За одним столом с маркизом и шкипером сидел и третий - Ванька Живолуп, метис, или "русский креол", как называли их в Аляске. В Живолупе не было ни капли индейской крови; он был сыном потомственного сибирского конокрада и алеутской принцессы, дочери властителя какого-то островка из группы Крысиных. Но родился Живолуп в русской православной миссии Нукато, а рос в сиротском доме миссионерского стана Иногмут. В Иногмуте Ванька прожил до девятнадцати лет под строгим надзором отцов миссионеров, сажавших его на гауптвахту за непосещение церкви. На двадцатом году своей жизни Ванька Живолуп, ограбив предварительно слишком строгих отцов-воспитателей, бежал из тесной миссии на простор Аляски.
Живолуп переменил за это время немало профессий. Он считался между прочим лучшим аляскинским следопытом и неутомимым проводником. Но сейчас он занимал должность главного гарпунера на "Белом Медведе" и состоял при шкипере чем-то вроде телохранителя и личного адъютанта. На обязанности сына алеутской принцессы лежали - охрана особы Пинка и выполнение мелких и наиболее темных поручений, которые шкипер определял одной короткой фразой: "Убрать такого-то, чтобы не болтал зря", или: "Пришить этого, чтобы не пикнул".
Русские завели в Аляске много своего и между прочим рыжие волосы и красные носы. А потому с уверенностью можно было сказать, что огненно рыжая шевелюра и красный нос достались Живолупу от папаши. Плоское же, малоподвижное, почти деревянное лицо, мясистые губы и узкие, оттянутые к вискам глаза были определенно мамашиными. И лишь острый хищный блеск в глазах Живолупа, подобный блеску волчьих зрачков, уставленных на огонь, был благоприобретенный.
Перед Живолупом стояла миска с пельменями. Ванька жадно ел, беря пельмени прямо руками и лишь изредка вытирая ладони о красную шелковую косоворотку, выпущенную из-под кожаного жилета. В морские сапоги были заправлены штаны, дорогие, плисовые, но из хвастовства запачканные дегтем.
И глядя на них, таких непохожих друг на друга, - угрюмого Пинка, глотавшего джин как воду, изящного маркиза и Жинолупа, евшего с животной жадностью и неряшливостью, никто бы не сказал, что эта неразрывная троица - Брама, Вишну и Шива преступного мира.
III. Разговор с золотым привкусом
Траппер быстро поднялся из-за стола. Он решил уйти незамеченным. До разговора с Македоном Иванычем он не хотел встречаться с этой компанией, дабы не наделать еще больших глупостей. Но его заметил де-Мснтебелло. Бровь маркиза, приподнятая моноклем, от удивления и радости полезла на лоб. Он махнул рукой и крикнул, покрывая многоголосый шум:
- А, вас-то нам и нужно, сударь! Присаживайтесь к нашему столу!
Маркиз безукоризненно говорил по-русски и по-английски. Лишь в произношении его слышался бархатистый мягкий акцент Новой Франции.
Пришлось подойти к их столу.
Пинк, протягивая трапперу руку, пробормотал:
- Добрый день. Садитесь с нами, мистер Блекфит. - И тотчас пододвинул к трапперу бутылку джина.
Шкипер "Белого Медведя" тоже свободно говорил по-русски. Но весь дальнейший разговор велся то на русском, то на английском языках попеременно.
Живолуп, уже кончивший жевать пельмени и перешедший на табак, ловко сплюнул через стол коричневую слюну и молча кивнул трапперу головой.
- Послушай, грязное животное, - обратился к нему с холодным презрением де-Монтебелло, - когда же ты отучишься выплевывать через стол табачную жвачку? Неужели в миссионерской школе не учили тебя хорошим манерам?
- Отвяжись, суволочь! - ответил Живолуп, даже не взглянув на него.
Такой обмен любезностями между сыном конокрада и маркизом не удивил Погорелко. Он уже знал, что это ягодки одного поля.
Живолуп pacтер на ладони новую порцию табаку, скатал шарик и, сунув его за щеку, обратился к трапперу:
- Чего смурый, ваша честь? Небойсь, все обусловится.
- И правда, чего это вы напрасно волнуетесь? - спросил маркиз. - Дело будет сделано чисто. А главное - дерзость, дерзость и дерзость, как говорил якобинец Mapат.
- Я и не волнуюсь. Откуда вы это взяли? - ответил спокойно Погорелко и, обращаясь к Пинку, спросил:
- Когда тронемся, кэп?
Шкипер попытался изобразить улыбку на своем лице свирепого кобольда. Но улыбка запуталась беспомощно в бороде, так и не добравшись до губ шкипера.
- Зачем спешить, молодой человек? Когда тронемся? Ровно в свое время, ни минутой позже или раньше.
- Энтони предпочитает иметь дело с отечественными законами, - сказал фамильярно, называя шкипера только по имени, маркиз. - А потому он подождет спуска русского флага над территорией Аляски.
- Не имел ни времени ни охоты знакомиться с дичью, именуемой законами Российской империи, - пробурчал Пинк. - Плюю вообще на все законы! Главное, что винтовки пойдут не на мыс Корриентес, куда они предназначались раньше, а на мыс святого Ильи. Когда? Когда будет можно. Я сделаю свое дело хорошо, так как и вы, мистер Блекфит, тоже платите нам хорошим золотом.
