Достигнув противоположного берега, Кудеяр-бей ловко взлетел в седло и резко прокричал что-то своим. Воины Бегича разом вырвали луки, мгновенно разразились облаком стрел и погнали коней в степь.
Руссы успели прикрыться щитами и не замедлили ответить залпом. Впрочем, и те и другие использовали смертоносное оружие напрасно.
- Воевода, здесь стой с ратниками! - приказал князь Василию Савелу. - Я тебе сейчас еще тысячу конных богатырей пришлю. Да и татары эти тебе помогут, кто не ранен. Вот только окрещу их.
- Поможем! - вскочили татары на коней. - Умрем за тебя, коназ. Крести нас скорее!
- И еще, Василий. Коль сбеги из разбитого войска Арапши проситься к тебе будут, принимай всех. Бери с них клятву, крести в веру православную и ставь в полк свой. Священника для дела такого я пришлю к тебе немедля. Но... - глаза князя блеснули грозно, - тем, кто не захочет креститься, головы руби без пощады!
- Добро, - не очень-то охотно согласился воевода Савел, но спорить не решился - знал: великий князь Олег Иванович дважды не приказывает. Да иначе и не мыслилось на этой бранной, подверженной вечным тревогам, героической Русской земле.
Олег, теперь уже сопровождаемый недавними врагами, скорой рысью ехал к Забойной слободе. Из своих рядом сидели на конях только два ближних боярина - Геннадий Прошкин да Иван Застуда.
На виду слободы князь распорядился:
- Иван, веди татарских сторонников к церкви. Пусть священник окрестит их, и возвращайтесь назад, к воеводе Савелу. Да не забудь покормить их. Теперь это наши вои! А я с ним, - он кивнул в сторону боярина Прошкина, - в Пронск еду немедля.
- Не опасно вдвоем-та? Мож, в догон хоть с десяток комонников послать из местных слобожан?
- Пошли. Мы покамест неторопко поедем - догонят. Да пускай квасу захватят: во рту пересохло все...
Глава пятнадцатая
Согласие
Кудеяр-бей ниц пал перед троном. Руки его, простертые вперед, держали края огромного золотого подноса, на котором стояла отрубленная голова.
На троне из слоновой кости, похожем на ассирийскую боевую колесницу, спал, склонив безвольную голову набок, Мухаммед-Буляк. Хан по обыкновению был пьян. Полудетское одутловатое лицо его с оттопыренной нижней губой было безвольным и каким-то обиженным. Одежда хана сверкала вызывающей роскошью.
Но не перед ним лежал ниц начальник тумена. Рядом с троном стояла скамейка из резного красного дерева. На ней, скрестив ноги, сидел воин. Он не дремал. Умное лицо его с широкими скулами и раскосыми глазами было замкнуто и сурово. На широкой груди сверкала полированная дамасская кольчуга со стальными пластинами. На коленях - узкий кривой меч в ножнах, покрытых всего лишь серебряными бляхами. Рядом на скамье стоял железный шлем, ничем не украшенный.
Встретив такого человека в толпе вооруженных людей, вряд ли кто угадал бы в нем полководца, многомудрого властелина, тонкого дипломата. И тем не менее все эти три качества составляли основу его бытия. Это был эмир Эски-Крыма Мамай-беклербек, который вот уже четверть века безраздельно правил половиной Восточной Европы. Он ставил и смещал султанов, наносил смертельные удары по соперникам и успешно отражал притязания среднеазиатских ханов на власть в могучей степной империи.
Другой бы изумился: почему не он сидит на троне слоновой кости, почему там угнездилась безвольная пьяная тряпка. Политика! Кудеяр-бей знал: Мамай не был чингисидом, то есть ханом, и могущество свое освящал титулами других, ему послушных потомков Потрясателя Вселенной. А их в Золотой Орде развелось видимо-невидимо - было из кого выбирать...
Сейчас Мамай-беклербек пристально смотрел на отрубленную голову, стоящую в центре золотого подноса. Очи ее были закрыты, но тонкие губы, обрамленные черными усами и бородой, застыли в язвительной усмешке. И на всем мертвом лице застыла печать грозного спокойствия.
"Вот и еще один пал от моей руки, - думал всесильный эмир, - который по счету? - попытался вспомнить, но так и не вспомнил. - А ведь этот опаснее других был. Араб-Шах-Муззафар - гроза урусов. Чингисовой крови хан, потомок свирепого Джучи... Мечом дорогу к трону султана прорубил. Храбрый воин и умелый полководец..."
Мамай перевел взгляд на распростертого Кудеяр-бея и почти грубо толкнул в бок дремавшего Мухаммед-Буляка. Тот поднял тяжелую голову, открыл мутные голубоватые глаза, некоторое время бессмысленно поводил ими и, наконец, уставился на поднос.
- Что это? - хрипло спросил он. Потом вгляделся внимательнее и отшатнулся: - Зачем ты это принес?!
- Перед тобой, о Великий Султан Дешт-и Кыпчака, - почтительно заговорил Кудеяр-бей, - голова непокорного и ярого врага твоего Араб-Шаха! Я сам срубил голову мятежного хана и принес ее к твоим стопам. - Кудеяр-бей говорил все это Мухаммед-Буляку, но глядел на Мамая.
