Рорти родился 4 октября 1931 года в Нью-Йорке. Он воспитывался в политизированной семье, водившей дружбу со многими прогрессивными мыслителями того времени. Родители Рорти были активными деятелями левого движения. Нет сомнения, что это, по крайней мере отчасти, объясняет интерес Рорти к политике, который он проявлял всю жизнь, а также его умение простым, ясным и доходчивым языком объяснять социальные феномены, несмотря на то что сам он с юности избрал для себя научную карьеру, получив образование в Чикагском и Йельском университетах. Карьера эта получилась блестящей. В 1961 году Рорти оставил место преподавателя в колледже Уэлсли, получив место на одной из самых прославленных философских кафедр мира - в Принстонском университете. В Принстоне он проработал больше двадцати лет. После этого Рорти перешел в Виргинский университет и провел там пятнадцать весьма плодотворных лет, прежде чем принял последнее приглашение, - как всегда весьма почетное, - от кафедры сравнительного литературоведения Стэнфордского университета. До своего ухода Рорти являлся почетным профессором Стэнфордского университета.
Первое значительное произведение Рорти, как уже упоминалось выше, касалось философии разума и трансцендентальных аргументов. В серии сложных и важных статей он выступил в защиту "материализма", отстаивая тезис об "устранении" или "исчезновении" в отношениях между ощущениями и мозговыми процессами. Согласно этому тезису язык, связанный с ощущениями, который, как считается, должен обозначать или описывать субъективный опыт, обречен на "исчезновение" или "исключение" из рассуждений. Возможно, такой язык сохранится в рассуждениях, касающихся социального общения и взаимодействия, но не будет играть никакой роли в собственно философских объяснениях природы разума. В ответ на очевидное возражение, что абсурдно подразумевать, будто такие слова, как "зуд", "жжение" и "боль", станут избыточными, если их заменить другими словами, выражающими ссылки на чисто физические процессы (как якобы утверждает сам Рорти), Рорти на голубом глазу намекает на возможность радикального изменения лингвистической практики ради чистого удобства. Многие критики впоследствии назвали эти суждения провокационными:
"...абсурдность утверждения "никто никогда не испытывал боли" не более абсурдности утверждения "никто никогда не видел демонов", если у нас есть ответ на вопрос: "О чем я говорю, когда утверждаю, что чувствую боль?" В ответ на этот вопрос наука будущего может сказать: "Вы говорите о возникновении определенных процессов в мозгу и сильно облегчите нам жизнь, если в будущем научитесь говорить: "Мои С-волокна перегреты", вместо того чтобы говорить: "Я чувствую боль"" ("Идентичность разума и тела, частная жизнь и категории", 30).
Помимо этого, Рорти опубликовал также ряд статей о "трансцендентальных аргументах", взяв за основу, как уже говорилось, попытки Строусона создать улучшенную версию кантовской стратегии, направленной против скептицизма. Главное, что старался доказать Рорти, кратко можно выразить словами Энтони Брюкнера: "Если некто является сознательным существом и, следовательно, имеет представление об опыте, то он также имеет представление о физических объектах". Если бы Рорти после этого не опубликовал вообще ничего, то и тогда его имя осталось бы - пусть даже в сносках и примечаниях к работам по аналитической философии - в истории философии. Однако в его карьере наступил следующий период, когда философ, если можно так выразиться, попал в высшую лигу и стал известен как значительный и дерзкий мыслитель.
Вызов традиции
Картина, придающая невероятное очарование традиционной философии, сохраняется так долго потому, что показывает нам разум в виде большого зеркала, содержащего разнообразные представления, - иногда верные, иногда неверные, - и зеркало это можно изучать методами, не имеющими никакого отношения к эмпиризму.
("Философия и зеркало природы", 12)
Работой, ознаменовавшей переход на следующую ступень философской карьеры, стала книга "Философия и зеркало природы" (1980), которая вскоре приобрела довольно широкую известность благодаря своей амбициозности. Она действительно была амбициозной, поскольку в ней была сделана попытка освободить современную западную философию от ее извечных проблем, не дававших ей покоя со времен греческой философии. Оппонентам показалась оскорбительной не суть, а форма, в какой была предпринята попытка достичь поставленной цели. Дело в том, что в книге не было ни намека на попытку разрешить эти проблемы, ни аргументов в пользу того, что эти проблемы не следует воспринимать всерьез. Вместо этого Рорти сплел сложный, якобы исторический рассказ, в котором обсуждаемые проблемы были представлены как абсолютно факультативные. Более того, в работе была заявлена претензия на отыскание "внутренней диалектики", с помощью которой некоторые ключевые представители современной аналитической философии могли бы сделать первые важные выводы из этого повествования.