- О, золото прекрасное! - подхватил поспешно де-Монтебелло.
- Любит кошка сало! - прищурился насмешливо Живолуп.
- А кто его не любит? - рассмеялся маркиз. - Что касается меня, то я мучился из-за него с самого нежного возраста. Я рыл в поисках его песок под палящим солнцем Мексики. Я оттаивал мерзлую землю вашей Сибири, но вместо золота приобрел там цынгу. А золотая горячка сорок девятого года, когда Джемс Маршалль, роя желоб для шлюза своей лесопильни, открыл золото в Калифорнии! Смею вас уверить, что через Гольден-Гэт уплыло немало и моего золота. А вы, дорогой мой, - обратился маркиз к трапперу, - не были случайно в Калифорнии в сорок девятом году?
- Нет, - ответил нехотя Погорелко. - Я в тот год был занят другим. - И в воображении его смутными видениями прошли туманное морозное утро 22 декабря, Семеновский плац, уродливая громада эшафота и саваны, белые саваны с капюшонами…
- А я старый диггер, по скрипу ворота скажу вам, какова глубина шурфа, - вмешался шкипер Пинк. - Золотая горячка в Патагонии захлестнула и меня. Я пробыл там два года.
- И много привезли? - спросил траппер.
- Золота не привез. Серебро, да, - показал он на свою седую голову.
- Видите, дорогой мой, - обратился маркиз к Погорелко, - один из нас вместо золота привез цынгу, другой преждевременную седину. И все же мы не можем отделаться от золотых чар. Поймите, что людей, видавших столько золота, сколько видели мы с Энтони, воспоминание о нем будет преследовать всю жизнь, до могилы.
- Говори только за себя, Луи! - усмехнулся Пинк. - Я другой человек. Я кроме молитвы Колумба: "Воззри на меня, всемогущий боже, и помоги мне найти золотую руду", знаю и много других молитв. Чаще всего золото лежит не там, где мы его ищем… Во всяком случае не в земле… - многозначительно подчеркнул последнюю фразу шкипер. - А ты, Луи просто сорвался с курка, потому что подцепил золотую лихорадку, вот и все.
- Пусть будет так, - ударил слегка ладонью по столу маркиз. - Пусть я болен золотой лихорадкой. А потому я буду теперь искать золото здесь, за Полярным кругом.
- Руль на борт, Луи! - сказал насмешливо шкипер. - Едва ли ты столкуешься, на этот счет с моими компатриотами - Американцами. Они сами умеют кушать пироги. Запомни это, мой красавец!
- Поживем - увидим, - ответил, загадочно улыбаясь, маркиз. - А ты, Энтони, тоже запомни, что мы, люди с кровью Новой Франции в жилах, имеем больше прав на эту землю, чем вы, чванливое племя манхаттанцев. Мой герб например - это герб старой Канады - сёрый медведь, дерущийся с волками. Мои предки были в числе первых поселенцев Квебека. Они дошли и до Скалистых гор, по пути проповедуя, ведя меновую торговлю, крестя и…
- Плутуя, - докончил за маркиза шкипер.
- Может быть и плутуя. Но знамя королевской Франции, белое с золотыми лилиями, было первое знамя, которое увидели краснокожие. И если Дальний Север не принадлежит теперь французам, то уж конечно не по вине железных предков теперешних франко-канадцев. А потому я пощупаю дно Аляски во что бы то ни стало.
"Эту работу ты возложишь на других, - подумал траппер, - а сам будешь поджидать возвращения золотоискателей в узких горных проходах или здесь, в вертепах Новоархангельска".
Погорелко начал беспокоиться, хотя и не показывал этого. Разговор ему перестал нравиться. Слишком много в нем было золотого привкуса.
Траппер так погрузился в свои невеселые мысли, что не слышал вопросов, обращенных к нему маркизом. А когда он вернулся к действительности, то увидел на столе руку де-Монтебелло, а на ладони этой женственно тонкой руки лежал золотой самородок, - его самородок величиной с грецкий орех, отданный Пинку в виде задатка.
- Вы кажется что-то спрашивали у меня, маркиз? - вздрогнув, сказал Погорелко.
- Да. Я спрашиваю, откуда вы привезли это золото? С какого конца Аляски?
Траппер тяжело перевел дыхание и взглянул в упор на маркиза. Только сейчас заметил он, что глаза канадца необычно ярко блестели.
Все ждали, насторожившись, его ответа. Живолуп перестал жевать табак и искоса выжидательно смотрел на траппера. Шкипер Пинк играл рассеянно ручкой лефоше, большого морского револьвера, но глаза его жадно поблескивали под припухшими веками пьяницы.
Траппер встал, тяжело громыхнув отодвинутой бочкой.
- Это вас не касается, - сказал он спокойно.
Маркиз хотел что-то сказать, но увидел в этот момент хозяина "Москвы" Петьку Зубка, проталкивающегося к их столу. Зубок издали еще махал рукой трапперу, крича: