Петрарка Франческо - Сонеты стр 19.

Но Муза верная моя в могиле, -
И, продолженье песен прежних дней,
Не станут строфы новые светлей,
Не станут благозвучнее, чем были.

Когда-то не о славе думал я,
Но лишь о том мечтал, чтоб каждый слог
Биеньем сердца был в составе слова.

Теперь бы я творить для славы мог,
Но не бывать тому: любовь моя
Зовет меня - усталого, немого.

CCXCIV

Она жила во мне, она была жива,
Я в сердце жалкое впустил ее - синьору.
Увы, все кончено. Где мне найти опору?
Я мертв, а ей дано бессмертье божества.

Душе ограбленной утратить все права,
Любви потерянной скитаться без призору,
Дрожать от жалости плите надгробной впору,
И некому их боль переложить в слова.

Их безутешный плач извне услышать трудно,
Он глубоко во мне, а я от горя глух,
И впредь мне горевать и впредь страдать от ран.

Воистину мы прах и сиротливый дух,
Воистину - слепцы, а жажда безрассудна,
Воистину мечты в себе таят обман.

CCXCV

Что делать с мыслями? Бывало, всякий раз
Они лишь об одном предмете толковали:
"Она корит себя за наши все печали,
Она тревожится и думает о нас".

Надежды этой луч и ныне не погас:
Она внимает мне из поднебесной дали
С тех пор, как дни ее земные миновали,
С тех пор, как наступил ее последний час.

Счастливая душа! Небесное созданье!
Чудесная краса, которой равных нет! -
Она в свой прежний рай вернулась, где по праву

Блаженство ей дано за все благодеянья!
А здесь, в кругу живых, ее безгрешный свет
И жар моей любви ей даровали славу.

CCXCVI

Я прежде склонен был во всем себя винить,
А ныне был бы рад своей былой неволе
И этой сладостной и этой горькой боли,
Которую сумел потайно сохранить.

О Парки злобные! Вы оборвали нить
Единственной судьбы, столь милой мне в юдоли,
У золотой стрелы вы древко раскололи,
А я для острия был счастлив грудь открыть.

Когда она жила, мой дух отверг свободу,
И радости, и жизнь, и сладостный покой,
Все это обрело и смысл и образ новый.

Напевам, сложенным кому-нибудь в угоду,
Я стоны предпочел во имя той, одной,
И гибельный удар, и вечные оковы.

CCXCVII

В ней добродетель слиться с красотою
Смогли в столь небывалом единенье,
Что в душу к ней не занесли смятенья,
Не мучили присущей им враждою.

Смерть разделила их своей косою:
Одна - навеки неба украшенье,
В земле - другая. Кротких глаз свеченье
Поглощено могилой роковою.

Коль вслед любви, почиющей во гробе,
Ее устам, речам, очам (фиалам
Небесным, что досель мой дух тревожат)

Отправиться - мой час пока не пробил,
То имени блаженному, быть может,
Я послужу еще пером усталым.

CCXCVIII

Оглядываюсь на года былого:
Их бег мои развеял помышленья,
Смел пламень леденящего горенья,
Смел след покоя, горького и злого.

Любовным снам я не поверю снова:
Разбиты оба жизни утоленья:
То - в небесах, а то - добыча тленья;
Приятью мук утрачена основа.

Я потрясен и зрю себя столь нищим,
Что в зависть мне нижайшая судьбина:
Сам пред собой я в жалости и страхе.

Звезда моя! Судьба моя! Кончина -
И белый день над жалким пепелищем!
Низринут вами, я лежу во прахе.

CCXCIX

Где ясное лицо, чей взгляд мне был приказом? -
Я следовал за ним всему наперекор.
Где озаряющий мою дорогу взор,
Две путевых звезды, подобные алмазам?

Где благочестие, где знание и разум,
Где сладостная речь и тихий разговор?
Где чудо красоты, чей образ с давних пор
Преследовал, и влек, и удалялся разом?

Где ласковая сень высокого чела,
Дарившая в жару дыхание прохлады,
И мысль высокую, и обаянье грез?

Где та, что за руку мою судьбу вела?
Мир обездоленный лишен своей услады,
И взор мой горестный, почти слепой от слез.

CCC

Завидую тебе, могильный прах, -
Ты жадно прячешь ту, о ком тоскую, -
Ты отнял у меня мою благую,
Мою опору в жизненных боях.

Завидую вам, духи, в небесах,
Вы приняли подругу молодую
В свой светлый круг, которого взыскую,
И отказали мне в ее лучах.

Завидую, в блаженной их судьбе,
Тем избранным, что созерцают ныне
Святой и тихий блеск ее чела.

Завидую, Врагиня-Смерть, тебе, -
Ты жизнь ее в предел свой унесла,
Меня ж оставила в земной пустыне.

