Содержание:
СТРАНСТВИЯ ФРАНЦА ШТЕРНБАЛЬДА - Старонемецкая история, изданная Людвигом Тиком{1} 1
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 28
ДОПОЛНЕНИЯ 59
ТЕКСТЫ ЛЮДВИГА ТИКА 59
ВАРИАНТЫ 62
ГЕТЕ. СХЕМА-КОНСПЕКТ РОМАНА ТИКА{78} 73
ПРИЛОЖЕНИЯ 74
А. В. Михайлов - О ЛЮДВИГЕ ТИКЕ, АВТОРЕ "СТРАНСТВИЙ ФРАНЦА ШТЕРНБАЛЬДА" 74
А. С. Янушкевич - ЭКЗЕМПЛЯР РОМАНА Л. ТИКА "СТРАНСТВИЯ ФРАНЦА ШТЕРНБАЛЬДА" С АВТОРСКОЙ ПРАВКОЙ В БИБЛИОТЕКЕ В. А. ЖУКОВСКОГО 96
ДАТЫ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА ЛЮДВИГА ТИКА 97
Примечания 97
Комментарии 100
Странствия Франца Штернбальда
СТРАНСТВИЯ ФРАНЦА ШТЕРНБАЛЬДА
Старонемецкая история, изданная Людвигом Тиком {1}
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Предисловие
Долго лелеял я эту книгу, любимейшее дитя моего досуга и моей фантазии, и вот предаю ее в твои руки, дорогой читатель, и желал бы, чтоб она пришлась тебе по сердцу. Ежели тебе мило искусство, будь снисходителен к суждениям о нем, которые встретятся тебе здесь. Работая над этим детищем моей прихоти, я более всего думал о вас, послушники искусства, неустанно стремящиеся создать великое творение, о вас, не разумеющих собственной переменчивой души и чудных настроений, которые порой овладевают вами, о вас, жаждущих разрешить противоречия, которые нередко так тревожат вас. Вам посвящаю я эти страницы с особой любовью и от души желаю, чтобы они иной раз прогоняли тучи, омрачающие для вас облик мира.
Прошу не судить меня слишком строго за мелкие хронологические неточности и не подходить к этой книжечке как к историческому труду. Я и сам вижу свои слабости, вижу, сколь недостижим для меня идеал, живущий в душе моей. Обо мне и моем сочинении по праву можно сказать теми словами, какие великий поэт вложил в уста художника:
Бросает в дрожь, бросает в боль,
Но не могу смириться,
Всем одарив меня, изволь,
Природа, покориться{2}!
КНИГА ПЕРВАЯ
Глава первая
- Ну, вот, наконец, мы и вышли за городские ворота, - молвил Себастьян, остановившись и вольнее озираясь кругом.
- Наконец? - со вздохом переспросил его друг Франц Штернбальд. - Наконец? Увы, так скоро, слишком скоро!
При этих словах они обменялись долгим взглядом, потом Себастьян ласково коснулся рукою чела своего друга и почувствовал его жар.
- У тебя голова болит, - сказал он с беспокойством, на что Франц ответил:
- Нет, это оттого, что сейчас мы должны расстаться.
- Еще нет! - вскричал Себастьян, вспылив от горя, - до этого покамест не дошло, я буду идти вместе с тобой по меньшей мере целую милю.
Они взялись за руки и молча двинулись рядом по узкой дороге.
Тут в Нюрнберге пробило четыре, и они внимательно сочли удары, хоть и без того знали, который час; утренняя заря разгоралась, и подле них уже бежали их едва различимые тени, и окрестные поля мало-помалу выступали из зыбкой мглы .
- Как тихо, как торжественно все кругом, - молвил Франц, - а между тем скоро эти добрые минуты канут и затеряются в шуме и гаме, в суете и смене пестрых впечатлений. Наш учитель, верно, еще почивает, и во сне трудясь над образами своей фантазии, а картины на подрамнике уже поджидают его. Жаль, что мне не придется помочь ему дописать святого Петра{3}.
- Нравится тебе эта картина? - спросил Себастьян.
