Логический позитивизм Карнапа
Логический позитивизм - это видоизмененная форма эмпиризма. Эмпиризм в чистом виде - это учение о том, что все знание мы получаем из чувственного опыта. Логический позитивизм выглядит слабее его в одном важном пункте, но зато сильнее в другом.
Слабее он в том отношении, что признает существование знания, не выводящегося из чувственного опыта, знания особого рода. Логический позитивизм проводит разграничение между истинами аналитическими и синтетическими. Аналитические - это такие истины, истинность которых зависит только от их значения, даже когда зависит весьма непрямым образом, требующим некоторого разъяснения. Понять аналитическую истину - это значит (по крайней мере в принципе) то же самое, что принять ее истинность. В качестве примера можно привести тривиальные истины (например, что все холостяки - это неженатые мужчины) или математические истины (скажем, квадрат положительного целого числа - это данное число, умноженное на ровно такое же). Напротив, синтетические истины - это истины, истинность которых зависит от чего-то добавленного к их значению. Чтобы понять синтетическую истину, человек должен проделать независимое исследование, чтобы убедиться в ее истинности. Пример такой истины: вода при замерзании расширяется. Логический позитивизм утверждает, что знание аналитических истин, и только оно, является исключением из правила о том, что всякое знание черпается из чувственного опыта.
С другой стороны, логический позитивизм в чем-то сильнее, чем эмпиризм. Логический позитивизм - это учение, содержащее как семантический, так и эпистемологический компонент (то есть компонент, касающийся значения, и компонент, касающийся знания). Логический позитивизм настаивает на том, что если утверждение не выражает истину (которую можно в принципе определить с помощью двух указанных способов) или не является ложным утверждением (опровергнуть которое можно в принципе с помощью тех же двух указанных способов), то такое утверждение не содержит ни истины, ни лжи и является, строго говоря, бессмысленным. Эту "теорию верификации смысла" можно проиллюстрировать следующими предложениями, которые, строго говоря, бессмысленны:
"Каждые 24 часа каждый физический предмет во Вселенной удваивается в размере".
"Не может быть никакого оправдания убийству человеческого существа".
"Бог движется таинственными путями".
Логический позитивизм Карнапа обладал еще одной очень важной чертой. Он считал, что самое фундаментальное из этих различий - различие между истиной и ложью всегда проводится в некой лингвистической рамке. Под лингвистической рамкой он понимал некий систематический способ высказывания об определенных сущностях (например, такой рамкой может быть набор арифметических правил, позволяющих говорить о положительных целых числах). Решение о том, принимать или не принимать данную рамку, не имеет никакого отношения к вопросу об истинности или ложности - это, скорее, вопрос удобства или неудобства. Так, если мы задаем вопрос, существует ли какое-то целое положительное число, квадрат которого в точности вдвое больше, чем квадрат другого, то мы тем самым задаем "внутренний" относительно определенной рамки вопрос. (Ответ на этот вопрос отрицателен, и дать его можно независимо от чувственного опыта, ибо он является аналитическим.) Если же мы спросим, вправе ли мы принять существование положительных целых чисел, то мы тем самым задаем "внешний" вопрос: имеем ли мы право принять такую рамку? И это выводит нас из круга, очерченного истинностью и ложностью. Но при этом возникает законный вопрос - вопрос о том, как говорить. И хотя этот вопрос не касается истины по существу, он затрагивает важную практическую проблему об издержках и преимуществах определенного способа высказывания.
Подытоживая, Карнап выдвигает следующие идеи:
• лингвистическая рамка включает правила высказываний о сущностях разного рода;
• внутри рамки пребывают истины относительно этих сущностей;
• среди этих истин имеется набор аналитических истин, истинность которых зависит исключительно от
заданных рамкой правил (или, другими словами, истинность которых зависит только от их значения);
• истинность остальных истин, синтетических, можно определить, только обращаясь к чувственному опыту и никак иначе;
• решение принимать или не принимать данную рамку не имеет отношения к проблеме истинности или ложности.
Грубо говоря, Куайн принимает суть эмпиризма, содержащуюся в этих идеях Карнапа, но не приемлет некоторые его выводы. Каковы возражения Куайна? Для того чтобы ответить на этот вопрос, нам надо сначала разобраться в его собственном эмпиризме.
