Семён вытащил волоком из багажника два огромных тяжёлых пакета. Многочисленные банки и упаковки с пёстрыми наклейками, свёрток с неугомонными раками вываливались из пакетов. Он с трудом ухватился за ручки пакетов, вытащил их из багажника и взял так, чтобы приноровиться идти с клюшкой. Маша взяла у него ключи, закрыла багажник и машину. Он тяжелон
побрёл к подъезду. В такт медленному шагу он прокомментировал:
– Хорошая разминка. Вот она, проверка на прочность!
Маша отошла на два шага и премило глазела на своего мужчину, на то, как напряглось лицо и сухожилия на его шее. Его лицо стало неестественно маленьким, глаза сузились до щёлочек. Увесистые сумки свисая с рук тяжело налегли на лодыжки, словно мешки на гружёном верблюде. Семён страшно боялся потерять равновесие.
– А ты сможешь идти, если я сверху на тебя сяду?
От волнения, вызванного искренним (как она думала) вопросом, желанием услышать правду и даже почувствовала её, она засветилась звездой. Так иногда днём сияет одинокая звезда в голубом безоблачном небе.
Семён смутился, но как настоящий мужчина не растерялся.
– Знаешь, что смогу, зачем спрашиваешь? Я для тебя луну кувыркаться заставлю.
Машина звезда горела в том же небе и желала затмить свет солнца.
– Давай попробуем.
Семён действительно испугался и, сделав умное лицо, вежливо отказал:
– Нет, неблагоразумно. Пускай нога заживёт, – он увидел её расстроенную гримасу, – или ты вправду хочешь?
С нескрываемой обидой она выдохнула:
– Конечно, я пошутила. Только зачем ты сказал – сможешь? Если не сможешь?
Переваливаясь, он еле шёл. Неудобство, управляться клюшкой и тяжёлыми пакетами разом. Это ещё больше выбивало из сил. Глаза его, наоборот, уже выкатились, лицо запылало румянцем. Он меньше опирался на ногу, чувствуя, что нагрузка критическая. Покосился на подругу. Она не смотрела на него. Он старался быстрее переступать с больной ноги на здоровую, оберегая её. Стоило ей повернуться, он начинал хорохориться.
– Тяжело?
В это время у неё зазвонил телефон. Семён не успел ответить ей на вопрос. Она отбежала позади его на площадку, чтобы поговорить.
Он остановился перед подъездом и решил подождать её.
Она покосилась, подумав, что он подслушивает, и отошла в сторону. Он заметил это, и заковылял к подъезду. Пальцы резало, кровь отлила от них, они онемели и перестали слушаться.
"Чёртова клюшка ещё"! – подумал он. Она мешала достать ключи из кармана. Поставив один пакет на тротуар, быстро поднёс пипку к домофону, с трудом открыл дверь и, протиснулся в проём. Маша разговаривала и смотрела на него, но, сосредоточившись на беседе, думала о другом.
Глава XIII
В подъезде Семён поставил пакеты на пол. Дал наконец крови прилить к пальцам.
Цоканье каблуков – и снова старт и марш. Он торопился, чтобы блеснуть удальством и показать, что он ещё тот залихват. Короткий отдых силы не вернул. Свежих сил хватило только на порыв.
Она же отметила, что за время её разговора по телефону он успел бы подняться. Но Семён только преодолевал первый пролёт лестницы.
Он с трудом поднимался по ступеням. В голове была только одна мысль: "Когда, когда же! Второй этаж. Скорей бы уже, ну. Второй этаж, а лифт на втором не останавливается! Кто придумал отключать кнопки и в кабине лифта, и на этаже?"
Маша обняла его и, вскочив на ступень выше, склонилась над ним, чтобы поцеловать.
Внутри у него заскрипело от натуги, того и гляди лопнет. Он терпел. В глазах от натуги поплыли наслоения, словно органическое прозрачное стекло наплавляли одно на другое, раз за разом.
Маша зашептала:
– Силач ты мой. Дай поцелую. Ты заслужил. Давай скорей. Ну, скорее же! Рука, как змея по песку, потянулась по груди, будто нащупывая, где твёрже, извивами устремилась по животу. Ниже и ниже.
– Безумно тебя хочу.
Семён оступился. Упал. Полетел кувырком, не помогая себе руками, не пытаясь поймать точку опоры. Падение было неконтролируемым. Из пакетов высыпались продукты, с шумом раскатываясь и громыхая по ступеням. Разбилась бутылка с кетчупом, из-под крышки другой полиэтиленовой банки растёкся майонез. Семён лежал, перепачканный. Встать не мог.
– Вставай. Ничего страшного. С кем не бывает.
Семён лежал, лежал с бессмысленным взглядом. Он чувствовал себя как после боксёрского удара.
Её охватил ужас. В таком состоянии она видела человека впервые.
Медленно он начал приходить в себя, видно, не понимая, что произошло.
Прошла минута. Взгляд его прояснился, он начал различать силуэты и контрасты цветов и осознал, что упал. Медленно прокрутил в мыслях последние фрагменты: "Смотри-ка, даже не помню. А ведь о чём-то думал!" Он пытался вспомнить.
– Сейчас встану.