- Свыше всякой меры! Мне, право, думается, что этот славный апостол, исполненный самых благих намерений, тот, кто не задумываясь и с готовностью извлек свой меч, и все же в смертном страхе не мог не отречься и получил урок от петуха - чтоб вспомнил и покаялся; этот апостол, отважный и трусоватый, непреклонный и добрый, только так и мог выглядеть, как изобразил его нам мастер Дюрер{4}. Ежели он допустит тебя до этой работы, милый Себастьян, приложи все свое старание и не думай, что, дескать, для простой картины и так сойдет. Обещаешь?
Не дожидаясь ответа он взял друга за руку и с силой сжал ее. Себастьян сказал:
- Твоего Иоанна буду хранить и не продам, сколько бы мне за него ни сулили.
За беседой они подошли к тропинке, которая пересекала поле, сокращая путь. Искорки трепетали на концах колосьев, волновавшихся под утренним ветерком. Молодые художники поговорили еще о своих работах и своих намерениях: Франц покидал Нюрнберг , чтобы в далеких краях умножить свои познания и после всех тягот странствования возвратиться мастером в искусстве живописи; Себастьян же еще оставался у достославного Альбрехта Дюрера, чье имя гремело по всей стране. Теперь уже солнце взошло во всем своем великолепии, и Франц с Себастьяном все оглядывались на башни Нюрнберга, купола и окна которого ослепительно сверкали на солнце.
Юноши примолкли, подавленные надвигающейся разлукой, со страхом встречали они каждое мгновение, зная, что им надлежит расстаться, но не в силах поверить этому.
- Пшеница хороша, - произнес Франц, только чтобы нарушить тягостное молчание, - будет добрый урожай.
- На этот раз, - ответил Себастьян, - мы не пойдем на праздник урожая вместе, как было у нас в обычае; я вовсе не пойду: мне будет не хватать тебя, веселые звуки дудок и волынок будут звучать мне горьким упреком: "Зачем ты пришел без друга?"
При этих словах на глаза Франца навернулись слезы: все, что видели, все, что пережили они вместе, промелькнуло у него в памяти; а когда Себастьян еще добавил: "Ты не перестанешь любить меня там, на чужбине?", Франц не мог более владеть собой и, громко всхлипывая, бросился другу на шею и залился слезами. Его сотрясала дрожь, и сердце его, казалось, готово было разорваться. Себастьян крепко сжимал его в объятьях и тоже не мог удержать слез, хоть был он и старше и более мужествен от природы.
- Возьми себя в руки, Франц, - сказал он наконец. - Надо крепиться, не навек же мы расстаемся.
Франц не ответил, лишь, пряча лицо, вытер слезы. Люди отчего-то стыдятся боли и пытаются даже от задушевного друга скрыть слезы, проливаемые из любви к нему.
Они вспомнили, как много говорили об этом путешествии, и, стало быть, оно вовсе не было для них неожиданностью, и Франц мечтал о нем и почитал его за великое счастье. Себастьян не мог взять в толк, отчего же они так печальны, раз в сущности ничего не случилось, только что наконец сбылось долгожданное. Однако так всегда бывает с людским счастьем, человек радуется ему лишь пока оно в отдалении; но стоит Фортуне подойти ближе, взять нас за руку, и мы вздрагиваем, как если б то была рука смерти.
- Признаться ли тебе? - молвил Франц. - Ты не поверишь, как странно вчера было у меня на душе. Я так часто в воображении рисовал себе великолепие Рима, блеск Италии; бывало, сидя за работой, я переносился в другой мир и блуждал по неведомым тропам и тенистым лесам; незнакомые города и люди представлялись моему взору, пестрый переменчивый мир в его еще незнакомых проявлениях, художники, которых я встречу, возвышенная обетованная земля римлян, где некогда обитали герои, - даже на портреты их я не могу смотреть без слез; все это нередко с такой силой захватывало мои мысли, что подчас, очнувшись, я не сразу мог понять, где же я. "Да неужто все это сбудется? - говаривал я тогда себе. - Неужто придет время, - теперь то оно не за горами, - когда ты уже не будешь сидеть перед этим старым, таким привычным подрамником, а будешь жить среди той прекрасной жизни, так многое увидишь и узнаешь, и тебя не будет ждать пробуждение, как сейчас, если порой тебе приснится Италия; о, где взять довольно чувств и способностей, чтоб охватить все это доподлинно, как оно есть, во всей живости и первозданной силе?" И тогда мое сердце и ум словно бы раскрывали объятья грядущему, тянулись к нему, желая поскорее схватить его, прижать к груди; а теперь…
- Что же теперь, Франц?