Там вертолетчик кружит с весны,
Не в силах вырваться,
И звук разладившегося двигателя,
Может быть, единственный звук.–
Запомнилась диковинная напольная мозаика –
Фигуры поверженных быков,
Красная трава,
Прогибающаяся под тушами быков.
В центре – единорог-убийца
С закрытыми красными глазами,
Как еле держащийся на ногах.
Вдали пастухи с курительными трубками,
Чубуками указывающие на единорога.–
Железны ворота потрачены гнилостью
Рабочие танцуют во дворе, как мексиканцы,
Насильно вовлекают в круг хозяина.Мальчишки волокут больного медвежонка,
Пойманного в фабричных шахтах.
Медведь не страшится,
Поводит забитой веревками пастью.1990–1994
* * *
Когда стеклянны дверцы шкапа,
Скрипя, распахиваются вдруг,
В природе пышно расцветает
Пронзительный, негромкий звук.Мы все выходим ради Бога,
Гуляет почва под ногой,
И придорожные овраги
Переполняются водой.И провода поют и рвутся,
Не в силах электричество сдержать,
И мы печем картофель в углях,
Поскольку некуда бежать.И на сырой земле вповалку,
Под гром и молнии разряд,
Мы засыпаем сладко-сладко,
Как много-много лет назад.1990
* * *
Прибрежные камни размечал,
Счищал с камней плесень,
В длинной рубахе, как мадонна,
Подвижный, северного склада.Расчищал камни,
Механически передвигаясь,
Без инструмента, без питьевой воды,
В одной рубахе.1990
* * *
По вечерам женщины плавали в озере.
Мужчины засиживались в беседке.
Звезд никогда не было.
Пахло крапивой.
Пахло купоросом, крапивой.
Телеграфные столбы огибали усадьбу.
Касаясь галечных насыпей.
Галька фосфоресцировала, шевелясь.
Шаги казались голосами.
1990
* * *
Шахматы, шашки рассыпались.
Ветер сшибает стекло.
Из темноты выступают Фридрих и Эльза.Фридрих и Эльза, станцуйте, как цыгане,
Любовный танец.Нет, – отвечала Эльза. – Я безумно слаба,
Но Фридрих в отличной форме.И Фридрих вылетал, как бешеный.
Брались за руки,
Танцевали, как цыгане.1991
* * *
Втулки порохом отбивал
Матрос отставной,
Во сне разговаривал с Богородицей
О непогоде, болезнях,
Во сне представал перед Богородицей,
Просил за матросов.1992
* * *
Входит двоюродный брат,
Просит передать деньги нуждающемуся товарищу.
Постой, брат,
Твоего товарища давно нет в живых.
Нет, брат, веришь – бесконечно нуждается.1992
* * *
Вывешивать белье,
Питаться снегом,
В наш двор не заходило время,
Нас не боялась детвора.Припомним – детвора с магнитом
Проходит нашей улицею торопливо
….1992
* * *
Был опыт в градостроительстве,
Строил в Польше,
На рубеже первичных изысканий
Испытывал отвращение как профессионал,
Замыкался в себе,
Отвечал самым высоким требованиям.1992
* * *
Мой друг Старик Бедняк
Не может быть со мной,
Не может мыслить, как бывало,
Его следов не отыскать.Но между нами существует
Беспроволочная связь.
"Прощай, Старик Бедняк!" –
Я говорю, смеясь.И приложив наушник,
Я различаю, как бывало:
"Прощай, мой друг, прощай!" –
Старик Бедняк поспешно отвечает.1992
* * *
Втулки отбивал порохом,
Немного был глуховат,
Выходил в долину
Через головные кварталы.Просил помочь разыскать брата,
В точности как он,
Помнит был брат
Много младше.1992
* * *
Как бедуин стоит у моря,
Один, копье его горит,
Неистовое бранное слово
Камнем упасть норовит.Но бедуин произнести не может,
Он не приучен, Бог с тобой!