Выставив руки, Семён упёрся в пол. Не обращая внимания на то, что рука была испачкана майонезом, он попытался встать. Одна нога не слушалась, он скорчился от жгучей боли. Снова сел, побледнел, в голове загадками закружили вихри. Возникла картина: изрыгнутая масса кровавого цвета, от багрового до розового.
– С ногой что-то. Не пойму, – он оправдывался. – Не слушается.
Она испуганно, жалея его, сказала:
– Вот и хвалёные врачи. Ты их перехвалил, похоже.
Он повторил попытку, опираясь на здоровую ногу и хватаясь одной рукой за перила, а второй за клюку. Не получилось.
– Помоги!
В его голосе сохранились непримиримость и стойкость. Зрачки помутнели.
Она помогла встать ему на ноги. Он стоял на одной ноге, вторая заметно провисла.
– Может, если совсем плохо, – предложила она, оценив его состояние, – пока не поднялись в квартиру, тебе к жене вернуться?
– Нет-нет. Отпустит. Я чувствую – уже отпускает. Боюсь, вывихнул, а вывих страшнее, чем перелом. Тьфу, опять на больной ноге!
– Ты подумай, – она настаивала. – Я ведь на работе, возиться с тобой не смогу. А дома попросишь жену выйти куда-нибудь, прогуляться до магазина. А мы с тобой побудем. Недальновидный ты, Семён!
– Я терплю, терплю… – плюнул он со злостью. – Но ты чересчур палку перегибаешь.
Она отпустила его, как маленького ребёнка, только вставшего на ноги, чтобы увидеть, что будет дальше.
– Да что ты мне сделаешь? Дойти сам не можешь.
Семён, лишившись поддержки, стал оседать. Неестественно искривлённая больная нога волочилась.
Она увидела на его лице полную беспомощность.
– Прости! Прости! Тебе действительно совсем плохо?
– Подожди.
Маленькие капли пота под глазами, на висках, укрупнялись, будто делали выжимку.
– Дай сяду.
Сев на ступеньки, он словно отстранился от мира. Глупое, отсутствующее выражение лица выглядело отвратительным и отталкивающим.
Через десять минут он успокоился. Попробовал ещё раз. Не в состоянии пошевелиться он попросил:
– Соседей зови на помощь.
– Как соседей?! Каких соседей?! Ты с ума сошёл? Брату позвони, друзьям. У тебя их немало. А подбирать с пола кто будет? Мыть? Может, и жену сразу прихватят по пути. Убраться надо на площадке. Так же не оставишь, – она возмущённо ткнула на пролитые жидкости.
– Дура ты.
– Не дура. Я себя люблю. И ценю. Если могу не делать, зачем неволить себя?
Они замолчали.
Глава XIV
Приехал брат Эдик. В широченных шортах, сланцах и майке на два размера больше с надписью: "I’m sorry – nothing is sacred" ("простите – ничего святого"). В уголках губ виднелись остатки слюны, крошек, какого-то напитка.
Он нервно дышал и задавался вопросом, как такое могло случиться. В сторону Машки смотрел, когда был уверен, что она на него не смотрит. С трудом они завели Семёна в квартиру и уложили на кровать.
Собирая продукты и раскладывая их по пакетам, присвистывал, любуясь понравившимся лакомством. Шоколадку с золочёной надписью на обёртке сунул в карман.
После занёс собранное в квартиру. Вернулся на площадку, аккуратно собрал склянки и выбросил их, затем вымыл пол в подъезде.
Завершив уборку, он вошёл в комнату, ожидая указаний. Семён молча смотрел на него.
Тогда Эдик решился первым заговорить с братом. Не зная, где расположиться в комнате, он нелепо встал посередине. Теперь он не знал, куда деть болтающиеся руки. Он поднял руки вверх, медленно опустил их за голову, сцепил пальцы. Этой созданной из ладоней пригоршней он поддерживал затылок. В подмышках виднелись рыжеватые волосы, отражающие солнечный свет.
Семён заметил только это. Ему почему-то показалось, что у брата в настоящий момент там должно попахивать.
"Странно! О чём я думаю в эту минуту? Неужели не о чем больше подумать? Чертовщина какая-то!"
Он отогнал мешавшие сосредоточиться мысли. Эдик же пытался увлечь его, чтобы тот разделили его радость.
– Семён, я машину-то купил – огонь! И здесь, в России, можно отлично выбрать и купить. А все – Германия, Германия. Надо захотеть. Первый раз в жизни, новую!
Семён не слышал. Между ними была пропасть, в которой потонули бы многие миры, а не только слова Эдика, улетевшие в никуда. Он махнул рукой – не до тебя!
"Понимает ли, что произошло у меня? Кретин! Бестолочь! Задумывался ли? Он – мой брат! Что происходит в жизни в ту минуту, когда он об этом подумал?"
– Ладно, пойду. Звони, если что надо будет.
Это было всё, что услышал и чем подытожил тяжёлую думу Семёна брат. Направившись к выходу, он боком повернулся к лежащему Семёну. Шорты облегали полное бедро, и сквозь материю был виден прямоугольник шоколадки.
– Давай-давай, – одними губами проводил его Семён.