Как только мы бросили якорь и спустили трап, отец мигом сошел на берег, чтобы поприветствовать соседей, которые бросились к нему с распростертыми объятиями и хлопали его по плечам и по спине. Он отвечал широкими улыбками, как король, позволяющий подданным себя развлекать. Мои товарищи по команде махали руками с палубы и непрерывно расхаживали туда-сюда, спеша закончить суету с причаливанием. Я не знала, что делать. Несомненно, сказала я себе, я последую за отцом, куда он захочет, пытаясь остаться как можно более незаметной.
- Смотрите, соседи! - воскликнул сеньор Эстебан, указывая рукой на меня, я как раз наполовину высунулась за борт. - Вот мой сын Мартин Неварес.
Стройная и изящная женщина с широким лицом и острым носом, примерно сорока с лишним лет, одетая в желтую юбку, белую блузку и корсаж, на котором сиял прекрасный шелковый платок, медленно приблизилась к отцу с выражением горечи на лице.
- И когда это ты завел сына, о котором мне ничего не известно? - громко спросила она, и многие жители быстрым шагом направились обратно в город.
Отец посмотрел на нее и улыбнулся.
- Какая радость снова с вами увидеться, моя госпожа! - воскликнул он, раскинув руки, словно на распятии.
- Повторяю вопрос, сеньор, если вдруг вы меня не слышали, - настаивала женщина угрожающим тоном, теперь уже множество соседей поспешили скрыться. - Откуда взялся этот сын, о котором я ничего не слышала до сегодняшнего дня?
Отец, не прекращая улыбаться, решительным шагом приблизился к ней, снял черную шляпу и отвесил элегантный поклон.
- Идемте, сеньора, сделайте милость, забудьте на время эти вопросы и примите меня как всегда, с радостью и удовольствием.
- Какой радости и удовольствия вы просите, купец дьявола! Не вы ли уверяли меня, что никогда мне не изменяли, мерзкий негодник?
Я в жизни не слышала подобного спора между мужчиной и женщиной, да еще и на улице, перед другими людьми. Мои родители, разумеется, никогда не разговаривали так грубо и непристойно. Но самое удивительное заключалось в том, что, насколько я знала, они даже не были женаты.
- Мартин, - обратился ко мне отец с удовлетворением, - это та самая Мария Чакон, прекрасная госпожа моих потаенных мыслей, моя королева и сеньора до самой смерти, которой я вверил себя с того дня, как мы познакомились.
Двое или трое отважных зевак, оставшихся, чтобы понаблюдать за этой сценой, ошеломленно молчали, как и я, поскольку просто потеряла дар речи при виде того, как отец смело обольщает создание, которое ждет ответа молча и мрачно подбоченясь. Мои товарищи на корабле собрались вокруг грот-мачты, подальше от глаз стоящей на причале Марии Чакон. Я уже начала по-настоящему тревожиться. Долгим взглядом обведя собравшихся, сеньор Эстебан сказал:
- Пятнадцать лет назад в Сан-Хуане на Пуэрто-Рико я навестил одну индианку из племени араваков, служанку самого важного в городе человека, и, как мне сказали, в тот же день она забеременела и родила моего сына, которого назвали Мартином. Вот этот сын, - сказал он, театральным жестом ткнув в мою сторону пальцем, - именно в этом качестве вам следует его рассматривать и обращаться.
Госпожа (хотя, по правде говоря, ее нельзя было назвать госпожой, поскольку она не была замужем) ревностно осмотрела его с ног до головы, а потом подняла голову, чтобы поглядеть на меня. В таком положении она оставалась некоторое время, переводя глаза с одного на другого, пока, наконец, не устала, после чего надменно дернулась, повернулась на каблуках и отправилась прочь, с силой погружая ноги в песок.
- Жду вас дома, сеньор! - бросила она отцу. - Нам нужно поговорить!
- Как пожелаете, сеньора, - ответил тот, весьма довольный.
Мои товарищи тем временем с явным облегчением снова начали двигаться, поднимая из трюмов припасы и товары, которые предстояло отнести на склад при лавке, а другие чистили корабль и заканчивали прочие дела на нем, собирая свои пожитки.
- Спускайся, Мартин! - приказал мне отец с берега.
Я натянула свою прекрасную красную шляпу и молнией спустилась, встав рядом с ним на пристани. Отец по-прежнему удовлетворенно улыбался.
- Всё прошло без сучка без задоринки, - сказал он, снова положив руку мне на плечо и подталкивая в сторону городка.
- Вы уверены, отец?
- Ты не знаешь ее так же хорошо, как я, - ответил он. - Она поумнее многих, уверен, что к этому времени она уже поняла почти всю правду. Ей не хватает кой-каких фактов, и она спросит о них, как только мы войдем в дом, но будь спокоен, она уже точно знает, что я ей не изменял и выдумал эту историю.
Отец оперся о мое плечо, как слепой, и таким образом мы прошли по пляжу, оставив позади пристань, и вступили на площадь в форме квадрата, с домами справа и слева и зданием ратуши напротив, с окнами в сторону моря - на северо-запад, в ту сторону, где пряталось солнце. Вскоре на шести имеющихся в городе улицах уже не осталось света.
