Б. Г. Ананьев предложил в связи с этим следующую "лазейку": да, взрослый человек нетворческий по сути, но в своей области он остается творческим. А в остальных областях "окошечко захлопнулось" лет в девять.
Поэтому детский рисунок всегда прекрасен. А взрослые страшно боятся этого испытания. Много лет назад, читая "Философию творчества", я проводил такой эксперимент: раздавал карандаши и бумагу студентам и говорил, рисуйте, что хотите. Для студентов это оказалось серьезным испытанием потому, что студенты эти чувствовали себя взрослыми людьми. А у взрослого человека, если он профессионально не связан с изобразительной деятельностью, происходит отторжение от необходимости что-то изобразить. Как-то мне удалось уговорить студентов преодолеть инстинктивный страх взрослого перед созданием графического образа. Эти рисунки (без подписей) я отдал психологу, который по рисункам выстраивает профиль творческой личности. И здесь обнаружились существенные обстоятельства. Психолог, незнакомый с этими студентами, руководствуясь только этими изобразительными импровизациями, тем не менее вдруг глубоко обозначил их творческие профили.
Рассмотрим подробнее, как "взрослый возраст" выстраивается с помощью системы динамических стереотипов, с помощью системы привычек, которые на социокультурном уровне переходят в ритуалы и традиции. Прежде всего поговорим о привычках.
Именно система стереотипов представляется взрослому развитым сознанием, способностью к рефлексии, к рациональному овладению миром. На каждый вопрос уже имеется уверенный ответ, непреложно правильный. Когда же возникают мерцающие неопределенности, когда мир вдруг кажется не таким простым, у взрослого есть "абсолютное оружие", которое помогает в критических ситуациях. Не только рациональное сознание, но и ирония, как своеобразное "сознание в квадрате", помогает сохранить взрослому хорошую мину при любой игре.
Но главное не "люфт" иронии; главное – это привычки. Они важнее иронии и даже царствующего где-то в царственной высоте разума. Когда мы говорим о привычках, то русскому человеку, прежде всего, вспоминаются строки А. С. Пушкина, ставшие уже афоризмом: "Привычка свыше нам дана,/ Замена счастию она". А также – конкретное, (конечно же, ироническое) описание бытовых привычек Лариной из "Евгения Онегина": "Ходила в баню по субботам / солила на зиму грибы". Привычки – это тот каркас, который как бы держит повседневное время взрослого человека в норме. В детстве привычки жизни (сама "привычка к жизни") складываются, причем с огромным трудом. Скажем, какое мучение это ежедневно чистить зубы или умываться! В старости привычки медленно разрушаются, и это не менее тяжело, чем "внедрение" привычек в детстве. Уход на пенсию страшен человеку именно потому, что разрушаются системы устоявшихся привычек, связанных с работой. Наступает момент, когда утренний туалет превращается для старого человека в серьезную проблему.
Но главное не "люфт" иронии; главное – это привычки. Они важнее не только иронии, но и самого разума. Когда мы говорим о привычках, то русскому человеку, прежде всего, вспоминаются строки А. С. Пушкина, ставшие уже афоризмом: "Привычка свыше нам дана, / Замена счастию она". Привычки – это тот каркас, который как бы держит повседневное время взрослого человека в норме. В детстве привычки жизни (сама "привычка к жизни") складываются, причём с огромным трудом. Скажем, какое мучение ежедневно чистить зубы или умываться! В старости привычки медленно разрушаются, и это не менее тяжело, чем "внедрение" привычек в детстве. Уход на пенсию страшен человеку именно потому, что разрушаются системы устоявшихся привычек, связанных с работой. Наступает момент, когда утренний туалет превращается для старого человека в серьёзную проблему.
Чтобы понять стереотип в узком смысле слова, сконструируем определённую ситуацию. Пусть даны объект и субъект. Под "субъектом" в данном случае мы понимаем взрослого, а под "объектом" – мир, окружающий его. И объект, и субъект имеют соответственно свой закон существования, развертывающийся во времени. В их временном взаимодействии возникает противоречие. Возможны две его разновидности.
Во-первых, темп изменения объекта может обгонять темп изменения субъекта. Попросту говоря, объект (это, например, "современное сверхсложное общество", "очень большая система", всё усложняющийся, подчас всё менее понятный современный мир) изменяется так быстро, что субъект не успевает следить за объектом, не понимает его изменений, не может приспособиться к нему, не говоря уже о том, чтобы приспособить его к себе. Человек подавлен объектом, что может выражаться либо в фаталистическом квиетизме, либо в бессмысленной суете. Феномен футурошока на современной стадии развития, описанный Э. Алвином Тоффлером, характерен не только для нашего времени. Он присутствует во всяком сложном цивилизованном обществе, перегруженном коммуникациями.
