Мужики и сами-то не больно верили, что с помощью такого тягла, расшатанных сох и коровьего поголовья чего-нибудь добьются, больше на силу свою да смекалку полагались. Да ведь дареному коню в зубы не глядят. И за то, что они получили даром, от чистой души молили Бога за князя Дмитрия Ивановича и до земли кланялись важному (не чета великому князю) пузатому боярину. А он, боярин тот, оказывается, их просто-напросто обворовал.
"Ну, держись теперича, - сполошно соображали мужики. - Князь-та, видать, крут. Поглядим, кому и чем ответить придется. Не нам бы самим в первую голову!"
Дружинники сноровисто помогали смердам. Тут же с засученными рукавами суетился и Митяй. Поселенцы ахали, когда архимандрит приподнимал за задки тяжело груженные сани и в два приема становил их задом наперед. И если бы не возницы, лошади бы при этом наверняка валились с ног. Пахари сразу приняли Митяя за своего и костерили почем зря. Игумен скалил лешачьи зубы, хохотал громогласно в ответ на острое словцо и в долгу не оставался. Смерды так и не поняли, кто же это такой. И потом, много времени спустя, слушая его проповедь в Успенском соборе, не узнали его. Да и кто бы мог подумать...
Когда обоз поворотили вспять, Князь вскочил в седло и приказал:
- Пересвет, проводи их под охраной на Кучково поле. Гляди, кабы не обидел кто.
Светловолосый молодец огромного роста осклабился белозубо, ответил весело:
- Не бойсь, княже. Никто не обидит.
- Ну и добро. А ты, брат Володимир Ондреевич, скачи что есть духу в Москву. Возьми теремную стражу, мечников, дьяка и схвати всех воров в слободских дел доме. Привезешь их також на Кучково поле. Пускай там все боляре московские соберутся, кто в граде нынче есть. Ишь обрадовались, что я из дому отлучился! Поживей, Володимир. Я следом буду.
Князь Серпуховский пришпорил коня и исчез в морозном искристом мареве. Дмитрий Иванович с оставшейся охраной - двумя всадниками - и архимандритом спешной рысью последовал за ним...
Властитель земли Московской и Владимирской въехал в свою столицу почти незамеченным. Воротная стража не обратила на него ни малейшего внимания - мало ли всяких бояр с дворней своей шляются туда-сюда.
Но Москва уже бурлила. Слух пронесся: из слободского наказного великокняжеского двора схватили всех бояр и писцов во главе с именитым Фролом Лисой-Кошкиным. На Кучковом поле с колокольни храма Благовещения истошно голосила медь. Купцы закрывали лавки, посадские ремесленники - свои мастерские и спешили на зов. Смерды туда же подводы правили. Голытьба сбегалась со всех концов, чтобы насладиться бесплатным зрелищем, глотку подрать да и поживиться кое-чем в густой толпе любопытных.
Так что Дмитрий Иванович почти никого не встретил по дороге к дому. А и встретил кого, так Князя и не узнали в простой-то одежде. Пробыл он дома недолго, обнял Евдокию - жену свою, - подбросил на руках и расцеловал сыновей, переоделся скоро в парадный наряд и в сопровождении сильной стражи появился на Кучковом поле как раз, когда туда подходил встреченный им в лесу обоз.
Толпа притихла, увидев властителя земли Московской и Владимирской, расступилась. Князь въехал в круг, соскочил с коня и легко взбежал на возвышение, построенное для подобных случаев.
Стража встала внизу, впереди помоста. На снегу, у подножия его, валялись связанные шесть человек. И еще с десяток, одетых победнее, стояли на коленях лицом к возвышению. Один из связанных, толстобрюхий и рыжебородый, с выпученными зелеными глазами, при задержании, видимо, сопротивлялся, был сильно помят и растрепан. Богатый кафтан его был изодран в клочья, шапки и в помине нет, и даже один синий сафьяновый сапог куда-то запропастился. То был Фрол Лиса-Кошкин - глава слободского двора, друг детства великого князя Дмитрия Ивановича. Он выл недуром:
- Оклевета-а-а-ли-и! Оболга-а-али-и! Мить-ка-а, перед Богом ответишь за посрамление болярского чина-а! Пожале-е-ешь, кня-язь!
Дмитрий Иванович кивнул здоровенному мечнику. Тот подошел к толстяку и молча ткнул его древком копья под ребро. "Правдоискатель" сразу замолк.
- Принесите весы! - раздалось с помоста. Толпа недоуменно зашумела.
- Видать, грехи болярские взвешивать будут! - громко пошутил кто-то.
Великий Князь услыхал, ответил:
- Истину глаголешь, грехи!
Двое больших амбарных весов притащили работники боярина Семена Кучки, дом которого стоял как раз перед площадью. Еще одни нашлись в храме Благовещения.
- Пересвет, - распорядился Князь, - пускай слобожане с обозом въезжают в круг.