- Завтра мы посетим ратушу и отдадим дань уважения дону Хуану Гуиралю, - провозгласил отец, - губернатору и военному наместнику этой провинции. Если он не в одном из своих походов против индейцев, я сообщу ему о твоем прибытии и о том, что ты будешь здесь жить.
Мы прошли мимо ратуши и вступили в небольшую сеть узких пыльных улочек, словно собирались покинуть город с противоположной стороны. Более того, как раз когда я уже увидела перед собой тень от джунглей, отец свернул вправо и остановился перед входом в единственный, за исключением ратуши, дом, построенный на каменном фундаменте, с покрытыми белой штукатуркой стенами и черепичной крышей. Несомненно, это был самый роскошный и большой дом в Санта-Марте, насколько я до сих пор могла судить, и занимал площадь, равную двум или трем другим домам. Здесь я увидела деревянную дверь, которая, как сказал отец, вела в лавку, а чуть дальше находилась другая приоткрытая дверь, откуда слышались музыка и смех.
- Предприятие сеньоры Марии, - с улыбкой объяснил отец.
- Предприятие? - удивилась я.
- Мария - владелица этого публичного дома, самого известного на Карибах. Ты разве не видел большие корабли у причала?
Я бы и хотела ответить, да не смогла: узнав, что Мария - проститутка, матрона девушек, служащих для развлечения, я просто окаменела. Я никогда не знала ни единого подобного человека, а судя по тому, что мне рассказывала тетушка Доротея, они были кошмарными женщинами, бесформенными и старыми, которых многочисленные сношения с мужчинами и самих превратили в подобие мужчин, с бородой на подбородке, широкими плечами и кадыком на шее.
- Но... но, отец, - пробормотала я. - Она же потребовала от вас верности у причала.
- Как и я от нее с тех пор, как мы вместе, - довольно ответил он. - Я же сказал тебе, это ее предприятие, а не ремесло. Чтобы ты знал, Мария была самой известной куртизанкой Севильи целых десять лет. В собственном доме она принимала важных торговцев, дворян, духовенство и самых значительных персон, включая даже военных из королевской армады. В те времена она заработала больше, чем я за всю жизнь.
Мы вошли на крыльцо и увидели подпирающие толстые балки крепкие столбы из черного дерева. Это был великолепный дом - чистый, полный свежести и растений. Музыка и крики из борделя доносились издалека, из-за стены. Здесь стояли мул и огромная гнедая лошадь, привязанные к кольцам и жующие кукурузу. Отец подошел к ним и ласково погладил.
- Смотри, сынок, мула зовут Вентура, а это Альфана, мой скакун. Умеешь ездить верхом?
- Нет, сеньор.
- Значит, скоро научишься, - объявил он, подойдя ко мне и вновь положив руку на плечо, чтобы направить меня ко входу в жилое помещение.
Мы прошли в огромную гостиную, протянувшуюся вправо и влево, в центре которой виднелся длинный деревянный стол с канделябрами по краям. Канделябры имелись и на стенах. Везде горели свечи, прекрасно освещая помещение с полом из влажной и твердой земли. У завешенных гобеленами стен стояли железные стулья с кожаными сиденьями и небольшие столики, так что комната выглядела элегантно. И это дом торговца и куртизанки? А кроме того, насколько я помнила, сеньор Эстебан сказал на моем острове, что у него нет имущества. Если у него ничего нет, то как же он может себе позволить такую роскошь?
- Мария наверняка ждет нас в своем кабинете, - прошептал отец, направляясь к двери слева.
Я не слышала ничего, кроме постоянного жужжания мошкары, такая тишина стояла в этой части дома. Если Мария Чакон и правда знала о нашем прибытии за несколько дней с помощью какого-то магического трюка или мистического предвидения и всегда организовывала радостный прием, то почему же как по волшебству исчезли все следы того праздника, который для нас готовили?
Отец открыл тяжелую дверь кабинета, и мы вошли. Я не могла понять, какими делами могла заниматься подобная женщина в этом месте.
Сеньора Мария сидела за письменным столом из темного дерева, откуда сияла свеча, и внимательно нас разглядывала, вдыхая дым из прелестной трубки, состоящий из длинного мундштука и крохотной чаши. Маленькая обезьянка с коричневой (или, может быть, сероватой) шерстью балансировала на ее плече и время от времени крепко обнимала ее за шею, словно испугавшись.
- Сядь здесь, - приказал мне отец, подтолкнув к резной деревянной скамейке, стоящей напротив стола, под окном, откуда просачивался свет и музыка из прилегающей комнаты. Сам он сел с другой стороны стола, в кресло, явно принадлежащее хозяину, как и то, в котором сидела Мария, и тогда обезьянка с радостным криком длинным прыжком перескочила с плеча Марии на плечо отца. Наверное, она совсем слепа, раз не заметила его раньше, видимо, уже старая.