- Благодаря моему покойному собрату я напал на след важнейшего документа, публикация которого может потрясти самые основы нашей католической веры. Простите, что не рассказываю вам об этом подробнее, со времени моего приезда в Рим мой друг Лиланд подвергается из-за меня сильному давлению. Вот я и помалкиваю - пытаюсь уберечь вас от возможных неприятностей.
Отец Бречинский молча смотрел на него, потом робко спросил:
- Но… кто же может давить на епископа, работающего в Ватикане?
Вспомнив замечание, которое вырвалось у поляка во время их первой беседы: "А я думал, что вы человек Катцингера!" - отец Нил решился:
- Конгрегация вероучения, точнее, лично кардинал – префект.
- Катцингер!
Поляк вытер вспотевший лоб, его руки слегка дрожали:
- Вы не знаете ни прошлого этого человека, ни того, что он пережил!
Отцу Нилу удалось не выдать своего изумления:
- Я действительно ничего о нем не знаю, кроме того, что это третье лицо в церкви после папы и государственного секретаря.
Отец Бречинский смотрел на него глазами побитой собаки:
- Отец Нил, вы слишком далеко зашли, теперь вам необходимо знать… То, что я сейчас скажу, я никогда никому не говорил, кроме отца Андрея, потому что он один мог понять. Его семья была рядом с моей в дни несчастья. Отцу Андрею мне не пришлось ничего объяснять, он уловил суть с первого слова.
Отец Нил задержал дыхание.
- Когда немцы нарушили германо – советский договор, части вермахта лавиной хлынули на польскую территорию. Дивизия "Аншлюс" несколько месяцев стояла в окрестностях Брест – Литовска, обеспечивая тылы наступающей армии. В апреле 1940 года один из высших офицеров, обер – лейтенант, согнал всех мужчин нашей деревни… Моего отца вместе с ними увели в лес. Больше никто его никогда не видел.
- Да, вы мне уже говорили…
- Потом дивизия "Аншлюс" отправилась на восточный фронт, а моя мать со мной на руках пыталась выжить в деревне, тогда ей помогала семья отца Андрея. Два года спустя мы снова видели, как остатки германской армии проходят мимо наших жилищ, но в обратном направлении - теперь они отступали. Это был уже не кичащийся своей доблестью вермахт, а банда грабителей, везде, где бы ни проходили, они насиловали и жгли. Однажды - мне было пять лет - мама, страшно испуганная; схватила меня за руку: "Спрячься в погреб! Вон идет офицер, который увел твоего папу! Он вернулся!" Я спрятался, но сквозь приоткрытую дверь видел, как вошел человек в немецкой форме. Ни слова не говоря, он расстегнул свой поясной ремень, набросился на маму и изнасиловал ее у меня на глазах.
В ужасе отец Нил пролепетал:
- Вы знаете имя этого офицера?
- Как вы понимаете, я не мог его забыть и долго разыскивал его след. Он умер вскоре после того дня, польское сопротивление расправилось с ним. Это был обер – лейтенант Герберт фон Катцингер, отец нынешнего кардинала – префекта Конгрегации доктринального очищения веры.
Отец Нил открыл было рот, но не сумел выдавить ни слова. Бречинский, сидевший напротив, казалось, был окончательно разбит и подавлен. Наконец с заметным усилием он заговорил снова:
- После войны, став кардиналом в Вене, Катцингер попросил одного испанца из "Опус Деи" порыться в австрийских и польских архивах, и тут выяснилось, что его отца, которым он безмерно восхищался, убили польские партизаны. С тех пор он ненавидит меня, как и всех поляков.
- Но как же?.. Ведь папа - поляк.
- Вам этого не понять, все, кто подвергся влиянию нацизма, пусть даже не по своей воле, всю жизнь носят в душе его глубокий отпечаток. Бывший член гитлерюгенда, сын офицера вермахта, убитого поляками, он отказался от своего прошлого, но не забыл его; из этого ада никто не возвращается невредимым. Я уверен, что он сумел избавиться от негатива по отношению к папе – поляку, чьей правой рукой сейчас является. Он искренне чтит его. Но ему известно, что я родом из деревни, где стояла дивизия "Аншлюс", и знает о смерти моего отца.
- А… о вашей маме?
Тыльной стороной ладони отец Бречинский вытер набежавшую слезу:
- Нет, этого он знать не может, я единственный свидетель, память об отце остается для него незапятнанной. Но я – то знаю. И не могу… я не в силах простить, отец Нил!
Огромная жалость переполняла сердце отца Нила.
- Вы не можете простить отца… или сына?