Он падает и свертывается моллюском,
И слезы, понимаешь, у него на глазах.–
Павлиньи перья, как веревки,
Висят кощунственно на мне,
Курины перья, как патроны,
Висят кощунственно на мне.И я, пилот неугасимый,
Веду измученный народ,
И ни сражения, ни мира
Не прозреваю наперед.1992–1993
* * *
Дух безмятежный рассеивается,
Входит двоюродный брат,
Просит передать деньги нуждающемуся товарищу.Входит двоюродный брат,
Просит передать деньги нуждающемуся товарищу,
Исполню в точности, брат.1993
* * *
На нашей Энской улице
Был исправительный дом,
С копьевидною оградою,
Готическим окном.Там, заградивши проходную,
Дежурил часовой,
И нашу улицу родную
Считал своей родной.И днем и ночью музыка
Играла в замкнутом дворе,
И заключенные, как девушки,
Пританцовывали при ходьбе.И взгляд холодный и сторонний
Через барьер не проходил,
И с неба ангелы Господни
Бросали мишуру и серпантин.1993
* * *
Нет, никогда не может статься,
Чтобы электрик молодой
Не отрицал основ естествознания,
Не рисковал жизнью.Он повествует о войне,
Неразличимой невооруженным глазом.
Радиопомехи беспрестанно вмешиваются в его речь,
Прощай, электрик.1994
* * *
Филипп выходит. Ночь бедна, убога.
На перекрестках мерзнут патрули.
Жизнь не злопамятна, и дальняя дорога
Дрожит и не касается земли.Филипп кричит. Испуганная птица
Скрипит крылом и светится впотьмах.
Патруль стреляет, воздух серебрится,
И шторы отгибаются в домах.И месяц падает, и, видимо, светает,
И нужно знать, и повторять помногу –
Когда Филипп кричит, патруль стреляет,
И все живые, вот что слава Богу.1994
* * *
Часы звонят, сердяся и пугая,
Мужчина болен, кожа и скелет,
И женщина, как дерево, нагая,
Переломившись, подает обед.Суп фиолетов, сельдь поет на блюде,
Мужчина вилкой трогает укроп,
И женщина, прикрыв рукою груди,
Глядит в окно, как в мощный телескоп.Летает сор, вселенная безлюдна,
Ветра гудят и ходят колесом.
Мужчина дышит осторожно, трудно,
И не сопротивляясь, видит сон.Он спит помногу, сон приходит часто –
Как будто в доме танцы и кутеж,
И он выводит женщину на чáрльстон,
И со спины в нее вонзает нож.1994
* * *
И сестры, осмелев, выходят к полднику,
И пьют ситро, и утирают пот,
И гость снимает со стены гармонику,
И неаполитанскую поет.И как прибой накатывает ужин,
Окно задето фосфорным огнем,
И сестры полагают гостя мужем,
И переодеваются при нем.1994
* * *
Ах, чайки кружатся над фабрикой,
Слышится колокольный звон.
Я беден, я вычищаю сточные колодцы
В термических залах.И первый подземный толчок
Я расцениваю как предательство,
Я обнаруживаю прогорклый запах
Природного газа.Я обращаюсь к бегущим товарищам:
"Который час, дорогие мои?"
Они отвечали: "Прощай, Александр,
Мы погибли, нам нужно идти".Они провидчески отвечали:
"Ты распрямишься, станешь субподрядчик, Александр!"
Я пританцовывал, обмирая от страха,
Я не был Александром.1994
* * *
Камнями девочки играли в бриллианты,
Заканчивалась Тридцатилетняя война,
И словно перочинный ножичек
По мостовой катилась рыбья голова.Дальние овраги фосфоресцировали.
Продовольственные склады тщательно охранялись.
Караульные исполняли комические куплеты,
Как будто артисты."О, Господи, – шепталися в домах, –
Мы что-то не очень хорошо себя чувствуем.
Мы, в сущности, наповал убиты,
Как подсказывает сердце.Предназначения судьбы не применяются в точности,
Отсюда страшная неразбериха.
Мы перекувырнемся и станем Габсбурги,
Нам хочется блистать, кощунствовать".На заставах еще постреливали,
Свободные передвижения были запрещены.
В войсках беспрестанно жаловались на самочувствие:
"Мы не очень хорошо себя чувствуем".1994
* * *
Ударим в веселую лютню,
Поедем на аэродром.
Воскликнут часовые:
– Сюда нельзя, панове!