- Черт возьми! - воскликнул студент Сорбонны. - Что значат софисты Нарбоны в сравнении с сорбоннскими докторами канонического права, которые объясняют притчи Корнелиуса, Лапида или сентенции Петра Ломбарда так же проворно, как вы проглатываете бутылку глинтвейна или ломтик икры с уксусом? Что скажешь ты на это, Капет? - обратился он к своему соседу, скромный серый капюшон которого доставил ему это прозвище. - Заслуживаем ли мы такое оскорбительное обращение?
- Я не нахожу, что ваши заслуги значительнее наших, - отвечал ученик в капюшоне, - хотя мы не восхваляем себя, подобно вам. Ученики скромного Иоанна Стандонша столь же способны, как и ученики Роберта Сорбонна, поддержать диспут, и я не могу понять, по какой причине не впускают нас? Здесь затронута честь университета и необходимо соединить все силы, чтобы отстоять ее.
- Хорошо сказано! - проговорил бернардинец. - Было бы вечным пятном для наших училищ, если бы этот надменный шотландец мог так легко лишить их славы, между тем как многочисленные борцы не имеют возможности ее отстаивать, хотя и сумели бы поубавить ему спеси. Эта борьба из тех, которые всех нас равно касаются. По крайней мере, мы могли бы быть в случае надобности судьями в этом деле.
- Я очень мало забочусь о чести университета, - возразил один шотландец из Шотландской коллегии, находившейся в то время на Миндальной улице, - но принимаю большое участие в славе моего соотечественника и был бы очень рад, если бы мог присутствовать при торжестве ученика Рутефорда и Классика Буханана. Но если предлагаемое вами посредничество заключается в одних криках, то я доволен, что ректор имел благоразумие воспретить вам вход, хотя и сам терплю от этого.
- Что вы там рассказываете? - возразил испанец. - Очень маловероятно, чтобы ваш соотечественник имел успех, которого вы для него ожидаете. Верьте мне, нам придется приветствовать его при выходе громкими свистками, и если бы мы могли проникнуть сквозь железные филенки этих дверей и видеть сцену, которую они от нас скрывают, мы бы вероятно удостоверились, что его притязания повержены, а аргументы обращены в прах. Par la litania de los santos! Иметь дерзость сравнивать неизвестного ученика жалкой коллегии Святого Андрея с самыми учеными докторами величайшего университета, разумеется за исключением университетов Валенсии и Саламанки! Нужно все бесстыдство твоих земляков, чтобы не сгореть со стыда при подобной мысли.
- Коллегия, к которой вы относитесь с презрением, - гордо отвечал шотландец, - служила училищем королям нашей Шотландии. Да, это так! И молодой Иаков Стюарт получил образование под одной кровлей, под руководством тех же мудрых наставников и в то же время, как и наш благородный Кричтон, которого вы несправедливо назвали искателем приключений. Ученость его столь же знаменита, как и его происхождение. Ему предшествовала его слава, и он уже был известен вашим ученым, когда выставил свою программу в стенах этой коллегии. Слушайте! - продолжал он. - И вы убедитесь в его торжестве.
В то время, как он обращался с этими словами к своим товарищам, громкие и продолжительные рукоплескания раздавались внутри здания, покрывая шум, производимый студентами.
- Может быть, рукоплескания эти означают его поражение, - проворчал сквозь зубы испанец.
- Нисколько, - возразил шотландец. - Я слышу, имя Кричтона раздается среди рукоплесканий.
- Черт побери! Да кто же этот феникс, этот Гаргантюа ума, предназначенный для нашего поголовного поражения подобно тому, как Панург поразил Фому-англичанина? - спросил испанец. - Кто же этот человек, превосходящий философией самого Пифагора? А?
- Любознательностью - господина Карниадсе!
- Непостоянством - Аверрасса!
- Мистицизмом - Плотина!
- Ясновидением - Артемидоуса.
- Непогрешимостью - самого Папу!
- И который имеет притязания рассуждать о всевозможных ученых вещах! - закричали разом несколько голосов.
- И из всего этого выйдет глупая шутка, - добавили другие с громким смехом.
- Вы оглушили меня своим ревом, - перебил шотландец. - Вы спрашиваете меня, кто такой Кричтон, и сами себе отвечаете. Вы сказали, что он редкая птица, чудо ума и учености, и вы не солгали. Он именно таков. Но я скажу вам то, чего вы совсем не знаете или о чем с умыслом умалчиваете. Он принадлежит к высшему дворянству Шотландии. Подобно высшим испанским грандам, сеньор Идальго, он имеет право стоять с покрытой головой в присутствии короля; как со стороны отца, так и со стороны матери в его жилах течет благороднейшая кровь. Его мать была из фамилии Стюартов и происходила по прямой линии от королей, а отец его, которому принадлежат великолепные владения Элиок и Клюни, был сеньором адвокатом нашей доброй королевы Марии (да отпустит ей небо ее прегрешения и примет ее под свою особую защиту), он еще и теперь занимает эту высокую должность. Я думаю, что здесь должны были слышать о Кричтонах. Как бы то ни было, они хорошо мне известны, так как я, Огильви де Бальфур, часто слышал о некоем контракте или обязательстве, в силу которого…
- Довольно! - прервал испанец. - Не занимай нас собственными делами, товарищ! Говори нам о Кричтоне.
