Пушкин. Изволь, только дай мне сначала сказать. Вспомнил вдруг, и ясно – будто вчера, как в детстве дознавался у взрослых какой он – черт. И сильно хотелось свидеться, да так что страх одолевал – а если не будет случая. И копились вопросы – помню, много (хлопает себя по бедрам). Досада, не помню нынче ни одного!
Человек. Ну а взрослые что тебе говорили?
Пушкин. (Смеется). Что с рогами ты и хвостом. Да я и тогда им не верил.
Человек. Жалко, вопросы забыл.
Пушкин. Ан, вспомнил сейчас один! (Вскидывает голову). Так ведь главный самый и вспомнил.
Человек. Ой любопытно, Шура, я весь внимание.
Пушкин. А что мы с тобой будем делать, когда ты людей всех погубишь?
Ваня. Вот это да!
Иуда тихо смеется.
Человек. Спасибо за хороший вопрос, м-м… однако почему, погубив всех, я тебя был должен оставить? Ты к этому причину какую видел?
Пушкин. (Смешливо пожимая плечами): А без всякой причины. Вот сижу у себя в детской в сумерек при незажженных еще свечах, и чувствую – оно так случилось и сейчас ты войдешь.
Человек. Эх, видно плохой из меня погубитель, а то б я всё провернул задолго до детской твоей.
Раздается не рядом, а дальше, кажется – за окном:
Сколько счастья, сколько муки
Ты, любовь, несёшь с собой,
Час свиданья, ча-ас разлуки-и…
Иуда. Где это он?
Ваня. (Глядит в окно). На улицу вышел.
Человек. (Пушкину). А почему ты думал, что от меня непременно погубленье людям произойдет?
Пушкин. Да сомнений даже не было – столько чепухи от них, глупостей, дряни…
Ваня. А хорошее?
Пушкин. Ах милый Ваня, как его много тоже было! Когда в первый раз увидел Наталью, мир исчез – она, я и Бог. Как я просил у Него – всё что угодно! Пусть маленький мне будет кусочек жизни, но только бы с ней!
Человек. И допросился.
Пушкин. А не шло оно дальше мечты. И когда на второе предложение мне согласьем ответили, вот возникло оно в первый раз – а моё ли? Не чужой ли я судьбы добытчик?
Человек. Шура, как сейчас говорят: не парся. Вышла б она за другого, всё равно через четыре года началось бы то же самое и закончилось бы дуэлью, только с другим участником.
Пушкин. Так… наверное.
Ваня. Разве вдохновения вашего, поэтического, не прибавилось от супружества с такой женщиной?
Пушкин. (С легким смехом). Добрый Ваня, вдохновение от другого совсем является, и почти всегда от того, что бежишь из этого мира. Там, в вымыслах, жизнь протекает другая – без фальши, приспособленья, и можно любую чужую почувствовать как свою. (Задумывается на секунду). Получается вот – жизнь моя лишь собранье стихий. (Снова чуть умолкает). И оставались бы они там, где свобода витает между светом и тьмою… для какой я здесь надобности?
Иуда. Для людей.
Ваня. Без вас и представить нельзя литературу русскую.
Человек. А без Гёте и Шиллера литературу немецкую. Что, сильно помогло через сто лет?.. Шура, ты не грузись, радуйся, во-первых, что тебе доверили роль подопытного кролика, а во-вторых, значенье твое возрастает.
Пушкин. Отчего же оно возрастает?
Человек. Оттого что своего всё меньше и меньше. Сейчас говорят: "Пушкин наше всё", а скоро скажут: "Всё наше (разводит руки и гримасой делает – пшик) Пушкин".
Пушкин запрокидывает голову и смеется.
Иуда. Ну вот эти издевки твои самому не надоели?
Пушкин. И правда, смех – да сквозь слёзы.
Человек. А теперь претензию дай сказать.
Пушкин. Покорен выслушать.
Человек. Ты зачем изобразил мою встречу в аду с Иудой, будто я на радостях его в уста целовал?
Пушкин. … постой… так то маленькое совсем стихотворение.
Человек. Что ж, маленькая неправда – всё равно неправда. Перво-наперво, в аду я не проживаю – место не моё, и до крайности неудобное. А главное, с какой это больной головы я бы стал его в уста целовать? Даже если бы он очень просил. Как там у тебя, Шура: "И Сатана, привстав, с веселием на лике лобзанием своим насквозь прожег уста" (Жестом предлагает продолжить).
Пушкин. (Неохотно очень). "В предательскую ночь лобзавшие Христа"… Не принимай близко, князь, фантазия иногда такое вытворит, сам потом удивляешься – к чему и зачем.