Натурализм Куайна
Куайн - натуралист. То есть он считает, что нет ничего более весомого - если речь идет об определении общего характера действительности, - чем факт, который склонил и привел нас всех к согласию относительно этого общего характера. Этот факт - методы и начала естественных наук, входящих в парадигму физической науки.
Такой натурализм сам по себе не обязательно влечет за собой эмпиризм. Действительно, представители естественных наук обосновывают свои данные, прибегая к чувственному опыту, и так должно быть, если эмпиризм верен и если полученные данные претендуют на то, чтобы быть положительным знанием. Но сам эмпиризм не утверждает, что полученные естественной наукой данные могут притязать называться знанием, и, во всяком случае, ученые на это и не претендуют. Даже если физика действительно наилучший способ получения общего системного представления о реальности, основанного на нашем чувственном опыте, то это представление все равно не продиктовано нам чувственным опытом. Наш чувственный опыт не исключает альтернативных представлений - например, представлений о том, что пространство обладает иной геометрией и подразумевает уменьшение или растяжение тел при движении, или представлений о том, что реальность является, по существу, не физической, а ментальной. Сам Куайн стал бы первым на этом настаивать. И именно это он имеет в виду, когда говорит, что физика не подкреплена доказательствами ("Поиск истины", § 41-43). Более того, некоторые люди, - если не сам Куайн, - очень обеспокоены расширением границ физики - а на самом деле границ естественных наук вообще. Такие люди могут быть вполне удовлетворены данными естественных наук - по крайней мере временно. Но они будут настаивать на том, что существует множество областей, к которым эти данные неприложимы и где данные общественных наук или такие "самоочевидные истины", как начало "Декларации независимости Соединенных Штатов", имеют не меньшее право считаться частью "нашего нынешнего всеобщего согласия относительно характера реальности". Ни одно из сомнений, какие мы можем высказать в свете этих рассуждений о привилегированном положении физики, как это делает Куайн, не будет очевидным оскорблением эмпиризма. Повторю, что натурализм Куайна не следует за эмпиризмом. Тем не менее есть один контекст, в котором находит выражение его собственный эмпиризм.
Почему Куайн натуралист? Отчасти благодаря очевидному и яркому успеху естественных наук в предсказаниях будущего и в контролировании и изменении окружающего мира. Но есть и более основательная причина. В конечном итоге Куайн не думает, что этому есть какая-то альтернатива. Физика - лучшее из того, что мы можем сделать (или по крайней мере лучшее из того, чем мы располагаем) для составления общего системного представления о действительности на основании данных чувственного опыта. Таким образом, именно физика должна стать для нас отправным пунктом. Но совсем не обязательно она должна быть также местом назначения: оглянувшись на сто лет назад, мы обнаруживаем, что наши современные научные теории страдают некоторыми неизлечимыми пороками. И если это так, то, может, дело в том, что мы смотрим туда (в прошлое) отсюда (из настоящего), и так происходит всегда, потому что мы делаем единственно возможное, исходя из своего настоящего положения, - а именно используя принятую в данное время научную методологию. Если же мы выйдем за пределы общепринятых представлений, чтобы поднять теоретически нейтральный вопрос о том, какое отношение к реальности имеют наши текущие научные теории, то потеряем всякую способность к дальнейшему продвижению. По образному сравнению австрийского философа науки Отто Нейрата (1882-1945), - сравнению, которое часто использует и Куайн, - все мы находимся в лодке, единственный способ отремонтировать которую - это перебирать ее обшивку доска за доской, все время оставаясь при этом на плаву ("Слово и объект", 3).
Повторю еще раз, что натурализм Куайна не вытекает из его эмпиризма. Скорее, наоборот, Куайн считает, что это эмпиризм вытекает из его натурализма. Он пишет:
"Мнение самой естественной науки - правда, ошибочное - заключается в том, что информация о мире поступает к нам в результате воздействий на наши сенсорные рецепторы... Даже телепатия и ясновидение в таком случае являются научными системами, хотя и умирающими. Потребуются чрезвычайные доказательства, чтобы оживить их, но если это произойдет, то мы упустим... эмпиризм" ("Поиск истины", 19-21).
Таким образом, сам эмпиризм оказывается теорией, подлежащей эмпирической проверке. Он не является частью философской пропедевтики к научному исследованию. Во всяком случае, для Куайна.