Отец Бречинский отозвался едва слышно:
- Ни того ни другого. Уже не первый год болезнь Святейшего Отца позволяет кардиналу творить - или побуждать к этому других - вещи, противные духу Евангелия. Он хочет любой ценой восстановить церковь минувших веков, он одержим тем, что называет "мировым порядком". Я видел, как богословов, священников, монахов здесь топчут, превращают в ничто - Ватикан перемалывает их с той же беспощадностью, какую некогда проявлял его отец в отношении порабощенных рейхом народов. Вы говорите, он оказывает давление на монсеньора Лиланда? Если бы ваш друг был единственной жертвой… Я не более чем мелкий, ничего не значащий камешек, но и меня, как всех прочих, нужно раздробить, чтобы в монолитном фундаменте Доктрины и Веры не было и намека на трещинки.
- Вас – то зачем? Здесь, в тишине книгохранилища, вы никому не мешаете, не угрожаете ничьей власти.
- Но я человек папы, и пост, который я занимаю, куда ответственнее, а мои задачи куда деликатнее, чем вы можете представить. Я… нет, лучше не надо об этом.
Его плечи слегка дрожали. Говорить ему было трудно, но он продолжал:
- Я так никогда и не оправился от бед, пережитых по вине Герберта фон Катцингера. Рана не затянулась, и кардинал об этом знает. Каждую ночь я просыпаюсь весь в поту, меня преследуют эти картины: то я вижу, как отца под дулами автоматов уводят в лес, то мерещатся ноги в офицерских сапогах, мамино тело, прижатое к кухонному столу в нашей каморке… Можно обезоружить человека угрозами, но также можно поработить того, чьи страдания тебе известны. С тех самых пор, как Катцингер поступил на службу к папе, я чувствую, как меня топчут сверкающие сапоги. Кардинал в своей пурпурной мантии властвует надо мной, так же как его отец, затянутый в свою тесную униформу, властвовал над моей мамой и своими польскими рабами.
Отец Нил начинал понимать. Бречинскому так и не удалось выйти из того подвала, где он однажды в детстве притаился за дверью и смотрел, как насилуют его мать. Он до сих пор идет в своих снах за отцом, который сейчас умрет, скошенный автоматной очередью. День и ночь его преследует видение: ноги в начищенных сапогах и голос Герберта фон Катцингера: "Feuer!"[ Огонь! (нем.)] - снова и снова оглушает его.
Как его отец пал когда – то от немецких пуль, так теперь он сам падает, падает в темный бездонный колодец своей памяти. Этот человек живой мертвец. Отец Нил растерянно пробормотал:
- Неужели кардинал приходит сюда, чтобы мучить вас, напоминая о прошлом? Поверить не могу.
- О нет, лично сам он ничего не делает. Он подсылает ко мне испанца, того самого, что искал для него документы в венских архивах. Этот человек сейчас в Риме, за эти дни он уже дважды приходил ко мне, он меня… он меня пытает. Одет он как священник, но если это и в самом деле служитель Иисуса Христа, тогда, отец Нил, церкви и вправду приходит конец. У него нет души, нет человеческих чувств.
Наступило долгое молчание, отец Нил терпеливо ждал, когда Бречинский заговорит снова. Наконец библиотекарь сказал:
- Теперь вы понимаете, почему я помогал отцу Андрею и помогаю вам. Он, как и вы, сказал мне, что ищет важный документ, ему непременно нужно было скрыть его от Катцингера и отдать папе в собственные руки.
Времени на раздумья у отца Нила не было. До сих пор он еще не задавался вопросом, что станет делать, если найдет послание тринадцатого апостола. А ведь верно, кому, как не папе, решать, что будет с церковью, если документ опубликуют.
- Отец Андрей был прав. Я пока не знаю почему, но совершенно очевидно, что то, что я ищу, жаждут заполучить все. Если мне удастся отыскать текст, на много столетий пропавший из виду, я собираюсь сообщить о его местонахождении папе. Только сам глава церкви должен знать эту тайну, как это было с Фатимским чудом. Мне только что сообщили, что послание скрыто где – то в Ватикане!
- Ватикан огромен - у вас нет какого – нибудь более конкретного указания?
- Только одно, и ниточка совсем тоненькая. Если послание было доставлено в Рим, скорее всего оно находится где – то среди рукописей Мертвого моря. Ватикан получил его где – то около 1948 года, после еврейской войны за независимость. Как вы думаете, где могут храниться манускрипты Кумранских ессеев?
Отец Бречинский встал, вид у него был совсем измученный:
- Я пока не знаю, надо подумать. Завтра после обеда загляните ко мне в кабинет. Здесь никого не будет, кроме вас и монсеньора Лиланда. Только умоляю, не говорите ему о нашем разговоре, я ведь ни при каких обстоятельствах не должен был говорить вам этого.
Отец Нил успокоил его, заверив, что ему можно доверять так же, как отцу Андрею. И цель у них одна - поставить в известность папу.