Решившись на это, Рорти, по всей видимости, оказал самой философии медвежью услугу. Он молчаливо предположил, что ее традиционный предмет можно безнаказанно отбросить - что нет больше смысла тратить время на попытки ответить на вопросы, над которыми веками бились величайшие философы. Некоторые критики Рорти пошли еще дальше, утверждая, что "Философия и зеркало природы" - это попытка окончательно убить философию. Этих критиков возмущали инсинуации Рорти, что к тому моменту, когда философия подверглась его атаке, руки таких аналитических философов, как Витгенштейн, Селларс, Куайн и Дэвидсон, были запачканы кровью куда сильнее, чем его собственные. Рорти утверждал, что именно эти мыслители начали подрывать аналитическую философию, а он, Рорти, лишь довел их рассуждения до естественного предела. Много чернил было пролито по поводу его роли мнимого разрушителя основ. Это была ошибка, отчасти оправданная вызывающей риторикой книги, но тем не менее ошибка. Как мы увидим, позицию Рорти можно определить следующей последовательностью аргументов: (1) философия не имеет никакого "ядра"; (2) тем более лишена она какой бы то ни было интеллектуальной квинтэссенции; (3) следовательно, нет никакого смысла пытаться разрушить ее интеллектуальными средствами.
"Философия и зеркало природы" открывается таким высказыванием: "Почти сразу, как я начал изучать философию, меня поразило то, как философские проблемы появлялись, исчезали или видоизменялись при появлении новых гипотез или новых словарей" (стр. 12). Это очень важное заявление. Оно прокладывает путь к созданию свежих концепций характера философских проблем, и Рорти посвящает всю книгу именно разработке такой концепции. Согласно ей философия является насквозь "исторической" дисциплиной и в этом отношении не представляет собой исключения из правил. Это означает, что философия не может зависеть от каких-то субъективных учений, применяемых методов или общих тем. Философские проблемы могут казаться неизбежными, но это происходит оттого, что были без должной критики приняты основные предпосылки, порождающие эти проблемы, и лексикон для их описания. Стоит лишь копнуть поглубже и показать, насколько они укоренены в социально-исторических обстоятельствах, как мы сразу поймем, что обсуждаемые проблемы вовсе не являются настоятельными и актуальными. Значительную часть "Философии и зеркала природы" Рорти посвящает демонстрации того, как на той или иной почве вырастают философские вопросы, касающиеся природы разума и определений знания.
Рорти считает, что эти вопросы жизненно важны для самоописания философии как "главенствующей дисциплины". Более того, Рорти заявляет, что они все взаимосвязаны. С тех пор как философия присваивает себе право заниматься их решением, ее претензии на господство в других областях культуры, естественно, становятся следующим шагом. Если философы обладают неким особым знанием разума - или, точнее, той специфической области, которая зовется сознанием, - то философия оказывается в привилегированном положении в понимании природы человеческих существ. Более того, если философы обладают уникальным пониманием самого знания, они обладают способностью судить обо всех других научных дисциплинах. Философы могут выстроить иерархию дисциплин, исходя из их способности добывать истинные знания. Философия, таким образом, располагается на вершине древа интеллектуальной культуры, потому что только она может построить означенную иерархию и только она обладает необходимым для этого знанием: знанием о знании.
Линейка, о которой говорится, важна, потому что только на основании общей концепции разума, которая якобы дает философии право на доступ к пониманию его природы, можно придавать первостепенную важность вопросам, относящимся к знанию. Если сознание является ключевым признаком разума и рассматривается как свойство личности в том смысле, что его содержание может быть доподлинно известно только изнутри, то сразу открывается пропасть между знанием разума о самом себе и знанием о других вещах. В эту пропасть между разумом и миром соскальзывает эпистемология, (философская) теория познания. Конечно, это лишь схематичное изложение, но в "Философии и зеркале природы" Рорти приводит достаточное количество исторических подробностей, чтобы показать, как вековые вопросы о разуме и знании, - "в каких отношениях находятся между собой тело и разум", "как преодолеть скептицизм относительно самой возможности знания" и т.п., - становятся "проблемами" только благодаря множеству случайных исторических предпосылок и допущений.