АННА ВАСИЛЬЕВНА. Ах, я больше всего люблю господина Тимофеева – вот, Катерина Петровна, не помните ли вы – как бишь они начинаются – "Скучно, дядя" – так, кажется. А мистерии его – какие страшные – всё о преставлении света…
ХВАТОВ. Да, господин Тимофеев – поэт важный – пишет с большим чувством – лучше Пушкина.
ГОРСКИЙ. Ну, Платон Васильевич, потише, потише, а то как раз беду наживешь: Катенька у меня – горой за Пушкина, а коли Лизанька присоединится к ней – так не рад будешь, что и сказал…
ХВАТОВ. Ах – извините-с – я, право, не знал-с… А, впрочем, ведь всё равно-с всё аллегорики-с, то есть, не правда, а выдумано-с…
Явление IX
Входит Иван.
ИВАН. Батюшка барин Николай Матвеевич, на стол готово-с – и кушанье подано-с… (Уходит).
ГОРСКИЙ. Ну, гости мои дорогие, хлеба-соли покушать прошу покорно. Пойдем-ко, Матрена Карповна, – ты у меня похозяйничаешь.
БРАЖКИН. Да… я чувствую большой аппетит… а после обеда всхрапну немножко… а как встану, так не забудьте же, Матрена Карповна, – в мушку… (Все уходят).
Действие третье
Явление I
Горский и Хватова.
ХВАТОВА. Да, да, Николай Матвеич – что и говорить – надо деток пристроить. Это пуще всего. Мне, бедной, горемычной вдове, немного надо: благодаря бога и добрых людей, я сыта по горло, а теплый уголок еще от мужа-покойника достался. Я же всем умею услужить и угодить: там похозяйничаю, тут пошью, здесь свадебку сложу – а мне всё спасибо да спасибо. Куда ни приеду, везде как к себе домой – как к родным, право – всем до меня нужда. Теперь только одна забота – деток пристроить.
ГОРСКИЙ. Ну, да ведь в отставку выйти – не большая мудрость, а в становые попасть – не бог знает что. По мне – что могу – всё сделаю.
ХВАТОВА. Зачем приехал к вам Федор Кузмич?
ГОРСКИЙ. Как зачем? Разве ты в первый раз видишь его у меня в доме?
ХВАТОВА. Я знаю, что вы – старые знакомые, да я кое-что слышала…
ГОРСКИЙ. Правду сказать, Матрена Карповна, – поделом тебя бранят, что ты любишь всё слышать да потом болтать.
ХВАТОВА. И, батюшка, вот уж ты тотчас и в гору пошел! Что ж такое? – Слухом земля полнится, да он же сам уж давно проговаривал мне об этом…
Горский… А хоть бы и так – что ж тут особенного? Дело обыкновенное.
ХВАТОВА. То-то, то-то, Николай Матвеич! Суженого конем не объедешь. Конечно, человек-от он хороший и с со стоянием, да уж стар – вдовец – да к тому же и дети есть. Я давеча, глядя на Лизавету Петровну, чуть не заплакали Сидит, моя голубушка, и слова не молвит, а уж такая печальная…
ГОРСКИЙ. Да что ты, чорт возьми! или с ума сошла? С чего ты взяла, что Лизанька пойдет, а я отдам ее за этого урода?
ХВАТОВА. А! так вы не согласны! Я сама тоже думала и всем говорила: "Что вы! захочет ли Николай Матвеич погубить девушку? Конечно, родня дальняя, да ведь он их любит пуще дочерей. У них же есть и достаточек – так можно при искать женишков и получше. Всё уж хоть небогатый, да по крайней мере был бы молодой человек"…
ГОРСКИЙ. Как же – вот тотчас и отдам за то, что молод!.. Уж не хочешь ли посватать – ты ведь исстари свахой слывешь…
ХВАТОВА. А что ж? попытка не пытка – спрос не беда. Голенький ох, а за голеньким бог. А хотела бы я поклониться тебе, Николай Матвеич. Что же в девках-то засиживаться ведь уж ей двадцать лет…
ГОРСКИЙ. Считала бы ты лучше годы своей дочери чай, уже давно под тридцать…
ХВАТОВА (плачет). И – батюшка! дело сиротское, бедное… может, и век в девках просидит…
ГОРСКИЙ. Ну, ну, добро – полно плакать-то. Мне некогда – скажи, что надо.
ХВАТОВА. Батюшка Николай Матвеич, осчастливь бедную вдову и сирот… будь им отцом родным… Платошеньку надо женить – он сирота и она сиротка – так за их сиротство, может, бог и даст им счастие…
ГОРСКИЙ. Э, Матрена Карповна – не туда поехала!
ХВАТОВА. Конечно, батюшка, куда же нам – мы люди бедные, а у них есть достаточек…
ГОРСКИЙ. Не то, всё не то – то есть не с той стороны заехала. Знаешь – я ведь неволить не буду, а согласись она – я рад.
