Если к классическому габитусу философа традиционно принадлежала сдержанность в демонстрации собственной частной сферы, то в XX веке отношение философов и вообще теоретиков к взаимосвязи публичного и приватного, к своей частной жизни, к жанру автобиографии стало более осмысленным и разнообразным. Данная книга показывает это разнообразие на примере 25 видных теоретиков XX века и исследует не столько соотношение теории с частным существованием каждого из авторов, сколько ее взаимодействие с их представлениями об автобиографии. В книге предложен интересный подход к интеллектуальной истории XX века, который будет полезен и специалисту, и студенту, и просто любознательному читателю.
Содержание:
Введение 1
Поль Валери (1871–1945) - Я создаю свою теорию 4
Дъёрдъ Лукач (1885–1971) - Триумф тотальности 6
Людвиг Витгенштейн (1889–1951) - Кристалл и хаос 10
Зигфрид Кракауэр (1889–1966) - Человек как дыра 14
Вальтер Беньямин (1892–1940) - Горячий и холодный рассказчик 18
Виктор Шкловский (1893–1984) - Высаженный матрос 21
Михаил Бахтин (1895–1975) - Не-я во мне 23
Андре Бретон (1896–1966) - Стеклянная кровать 27
Жорж Батай (1897–1962) - Грязная постель 30
Мишель Лейрис (1901–1990) - Между тавромахией и комедией 33
Теодор Адорно (1903–1969) - Рукопожатие свиньи 35
Жан-Поль Сартр (1905–1980) - Свобода как эрзац 39
Ханна Арендт (1906–1975) - Девушка с чужбины 42
Морис Бланшо (1907–2003) - Есмь литература 45
Клод Леви-Стросс (1908–2009) - Как становятся структуралистами? 48
Ролан Барт (1915–1980) - Нечистый субъект 52
Юрий Лотман (1922–1993) - Аристократ в стране советов 56
Мишель Фуко (1926–1984) - Пороговое существо 59
Стэнли Кэвел (р. 1926) - Голос в хоре 63
Пьер Бурдьё (1930–2002) - Еретичный карьерист 67
Жак Деррида (1930–2004) - Шифры и тайники 69
Ги Дебор (1931–1994) - Никакого права на понимание 72
Сьюзен Зонтаг (1933–2004) - Письмо и оргазм 74
Юлия Кристева (р. 1941) - Китаянка из Болгарии 78
Надя Петёфски (1942–2013) - Я – это не только другой 81
Примечания 85
Дитер Томэ, Ульрих Шмид, Венсан Кауфман
Вторжение жизни. Теория как тайная автобиография
Перевод подготовлен при участии агентства editRuss.
© Carl Hanser Verlag München 2015
© Перевод на русский язык. Издательский дом Высшей школы экономики, 2017
Введение
"Вторжение жизни" – этим названием мы играем в двойную игру. С одной стороны, мы представляем дело так, что жизнь подстерегает теорию, вторгается в ее царство, вносит в нее неразбериху. С другой – нам кажется, что теоретику жизнь, что называется, "приходит в голову", вторгается в нее подобно какой-то волшебной мелодии или какому-то почти забытому воспоминанию. Вторжение обычно агрессивно, внезапно, непредвиденно. Оно поражает, нарушает планы, вовлекает в действия, не спрашивая о согласии. жизнь настигает, жизнь испытывает, но – жизнь и вкушают. Отношения между теорией и жизнью – сфера опасности и наслаждения.
Большинство теоретиков со своей жизнью на Вы , подходят к ней со всяческими предосторожностями, если не брезгливостью, и с очевидным трудом говорят и пишут о себе. Многие теоретики столь же охотно говорят о мире (или о том, что "имеет место"), сколь неохотно о себе. Они одновременно велеречивы и молчаливы. Свою задачу они видят в том, чтобы высказать общезначимое, утаив личное. Они разворачивают плотную и тщательно сотканную понятийную сеть и прячутся сами, подобно подкарауливающим жертву паукам. Они не хотят сами попасть в свою словесную паутину; единственной добычей их сети должен оказаться мир.
В XX веке эта сдержанность, скрытность была отброшена многими теоретиками. Теперь они театрально, иногда раздражающе-навязчиво выводят на сцену собственную жизнь, бесконечно разбираются с собой, воюют со своим я , словом, делают из авто – и просто биографии важную тему своего теоретизирования. В этой книге мы хотим проследить некоторые из путей, проторенных этими мыслителями, и показать, как возможность и невозможность теории связана с автобиографическим поворотом каждого из них.
Существуют две расхожие стратегии осмысления отношений между теорией и автобиографией: проецирование и редукция. Если выбирают проецирование, то обычно видят в самоинсценировании автора не что иное, как теоретическую разминку, упражнение, этюд. Автор конструирует самого себя, подстраивает свою жизнь под интересы теории. Его я есть лишь эффект, а автобиография – результат проецирования со стороны теории. Если же выбирают путь редукции, то сама теория, как ее разрабатывает автор, предстает выражением жизненной фрустрации (или наслаждения от жизни или же "искусства жить"). Теория оказывается сведенной к автобиографии.
Нарушая молчание, они порывают еще и с законом, господствовавшим в сфере духа в течение многих столетий, законом, по которому, если мыслитель что-то хочет сказать, он должен говорить не от себя и не о себе; он должен делать вид, что о нем совсем не идет речь, что его, собственно, вообще не существует.
Когда Дэвид Юм опубликовал свои трактаты "О деньгах" и "О многобрачии и разводе", никто не искал в них сведений о его состоянии и сексуальном поведении. Когда Иоганн Готлиб Фихте писал о Я (и о не-Я), он не выступал академическим эгоцентриком, а имел в виду Я в нас всех. Когда Эмиль Дюркгейм анализировал феномен самоубийства, он не взвешивал, а не стоит ли и ему опробовать изучаемое на себе. Когда Макс Вебер в своем знаменитом размышлении о "ступенях и направлениях религиозного неприятия мира" (1915) воспевал "эротическое упоение" и "безграничность в готовности отдаться другому", он делал это с невозмутимой деловитостью ученого. В эссе о смехе Анри Бергсон рассуждал отнюдь не о своем веселом расположении духа.