снимай с себя одежду и ложись!
Супруг послушно выполнил требование и присел на кровать. Изабелла забегала, захлопотала, накладывая корпии и обматывая повязки вокруг руки и бедра.
– Что произошло? Как тебя могло угораздить?..
Можер рассказал. Изабелла округлила глаза:
– Ты что, сумасшедший? Кто тебя просил? Или вообразил себя Гераклом, вышедшим на битву с критским быком? Ведь прошло всего десять дней, раны едва затянулись, чем ты думал, когда махал рукой?..
– Изабелла…
– Замолчи сейчас же, и слышать ничего не хочу! Ненормальный, ты же чуть снова себя не погубил! Боже мой, я вышла замуж за идиота; разве всякий другой смог бы так издеваться над собой и собственной женой? Ну, скажи, зачем ты потащился к королю? Кто тебя просил, что ты там забыл?
– Мне сказали, что Карл объявил войну королю…
– Я слышала об этом, но ты-то тут при чем? Франки собрались воевать между собой за трон, какого черта ты суешь нос в это дело? Полагаешь, без тебя не обойдется?
– Пойми, я рожден воином, я должен держать в руке меч и умереть вместе с ним! Такая смерть – высшее счастье для норманна!
– Ах, ты уже умереть собрался? Едва выйдя из церкви, хочешь оставить меня вдовой? И это называешь любовью? Скажи, зачем ты женился на мне?
– Изабелла, ты ведь знаешь, я люблю тебя…
– И во имя этого собрался на войну? Догадываюсь, тебя отговорили, не все же такие умалишенные в королевском дворце.
– Изабелла, подай меч, я хочу взяться за рукоять. Кровь викингов кипит во мне…
– Меч?! Ты его больше не увидишь! – она бросилась в дальний угол комнаты, нашла меч и выбросила за дверь. – А рукой лучше возьмись за голову и постарайся привести в порядок свои мозги.
– Изабелла, ты убиваешь меня… Ведь я сейчас встану и…
– Только попробуй! – она замахнулась на него тряпкой. – Я в ответе за тебя перед Господом и родителями и, пока я жива, не позволю тебе распоряжаться собственной жизнью! Она принадлежит мне и твоему народу! А если ты еще заведешь речь о войне, я уйду и больше не вернусь, так и знай! Зачем мне муж, голова которого вместо мозгов набита соломой и который думает только о себе?
Можер молчал, зная, что возражать бесполезно и только тяжело вздыхал. В таких случаях не следует подливать масло в огонь, лучше подождать, покуда он, не получая пищи, не затихнет сам. Так и вышло. Исчерпав все свое негодование и видя, что для новых взрывов не находится причин, Изабелла успокоилась. Теперь она, сидя рядом, лишь тихонько журила Можера, заботливо вытирая кровь и позволяя улыбающемуся супругу целовать свои руки.
– Не сердись на меня, милый, – негромко говорила она, – но ты так меня напугал! Ведь я чуть не лишилась рассудка, снова увидев кровь! Зато ты теперь уже никуда от меня не уедешь. Уверена, Вален тоже тебе запретил. Что он сказал? Наверное, обругал, как и я?
– Было… Я сказал ему, что собрался на войну.
– Нет, ты и в самом деле безумец. Он этого не говорил?