ХВАТОВА. Да, да! что и говорить, батюшка Николай Матвеич…
ГОРСКИЙ. Да ведь они еще друг друга не знают?..
ХВАТОВА. Свыкнутся, Николай Матвеич, свыкнутся – а там бог даст и лад и совет…
ГОРСКИЙ. Ну, там как знаешь – хлопочи сама – тебе не привыкать-стать к этому, а мое дело – сторона.
ХВАТОВА. Ну, так вот я только об этом-то и хотела ним сказать…
ГОРСКИЙ. Ну, хорошо, хорошо – там посмотрим… (Уходит).
Явление II
ХВАТОВА (одна). Вишь, старый чорт, и подступу нет к его приемышам. Будто и нивесть что!.. Что у них рожицы-то смазливы, по-французски болтают да состояньице есть – так и думать не смей об них! Да добро – уж поставлю же и я на своем – не мытьем, так катаньем возьму, а не удастся – дам волю языку… Старик-от что-то на себя не похож, да и Иван мне что-то проговаривал. Надо с ним потолковать, а то тут что-то неладно – нет ли штук каких?.. А вот как быть с Алексеем Степановичем-то – слово скажет – беда. Он теперь ждет, что я ему скажу: небось – утешу! Да вон никак и он!
Явление III
Хватова и Коркин.
КОРКИН. Ну что, тетушка? Разведали ли вы что-нибудь? За Мальского хочет отдать? – это верно?..
ХВАТОВА. Ничего, ровно ничего не узнала. Только видно, что старику-то крепко не по сердцу все эти предложения. Кажется, он и думать не хочет, чтоб расстаться с ними.
КОРКИН. Ну, так вы слишком-то и не приставайте к нему, чтобы не испортить дела. Лучше подождать…
ХВАТОВА. Что и говорить, батюшка, поспешишь – людей насмешишь. А где Платошенька?
КОРКИН. Да там – в саду.
ХВАТОВА. Пойти и мне туда. (Уходит).
Явление IV
КОРКИН (один). Мерзкая баба лукавит. Я уж вижу, что она по-матерински хлопочет о своем Платошеньке. Да пусть хлопочет! Мне всего лучше прямо приступить к делу. Откажут наотрез – по крайней мере, не будет пустых надежд и ожиданий; согласятся (потирая руками), ох, плоха надежда… Этот Владимир Дмитриевич… Во всяком случае, надо самому действовать, а то одно посредничество этой бабы может всё испортить…
Явление V
Коркин и Горский.
ГОРСКИЙ. А! Алексей Степанович – вы что-то тут философствуете?
КОРКИН. Нет, просто рассуждаю об одном деле – очень важном для меня… я об нем давно уже думаю…
ГОРСКИЙ. А что такое?
КОРКИН (с замешательством, смеясь). Дело не мудреное, да сказать-то мудрено…
ГОРСКИЙ. Ну, так и есть! Нынешний день я уж наслушался этих дел! Скажите скорее и прямее: верно, предложение насчет которой-нибудь из моих племянниц?
КОРКИН. Вы угадали…
ГОРСКИЙ. Да, с некоторого времени я стал очень догадлив… (Про себя). Вижу, куда ты метишь, голубчик!.. Лизанька молода… прекрасна… а ты и без очков хорошо видишь…
КОРКИН. Кажется, вам это неприятно?..
ГОРСКИЙ. Не то, что неприятно – а хлопотно. Я отделывайся – а они в стороне. Скажешь им – так после и сам не рад. Впрочем, я ей поговорю – и скажу вам ее ответ. Поверьте, что если дело пойдет на лад – я буду рад всею душою. Только вы, бога ради, сами ничего не говорите ей – всё дело испортите.
КОРКИН. Куда говорить – и подумать страшно: так в жар и озноб и бросает. Страшней, чем, бывало, на приступ идти.
ГОРСКИЙ. А, кажется, вы видели свет и женщин?..
КОРКИН. И даже был с ними не из робких. Да! – скажите мне, что Владимир Дмитриевич? – Ведь он кончил курс в университете?
ГОРСКИЙ. Как же – уж другой год.
КОРКИН. Что ж? – он намерен служить?
ГОРСКИЙ. Куда! – сбирается путешествовать. Дела у него нет! а состояние есть; сам он сирота круглый, я – вся родня у него – так он всё и живет у меня…
КОРКИН. Это я знаю… да я не то хотел сказать… он…
ГОРСКИЙ. Не беспокойтесь – он тут ровно ничего не значит. Надейтесь на меня.
КОРКИН. Я вам верю, – и пока вы мне не скажете чего – и ни полслова. Пойду к ним и посмотрю, как там любезничает мой кузен – я думаю, он там всех так очаровал, что на нашего брата рябчика там и смотреть не будут. (Уходит).