Человек. Однако сочно изобразил нашу с ним встречу! Иуда, тебе понравилось?
Иуда. Стихосложение отличное как всегда.
Человек. Нет, сюжет?
Иуда. (Мотнув головой). Тьфу!
Человек. Это от души! Что доказывает – душа у Иуды есть. Значит, тебе такой поцелуй – ну никак?.. А за тридцать серебряников?
Ваня. (Укоризненно). Князь, снова за своё!
Человек. А за сорок?
Пушкин. (Со смехом). Нянька б сказала: бедовый ты, князь!
Человек. Мы, Шура, такие оба. (К Иуде): За пятьдесят?… Поторопись, пока не раздумал! (Хочет еще что-то сказать, но застывает). Стоп… вот оно как… (Удивленно и больше себе самому). Так, я понял.
Пушкин. Что понял?
Ваня. Что поняли?
Человек. (Еще не до конца отойдя от удивления). А вот то самое главное… Да как я раньше?!.. (К Пушкину и Ване). Теперь понятно, почему тридцать, почему мизер такой.
Пушкин. И почему?
Человек. (Тыкая пальцем в Иуду). Почувствовал, что Он (палец вверх) дрогнул, что может от своей миссии отказаться, – и побежал срочно с доносом – готовиться, де, мятеж, и он (указывая на Иуду) готов открыть всё за небольшую плату. Плату маленькую и назвал, чтобы не отпугнуть, чтобы выслушали, не отказались. Но и видимость корысти хотел соблюсти.
Иуда. (Заметно волнуясь). Уйми свои домыслы.
Человек. (Иуде). Там, на Вечере, ты понял, что Он не уверен в себе! И решил отрезать Ему путь к отступлению!
Иуда. Замолчи!
Человек. Он дрогнул, я чувствовал – так должно было быть!
Иуда. Не смей так о нем! Ты грязное животное!
Ваня спешит оказаться между ними, хотя никто не сближается.
Иуда. (Спокойнее и с презрением). Зверь.
Ваня. (Иуде). Пожалуйста, без грубых слов. И вам, князь, хватит на эту тему.
Человек. А я всё ждал, когда мне укажут место под солнцем, когда мне его укажут… Нд-а, зверь. Вот так вот, Шура, я б тоже хотел – там где стихии. Только не спрашивали. А зачем животное спрашивать.
Ваня. (Растеряно). Постойте, князь… почему животное?
Пушкин. Увы, это меня тоже всегда печалило: ангелы звероподобными сотворены. Ты не знал?
Ваня. Не знал… Почему их так?
Человек. Не почему, а для чего, Ваня. Назначенье почетное дали – человеку служить. И решили, не сильно обременяясь мыслю, слуга должен быть чем-то пониже. Вот я, стало быть, по положению – зверь. А нравится мне – не нравится, никто и не спрашивал.
Ваня. Иуда, нехорошо как-то…
Иуда. А почему должно быть хорошо? Вот что вы с этим "хорошо" собираетесь делать?
Человек. Опять завел – объединимся лучше все в горе?
Пушкин. (Иуде). Почувствовать бы это хорошее не мгновеньями, не искрой мелькнувшей, а побыть с ним… Разве это плохо, Иуда?
Человек. Как же, позволят они тебе. А проще-то сказать (ведет вверх указательным пальцем по кругу), когда дело всё затевали, сами не знали как что получится.
Иуда. Да!
Ваня. Как не знали?!
Иуда. Сказано ведь: со-творение мира. "Со" означает вместе, и во всех языках так сказано. Это общее дело, и незаконченное еще.
Человек. Слышал, Ваня! Заварили кашу, не спросив никого… а меня, так, прямо в рыло – в звериное. И теперь говорят: надо вместе расхлебывать. Нормально, да? Только слезы льют здесь, а не там.
Иуда. Врешь, и там они пролиты!
Пушкин. Да, князь, сыном своим, который всё на кресте претерпел.
Человек. Сын, сын!.. А почему только он?! Я б тоже мог! (К Иуде). Что?! Я бы смог, понял! Смог!!
Иуда. Не кричи. Ведь не спорю с тобой.
Человек. Вот!.. А дали мне?!
Иуда. Дали не меньше.
Человек. Шуточки?.. Он издевается!
Иуда. Дали выбор. И ты воспользовался своим правом выбора.
Человек. Это из чего же мне было выбирать (показывает пальцем вверх), а, из чего – любить Его или не любить? Так если мне сразу в рыло… (К Пушкину). Я уже говорил?
Пушкин. Говорил.