Здесь мы имеем три переориентации философского проекта прояснения смысла. Первое: применение теории истинности как носителя теории смысла. Целью было извлечь нечто полезное из теории, трактующей расширительные свойства выражений, их референты, расширения и значения истинности, - все, что нам нужно для создания композиционной теории смысла. Это было сделано путем наложения определенных ограничений на теорию, анализирующую эти вещи, чтобы гарантировать, что с помощью подходящих теорем мы сможем "считать" смысл и значение предложения. В случае успеха теория покажет нам, что традиционная онтология смыслов, сущностей, свойств, отношений и пожеланий не является необходимой для построения композиционной теории значения. Второе: отход от традиционного проведения упрощенного анализа того, "что имеет значение", в форме отсталого холистического объяснения, как это происходит, когда теорию в целом применяют к совокупности данных как к целому. Третье: на доказательства и такие данные тоже накладываются определенные ограничения, а именно - теорию интерпретируют на основании того, что доступно стороннему наблюдателю, от третьего лица, не делая никаких допущений относительно психологического состояния говорящего или смыслов, которые он вкладывает в свою речь.
Этот проект теории значений тесно связан с проектом философии действия двойным образом. Первое - это приложение методологии раскрытия логических форм к предложениям о действиях, что привело Дэвидсона к важным открытиям в логике для понимания наречий ("Логические формы предложений действия") и единичных каузальных высказываний ("Каузальные отношения"). Второй путь - это приложение теории, разработанной для понимания действий человека, к проблеме их интерпретации. Для того чтобы это понять, нам придется более детально разобраться в том, как Дэвидсон превратил идею радикального перевода Куайна в идею "радикальной интерпретации", а также рассмотреть ряд его работ, посвященных философии действия. Это приведет нас к пониманию эволюции взглядов Дэвидсона в философии разума и в эпистемологии.
Радикальная интерпретация
Центральной идеей проекта радикальной интерпретации является подтверждение пригодности аксиоматической теории истинности Тарского для анализа разговорного языка. Но несмотря на то, что в работах Дэвидсона эта идея является центральной в отношении интерпретации, не только это определяет цель деятельности интерпретатора. Интерпретатор должен также использовать теорию истинности для того, чтобы интерпретировать манеру речи говорящего, он должен создать портрет говорящего как разумного субъекта, отвечающего на стимулы окружающего мира и других людей. Говорение - это деятельность, являющаяся формой существования разумных существ. По этому поводу Дэвидсон в одном месте пишет: "При любой попытке понять вербальное сообщение его надо рассматривать - в его естественном окружении - как часть более широкого действия" ("Проблемы разумности", 151). Это означает, что понимание того, что люди имеют в виду, когда говорят, должно быть логично связанным с общей теорией о них как о существах разумных и лингвистических.
Связь между проектом интерпретации другого языка и проектом интерпретации отношения говорящего к высказыванию состоит в идентификации - как промежуточной стадии интерпретации - отношения к истинности высказывания. Такое отношение, как полагает Дэвидсон, можно, на худой конец, определить на основании чисто поведенческих данных. В первой фазе работы над радикальной интерпретацией в центре внимания Дэвидсона находилось отношение к предложениям с точки зрения "соответствия истине". Например, по отношению к предложению "s" - это убеждение в том, что "s" истинно. Говорящий утверждает истинность предложения "s" на основании двух вещей: во-первых, на том значении, которое, как он убежден, имеет это предложение; и во-вторых, на том, что говорящий убежден в том, что так оно и есть. Если предложение "s" означает, что "р", и говорящий убежден, что "р" (по крайней мере в большинстве случаев, как полагает Дэвидсон), то говорящий подтверждает истинность "s". Если мы сможем идентифицировать убеждение, согласно которому говорящий сохраняет истинность предложения "s", то мы сможем ответить, что оно означает (в данном случае). Если мы можем сказать, что оно означает, то сможем выяснить содержание убеждения, на основании которого говорящий его придерживается. Весь фокус заключается в том, чтобы на основании наблюдения за отношениями между говорящим и его окружением выяснить, как нам прорваться в этот круг. А сделать это невозможно без введения дополнительного принципа, управляющего отношением говорящего к его окружению. Поскольку (по мнению Дэвидсона) должен существовать способ это сделать - все нужные для этого принципы обосновываются их необходимостью для интерпретации, - постольку "единственной альтернативой является то, что интерпретатор находит язык говорящего непостижимым" (Проблемы разумности", 157).