- Ну и что?! - окончательно пришел в себя и возопил "великий султан": - На что мне эта голова? Убери ее!
- Погоди, - раздался рядом с ним спокойный голос. Хан сразу же поперхнулся и замолк, испуганно обернувшись к Мамаю.
А тот продолжал:
- Правителю Высочайшей Орды полезно видеть прах некогда великих полководцев. Араб-Шах, да пребудет он в садах Аллаха, был именно великим. Сейчас в Кок-Орде Аксак-Темир бьет всех подряд и нет сабли, которая могла бы остановить его. Этой саблей был Араб-Шах-Муззафар. Но если бы он склонил голову передо мной... то есть прости - перед тобой, он был бы не только жив, но и по-прежнему правил бы в Сарае ал-Джедиде. Однако он не слушался меня... извини - тебя, и вот...
По мере того, как эмир бесстрастно излагал свои мысли, Мухаммед-Буляк трезвел прямо на глазах и мертвенная бледность покрывала его лицо. При последних словах оно стало серым, а губы - пепельно-лилового цвета: он понял намек. И все же "ослепительный" нашел в себе силы сказать:
- Ты прав, о Учитель и Меч Султана! - Потом обернулся к Кудеяр-бею. - Ты... как там тебя зовут, совершил подвиг и заслуживаешь... - опять испуганно обернулся к эмиру. Тот утвердительно наклонил голову. Тогда Мухаммед-Буляк еще не совсем уверенно продолжил: - ...И заслуживаешь награды. Большой награды. Проси, чего хочешь!
- Только прощения за измену, о Грозный Султан, - поднял глаза Кудеяр-бей.
- Ты изменил нам?! - возмутился "грозный султан". - Ты поднял меч на меня и Мамая-беклербека?! Эй, тургауды! - и снова с опаской посмотрел на эмира. Мамай отрицательно покачал головой. Тогда Мухаммед-Буляк перестроился на ходу: - Эй, тургауды, вон отсюда!
- Если Великий разрешит, - равнодушно сказал беклербек, - я простил бы этого человека: тебе он изменял по моему велению и в интересах дела.
- Да-а?! - разинул рот "великий". - Тогда, что же с ним делать?
- Пусть возьмет наш лучший тумен и поспешит на подмогу мурзе Бегичу. Тот на Урусию пошел. И еще... наградим его ста тысячами динаров, ибо его стараниями повержен наш главный враг - могучий Араб-Шах-Муззафар.
- Да будет так... - не совсем уверенно утвердил "султан". - А что с головой делать будем?
- Ты встань, - сначала обратился Мамай к Кудеяр-бею. Потом хлопнул в ладоши. Вбежал огромный, увешанный оружием воин.
- Марат-батыр, - приказал ему беклербек, - воздень эту голову на копье, и пусть она красуется возле шатра Великого Султана. Пусть наши враги, глядя на нее, знают, что нет силы на земле, способной сокрушить нашу силу!
- Слушаю и повинуюсь, о Великий Беклербек! - проревел тургауд, взял поднос со страшным символом могущества Мамая и, пятясь, удалился.
Кудеяр-бей теперь уже стоял перед троном и почтительно молчал...
После встречи с великим князем Переяслав-Рязанским Олегом Ивановичем на берегу Воронежа Кудеяр-бей неделю не слезал с седла, меняя коней на заставах. В курджуме, наполненном медом, покоилась отрубленная голова мятежного кок-ордынского полководца. Только перед входом в шатер Мухаммед-Буляка Кудеяр-бей отмыл ее от тягучей сладости... Да и слукавил молодой туменбаши: не он отрубил голову поверженному в битве Араб-Шаху. Это сделал сам мурза Бегич, но... отказался от великой чести сообщить об этом Мамаю. На то были у него свои причины...
- Иди! Исполняй волю Великого! - резко приказал Мамай.
Кудеяр-бей попятился к выходу.
Беклербек помолчал некоторое время в раздумье, потом насмешливо глянул на "ослепительного":
- Разреши и мне уйти.
- Да-да! О мой Учитель! - поспешно согласился Мухаммед-Буляк и уже вслед спросил: - Скажи, о беклербек, Идиге-хан все еще стоит перед нами? Следует ли ждать сражения?
Мамай обернулся и ответил снисходительно:
- То Аллаху одному ведомо. У Идиге-хана три тумена отборных воинов. У меня четыре было. Один Кудеяр-бею отдал. Может быть, Идиге-хан, узнав об этом, нападет на нас.
- Надо скорее уходить! - испугался Мухаммед-Буляк.
- Зачем? - приподнял брови Мамай. - Только что килича от него был. Идиге-хан хочет встретиться со мной. Наверное, мира хочет Идиге-хан.
- Дай-то Аллах!..
Мамай вышел. На воле яростно горело солнце. Вдали угадывались горы, оттуда веяло еле уловимой прохладой. Позади стана Мамаева угрюмо высилась башнями крепость Дербент - ключ к Железным воротам, причина раздора между Мамаем и Идиге-ханом. Три года воевали они между собой!