Воины Пересвета не без труда проложили дорогу в толпе. И на виду всего честного народа оказались возчики с живностью, сохами и санями.
Дмитрий Иванович сначала приказал поставить на ноги связанных бояр, а потом взвешивать зерно с каждого воза.
Поняв, в чем дело, толстобрюхий Фрол Лиса-Кошкин заорал благим матом:
- Они ж, нехристи, пропили половину!
- Еще сколько лишних слов скажешь понапрасну, не спросясь, столько плетей сверх отмерянного и получишь, - пообещал опальному боярину Великий Князь. - Считай, Вавила, слова его пустые и поносные. И чтоб ни одного не пропустил.
- Добро, осударь. Ни одного словечка не пропущу, будь покоен, - заверил властителя начальник базарной стражи, следивший здесь за порядком.
"Праведник" сразу замолчал и больше никак не обмолвился, покамест его не припекло совсем.
Тем временем доброхоты из толпы под надзором одного из мечников взвесили зерно с первого воза.
- Один берковец и пять фунтов! - раздалось от обоза. - Зерно сорное, с позапрошлого года!
- А должно быть тридцать пудов, - сообщил Дмитрий Иванович. - И зерно то должно быть отборным, посевным!
Дьяк заскрипел пером.
И каждый раз, как мечники от весов выкликивали количество зерна, князь отмечал двойное, а то и значительно большее воровство. ..
Со взвешиванием наконец покончили. Стали смотреть скотину. И это вызвало большое оживление в толпе.
- Конь-то сей знатный мне ровесник! - весело закричал из толпы седобородый дед. - Стой, да я ж узнал энтого мерина. Мы когда-тось, лет этак пятьдесят назад, отбили его у татар. Знатный конь, на нем сам царь ордынский бурдюки с кумысом возил! Так скакун сей и тогда уж без зубов ходил!
Толпа откликнулась на это сообщение громогласным хохотом и веселыми присказками. Великий Князь поднял руку, требуя тишины. Ревизия слободского хозяйства продолжалась. Записи показали, что у новопоселенцев только этого обоза было украдено три лошади, шесть коров и бык. Дьяк через глашатая объявил народу о нехватке у слобожан семенного зерна всякого (ржи, пшеницы, проса, ячменя, гороха, овса, гречихи) около трехсот пятидесяти пудов!
- Ну что, Фролка, отвечай народу за деяния свои неправедные, - зловеще-спокойно приказал Дмитрий Иванович.
- А чо? Чо ты спрашивашь-та? Аль сам не допетрил? - нахально отозвался боярин. - Продали да пропили, а скот с доплатой променяли. А на меня валят!
Услыхав столь явную напраслину, слобожане возмущенно загалдели и все, как один, поворотившись к Божьему Храму, истово перекрестились, отводя от себя незаслуженный навет.
- А ну, Фролка, и ты Богу поклянись! - потребовал Великий Князь.
- А чо клясться-та, - по-прежнему дерзко отвечал Фрол Лиса-Кошкин. - Ты погляди на их рожи, Митька: кто они, а кто я? Болярин я древнего роду-племени, от самого Добрыни нить жизни моей тянется, от времен Киевского Великого Князя Святослава Игоревича! Аль забыл про то? Так поспрошай родню мою! Поспрошай!
По-видимому, именно на древность рода и на заступничество многочисленной и могущественной на Руси родни крепко надеялся преступник. Другие воры, все до единого, давно уже стояли на коленях и молили великого князя о помиловании, обещая троекратно возместить ущерб.
Дмитрий Иванович встал. Над площадью повисла тишина.
- Я сам, - раздался его зычный голос, - с дружинами своими кровию братской поливаю поля бранные! По крупицам Русь собираю! Из последнего добра своего людям русским отдаю, чтоб они на рубежах отчины нашей стеной от татарского зла встали! А вы-и?! - Великий Князь смолк на мгновение, как бы захлебнувшись последней фразой. - А вы-и! Мне-е! Нож в спину!.. Слово мое таково. Вору Фролке пятьдесят плетей принародно, потом руку корыстную - долой! Болярства его лишаю властью, Богом мне данной! А земли, села и весь скарб в казну беру на укреп Земли Святорусской! - Над полем Кучковым висела густая оглушающая тишина. А Князь продолжал: - По исполнении слова моего отправить вора Фролку в темницу монастырскую! Пусть грехи свои перед Богом замаливает!
- Смилуйся, осуда-а-арь! - наконец-то грохнулся на колени Фрол Лиса-Кошкин, только теперь сообразив, что "Митька" не испугался ни его сильных родственников, ни его самого.
Великий Князь Московский и Владимирский слушать вора не стал, закончил приговор словами:
- Остальным - по двадцать пять плетей! И все уворованное тотчас вернуть обездоленным! Поселянам же с добром на земли свои отбыть и стать там твердо! Податей им в казну мою не платить четыре лета!