CCCI

Дол, полный звуков пеней повторенных,
Река, где токи есть моей слезницы;
Лесные звери, стаи вольной птицы
И рыбок, пленниц берегов зеленых;

Струи моих вздыханий воспаленных;
Мест, милых мне, обидные границы;
Холмов, теперь досадных, вереницы,
Где ждет Амур, как прежде, дум влюбленных, -

Ваш вид все тот же, что давно мне ведом,
Но я не тот: где радостью все было,
Живут во мне безмерные страданья.

Тут счастье зрел воочью. Прежним следом -
Туда, где бестелесной воспарила,
Отдав земле всю роскошь одеянья.

CCCII

Восхитила мой дух за грань вселенной
Тоска по той, что от земли взята;
И я вступил чрез райские врата
В круг третий душ. Сколь менее надменной

Она предстала в красоте нетленной!
Мне руку дав, промолвила: "Я та,
Что страсть твою гнала. Но маета
Недолго длилась, и неизреченный

Мне дан покой. Тебя лишь возле нет, -
Но ты придешь, - и дольнего покрова,
Что ты любил, будь верен; я - твой свет".

Что ж руку отняла и смолкло слово?
Ах, если б сладкий все звучал привет,
Земного дня я б не увидел снова!

CCIII

Амур, что был со мною неразлучен
На этих берегах до неких пор
И продолжал со мной, с волнами спор,
Который не был никому докучен;

Зефир, цветы, трава, узор излучин,
Холмами ограниченный простор,
Невзгод любовных порт под сенью гор,
Где я спасался, бурями измучен;

О в зарослях лесных певцы весны,
О нимфы, о жильцы кристальных недр,
Где в водорослях можно заблудиться, -

Услышьте: дни мои омрачены
Печатью смерти. Мир настолько щедр,
Что каждый под своей звездой родится!

CCCIV

Когда любовь, как червь, точила ум
И дух мой жил надеждою подспудной,
Петлистый след искал я, безрассудный,
На гребнях гор, покинув жизни шум.

Не выдержав невзгод, я стал угрюм
И в песнях сетовал на жребий трудный.
Но нужных слов не знал, и дар мой скудный
В те дни невнятно пел смятенье дум.

Под скромным камнем пламень скрыт огромный.
Когда б, стихи слагая, вслед за всеми
Я к старости степенной путь держал,

То слог мой хилый силой неуемной
И совершенством наделило б время -
И камень бы дробился и рыдал.

CCCV

Душа, покинувшая облаченье -
Такого вновь Природе не создать, -
На миг отринь покой и благодать,
Взгляни, печалясь, на мои мученья.

Ты встарь питала в сердце подозренья,
Но заблужденья прежнего печать
Твой взгляд не будет больше омрачать.
Так влей мне в душу умиротворенье!

Взгляни на Соргу, на ее исток -
Меж вод и трав блуждает одиноко,
Кто память о тебе не превозмог.

Но не смотри на город, где до срока
Ты умерла, где ты вошла в мой слог -
Пусть ненавистного избегнет око.

CCCVI

Светило, что направило мой шаг
На верный путь и славы свет явило,
Вступило в круг верховного светила,
И, взят могилой, светоч мой иссяк.

Я диким зверем стал, бегу во мрак,
Мой шаг неверен, сердце боль сдавила,
Глазам, склоненным долу, все постыло,
Пустынен мир, и ум мой миру враг.

Ищу места, где некогда Мадонна
Являлась мне. Светило прежних лет,
Любовь, веди из тьмы мой дух смятенный!

Любимой нет нигде - знакомый след,
Чураясь Стикса глубины бездонной,
Ведет к вершинам, где сияет свет.

CCCVII

Я уповал на быстрые крыла,
Поняв, кому обязан я полетом,
На то, что скромная моя хвала
Приблизится к моим живым тенетам.

Однако если веточка мала,
Ее к земле плоды сгибают гнетом,
И я не мог сказать: "Моя взяла!" -
Для смертных путь закрыт к таким высотам.

Перу, не то что слову, не взлететь,
Куда Природа без труда взлетела,
Пленившую меня сплетая сеть.

С тех пор как завершил Природы дело
Амур, я не достоин даже зреть
Мадонну был, но мне судьба радела.

CCCVIII

Той, для которой Соргу перед Арно
Я предпочел и вольную нужду
Служенью за внушительную мзду,
На свете больше нет: судьба коварна.

Не будет мне потомство благодарно, -
Напрасно за мазком мазок кладу:
Краса любимой, на мою беду,
Не так, как в жизни, в песнях лучезарна.

Одни наброски - сколько ни пиши,
Но черт отдельных для портрета мало,
Как были бы они ни хороши.

Душевной красотой она пленяла,
Но лишь доходит дело до души -
Умения писать как не бывало.

CCCIX