Дэвидсон (вслед за Куайном) применяет здесь принцип благотворительности для решения проблемы проникновения в круг между убеждением и значением. Принцип благотворительности гласит, что интерпретатор должен обходиться со своим предметом как с правым (в отношении его окружения) и как с разумным (в отношении поведения). Принцип благотворительности имеет целью зафиксировать один фактор, а именно - убеждение, - для того, чтобы добраться до смысла и значения. При этом следует придерживаться того взгляда, что, - и это конституциональный принцип интерпретации, - следует допускать, что убеждения говорящего относительно его окружения, как правило, верны. Затем из корреляции между отношениями соответствия истинности и условиями окружения мы на ощупь идентифицируем содержание убеждений говорящего и, таким образом, узнаем, какие предложения он считает истинными в их основном, базовом значении. Эти условия, в свою очередь, задают целевые условия истинности для предложения в рамках теории истинности для языка. Например, из такой корреляции, как:
S сохраняет истинность "идет снег" на t тогда и только тогда, когда в момент t идет снег.
мы предположительно заключаем - где "L" означает язык говорящего S - что для любого говорящего х и времени t, "идет снег" истинно в L в момент t для х тогда и только тогда, когда в момент времени t идет снег является теоремой доказательства истинности в L, в достаточной мере соответствующей Соглашению Т Тарского. Затем мы выдвигаем аксиому для теории, которая наилучшим образом подходит для полученных нами в такой форме данных и для разработки теории интерпретации предложений говорящего как носителя языка.
Принцип благотворительности также требует от нас определить как можно более разумного субъекта на основании его поведения и взаимодействия с другими людьми и с окружением. Это означает, что мы должны считать его позицию в значительной степени упорядоченной, что свидетельствовало бы о его теоретической и практической разумности. Эта упорядоченность позволит рационально увязать его намерения с отношениями, проявляющимися в произвольном поведении. Это накладывает важные ограничения на разработку теории интерпретации, и, кроме того, это точка пересечения между работами Дэвидсона в философии действия и его проектом постижения языка и лингвистической коммуникации. Для детального исследования структуры норм, регулирующих приложения пропозициональных отношений на основе анализа поведения, это проект, относящийся к философии действия. Соответственно мы теперь обратимся к эволюции взглядов Дэвидсона на деятельность.
Действие/ деятельность и рациональность
В "Действиях, основаниях и причинах", как мы уже указывали выше, отстаивается взгляд, согласно которому обычные объяснения действий являются каузальными объяснениями особого сорта, а именно - такими объяснениями, которые в минимальной степени позволяют говорить о действии с точки зрения производящего его деятеля. Это противоречило господствовавшему тогда взгляду, что основания действий не могут быть их причинами; скорее, они объясняют действия, показывая нам, как эти действия укладываются в более общий рисунок поведения или в шаблоны общественных отношений. Такой подход был по большей части мотивирован, как тогда казалось, аргументированными возражениями против того, что основания могут быть причинами действий. Обратимся к ответу Дэвидсона на одно из самых популярных возражений такого рода.
Объяснение действия, согласно Дэвидсону, является успешным, если оно указывает на первичное основание действия индивида. Первичное основание состоит из убеждения и провоцирующего отношения (этот термин охватывает любые волевые или мотивированные состояния, например - желание, потребность, побуждение и тому подобное). Провоцирующее отношение направлено на действия определенного типа, а цель убеждения заключается в том, чтобы выполняемое действие было именно такого рода. Это утверждение справедливо как в отношении действий, выполненных в собственных интересах, так и в отношении действий, выполненных ради достижения иных целей. Часто объяснение действия не охватывает всего первичного основания целиком, но тем не менее это тоже объяснение, потому что дает достаточно информации в контексте предположений о первичном основании. Если мы объясняем покупку человеком букета цветов годовщиной его свадьбы, то можем, исходя из этого факта, дополнить историю, высказав на основании здравого смысла наши предположения относительно убеждений и стремлений, определяющих его действия. Первичное основание показывает нам, что можно сказать о действии с точки зрения самого деятеля, ибо оно говорит нам о характере действия, желательного для деятеля. Из первичного основания мы можем построить практический силлогизм, показывающий, что можно сказать о действии:
Действие А принадлежит к типу F
Действия типа F являются желательными (в той мере, в какой они принадлежат к типу F)