- Я уже сказал вам более, чем хотел, - возразил с негодованием Огильви. - Если вы желаете иметь более подробные сведения о благоволении, которое ему оказывают в Лувре, о его военных подвигах, о расположении, которым он пользуется у всех фрейлин нашей королевы-матери, Екатерины Медичи, и, особенно, - прибавил он с насмешливым выражением, - у ее прелестной дочери Маргариты Валуа, вам лучше обратиться к шуту короля, мэтру Шико, которого я вижу недалеко от нас. Я думаю, что не найдется другого, кто бы в такое короткое время получил столько милостей и приобрел такую блистательную репутацию.
- Гм! - проворчал англичанин. - Вы, шотландцы, повсюду стоите друг за друга. Этот Кричтон и может и не может быть таким славным героем, но я осмелюсь не верить похвалам, расточаемым ему этим шотландцем, пока не удостоверюсь лично в их справедливости.
- Совершенно верно, что он заслужил известность ловкого борца на шпагах, - сказал бернардинец, - надо отдать ему справедливость.
- Он еще не встретил себе равного в фехтовальном зале, хотя и скрещивал свою шпагу с первыми бойцами Франции, - отвечал Огильви.
- Я его видел в манеже, - сказал студент из Сорбонны, - когда он упражнялся в верховой езде, и, будучи сам ловким наездником, я нахожу его превосходным ездоком.
- Нет никого среди вашей молодежи, кто сравнился бы с ним в верховой езде, - заговорил Огильви, - нет ни одного бойца, который бы с такой ловкостью снимал кольцо на бегу. Я был бы очень рад молчать, но вы принуждаете меня расхваливать его.
- Матерь Божья! - закричал испанец, вынимая до половины из ножен шпагу, висевшую у него сбоку. - Держу пари на десять нобленов против такого же числа серебряных испанских реалов, что с этим коротким толедским клинком я одолею вашего хваленого Кричтона в поединке на всяком оружии по его выбору: на шпаге и кинжале или на одной шпаге, раздетый до пояса или в полном вооружении. Клянусь Святой Троицей, он ответит мне за оскорбление, нанесенное им ученой коллегии, к которой я принадлежу. Мне будет очень приятно подрезать крылья этому гордому и крикливому пастуху или первому встречному из его жалкой шайки, - прибавил он с жестом презрения по направлению шотландца.
- Если это все, чего вы добиваетесь, то вам не надо ходить далеко, - возразил Огильви. - Дождитесь только конца этого диспута, и да лишит меня Святой Андрей своего покровительства, если я не переломаю вашего клинка моей широкой и крепкой шотландской шпагой и не докажу, что вы столько же подлы сердцем, как хвастливы и сварливы на язык.
- Черт возьми! - воскликнул испанец. - Твой шотландский святой не поможет тебе, так как ты навлек на себя мое негодование. Ступай читать свои молитвы, если желаешь, через час ты будешь добычей коршунов Pre-aux-Clercs!
- Берегись ты сам, наглый хвастун, - отвечал с презрением Огильви. - Уверяю тебя, что потребуется защита посильнее твоей, чтобы спасти твою жизнь.
- Смелей, господин шотландец, - вмешался англичанин.
- Ты прекрасно сделаешь, обрубив уши этому испанскому нахалу. Бьюсь об заклад, под его курткой бьется трусливое сердце, и ты прав, заставляя его выслушивать эти оскорбления. Кто бы ни был этот Кричтон, все же он твой соотечественник, а отчасти и мой.
- И как за своего соотечественника, я буду стоять за него против всех и каждого.
- Браво! Мой храбрый дон Диего Каравайя, - сказал студент Сорбонны, хлопая по плечу испанца и шепча ему на ухо, - неужели же все будут уступать этим негодным шотландцам? Ручаюсь, что нет. Мы будем действовать сообща против всей этой нищенской нации, а покуда эту частную ссору поручаем тебе. Постарайся справиться с ней, как должно одному из потомков Сида.
- Смотри на него, как на мертвого, - отвечал испанец.
- Клянусь Пелажем, жаль, что тот, другой, не стоит у него за спиной, чтобы одним ударом проколоть обоих!
- Возвратимся к предмету вашей ссоры, - возразил студент Сорбонны. Довольный предстоящим поединком, он старался предупредить всякую возможность к примирению, пока еще можно было подливать масло в огонь. - Возвратимся к вашей ссоре, - сказал он громким голосом, глядя на Огильви, - надо согласиться, что как гуляка этот Кричтон не имеет себе равных. Никто из нас не подумает состязаться с ним в деле кутежа, хотя многие могут похвастаться, что умеют выпить. Брат Жан со жрицей Бахуса в придачу был жалкий пьянчужка по сравнению с ним.
- Он поклоняется не жрице Бахуса, а другим богиням, если не ошибаюсь, - добавил студент Монтегю, поняв, куда метит товарищ.