Бежать от такого состояния можно, махнув на всё рукой (пусть всё идёт так, как идёт). Социальный стереотип позволяет взрослому сохранить хорошую мину при плохой игре. Социальный стереотип может предлагаться, например, популярным телекомментатором, политиком, известным писателем или другим "властителем дум". В результате взрослый человек по существу "болеет", он темпорально болен, больно его человеческое время, хотя в своём самодовольстве он может этого и не замечать.
Во-вторых, тип конфликта между субъектом и объектом выглядит так, как будто бы взрослый, уверенный в себе человек обладает гораздо большей информационной мощностью, чем объект. Скажем, человеку (это, как правило, молодой, амбициозный взрослый человек, который чувствует в себе избыток сил и способностей) кажется, что он понимает до конца то общество, в котором живет. Он понимает социум во всей его, как ему кажется, неподвижности, примитивности, тупости, неповоротливости. Объект не только примитивно прост, но ещё и медленно изменяется, медленнее, чем прогрессирует субъект под действием своих внутренних законов. Так чувствовали себя некоторые герои произведений А.П. Чехова или Катерина из драмы А.Н. Островского "Гроза" в трактовке Н.А. Добролюбова. Взрослого охватывает фундаментальная скука, тоска, нетерпение, он страдает, мучается, как герой в провинции, как "лишний человек": как все надоело, как обрыдло! В Москву, в Париж, в Рио-де-Жанейро!
Здесь возникают мечты взрослого об улучшении, о прогрессе. Здесь появляются волюнтаристские утопии, что этот мир нужно до основания разрушить и построить новый, лучший. Зуд радикального переустроения мира – это тоже темпоральная болезнь взрослых, особенно в рамках новоевропейской цивилизации; новоевропейские взрослые люди заражены суетливым прогрессизмом. Вот в рамках такого прогрессизма и возникает отрицательная оценка социального стереотипа: стереотип предстаёт как навязчивое повторение все одного и того же.
Можно ли "вылечиться" от болезней взрослости? Как пройти по лезвию бритвы между футурошоком и суетой прогрессизма? Для этого необходимо осмыслить свой возраст не как абстрактное число прожитых лет, а как индивидуальную характеристику своей личной жизни. Представляется, что взрослый цивилизованный человек (т. е. после "осевого времени" – периода 800–200 гг. до н. э., времени, когда мифологическое мировоззрение сменяется философским) имеет "мощное лекарство". Это как раз стереотип, но стереотип, не возникающий стихийно, сам по себе, как дурная привычка, и тем более не стереотип, расчётливо навязываемый человеку властью, а сознательно и разумно выработанный индивидуальный порядок жизни, правила и принципы поведения. Вот этот индивидуальный, сознательно выработанный в рамках своей культуры стереотип и есть оптимальная взрослость как таковая.
Стереотип вырабатывается каждым индивидуально, самостоятельно. Это результат собственных умственных, душевных и духовных усилий. Для этого необходимо исходить из древнего принципа: "Познай самого себя!". Аристотель говорил, что человек, который дожил до двадцати лет, не нуждается во враче, он знает свой организм лучше, чем любой врач, и, стало быть, может сам себе помочь наилучшим образом. Этот пример существенен потому, что критерием взрослости является отсутствие нужды в наставнике, самостояние, суверенность. Инфантильность современного, в том числе и, как кажется, взрослого человека, – это его неоглядная "вера в специалистов": голова заболела – к врачу; лампочка перегорела – вызвать электрика; поссорился с женой – пошли к психоаналитику.
Система специалистов новоевропейской цивилизации разрушает саму идею взрослости. Человек избегает сражаться с Кроносом сам, он перелагает эту обязанность на "специалистов". На самом же деле стать взрослым и ответственным – это значит познать себя. Познать себя – это значит познать те стихии, которые таятся в твоей душе, познать самого себя – это познать объективность самого субъекта и внести субъективность в объект, это значит преодолеть субъект-объектную дихотомию, связанную с болезнями человеческого времени. Познать самого себя – это познать границы своих внутренних стихий и хитростью разума. Здесь мы все Одиссеи, сражающиеся с хтоническим Посейдоном, мы все Зевсы, преодолевающие коварство Кроноса. Мы своей волей пытаемся столкнуть эти стихии. Каким образом с помощью своей воли можно в пространстве границ между стихиями подчинить их воле? Познать самого себя – это познать опоры своей субъективности в объекте.