Теоретическое понимание произведения в критическом творчестве представителей данной школы прямо противоположно тому, на котором настаивают представители романтической герменевтики и в первую очередь Сент-Бев. Если Сент-Бев понимал произведение как документ, в котором нашла свое тотальное выражение индивидуальная психология автора, то культурно-историческая школа рассматривает произведение как документ, в котором нашла свое выражение психология народа в определенный исторический момент его развития. "Произведение литературы, – пишет И. Тэн во введении к "Истории английской литературы", – не просто игра воображения, своевольная прихоть пылкой души, но снимок с окружающих нравов и свидетельство известного состояния умов" [Тэн 1987, 72]. Произведение в трактовке Тэна есть "лишь слепок, подобный ископаемой раковине, отпечаток, схожий с тем, что оставлен на камне некогда жившим и умершим животным". Продолжим этот знаменитый пассаж: "В раковине жило животное, в документе отразился человек. Зачем изучаете вы раковину, если не затем, чтобы представить себе животное? Точно так же документ вы изучаете для того, чтобы узнать человека. И раковина, и документ не более, чем мертвые обломки, чья ценность только в том, что они указывают на целостное и полное жизни существо" [Тэн 1987, 73].
На почве понимания произведения как "слепка" с эпохи и оформляется цель литературоведения в понимании И. Тэна: "по литературным памятникам… судить о том, как чувствовали и мыслили люди много веков назад" [Тэн 1987, 72]. А реконструкция того, как "чувствовали и мыслили" люди, создававшие литературу прошлого, в свою очередь, позволит установить некие объективные закономерности, которым подчиняется в своем развитии "история нравственного развития человечества" [Тэн 1987, 95]. Поэтому методологически культурно-историческая школа противопоставляет себя в первую очередь поэтике. Как пишет И. Тэн в трактате "Философия искусства", она "не навязывает правила, а констатирует законы" [Тэн 1996, 8]. На поиск законов (или, по И. Тэну, "естественных причин"), детерминирующих развитие культуры, и нацелена критическая деятельность данной школы.
Такая методологическая установка сложилась под влиянием философии позитивизма. В рамках позитивизма XIX в. размышления о человеке как культурном существе базировались на достижениях современного ему естествознания – науки, нацеленной на поиск факторов, управляющих миром природы. Позитивизм, пишет Г.К. Косиков, "не видя качественного различия между природой и культурой", полагал, что культура "полностью подпадает под действие абсолютных детерминант, всеобщих "естественных сил", которые не только не зависят от воли и сознания людей, но и определяют их" [Косиков 1987,15]. Принципы естествознания, таким образом, переносились в область исследования феноменов, которые являются не природными объектами, а продуктами культурной деятельности человека. "Подобно тому, как в минералогии все кристаллы… происходят от нескольких простейших форм тел, точно так же и цивилизации в истории, при всем их разнообразии, происходят от нескольких простейших форм духа", – пишет И. Тэн, полностью уподобляя науку о культуре естествознанию.
В соответствии с данной методологической установкой И. Тэн обнаруживает три объективных фактора, три "естественных" (т. е. объективных, природных) причины, детерминирующих развитие каждого народа. Перечислим их.
Первая причина, как определяет ее И. Тэн, – "раса". В данном случае философ имеет в виду "врожденные, наследственные склонности, которые появляются на свет вместе с человеком" и детерминированы его принадлежностью к тому или иному народу. При этом сами расы определяются как "естественные разновидности человека, подобные породам быков и лошадей" [Тэн 1987, 82].
Второй объективный фактор, детерминирующий культуру, – "среда, в которой обитает раса", т. е. географические, климатические и социальные условия и обстоятельства.
Третий фактор – "момент". В данном случае имеется в виду конкретный период в жизни нации, его историческое содержание.
С точки зрения позитивиста Тэна эти причины целиком и полностью определяют развитие культуры. В обнаружении этих "великих изначальных пружин", детерминирующих жизнь нации во всех ее проявлениях, и должна помочь литература. Ведь она, по Тэну, "превосходит все иные документы, представляющие нашему взору чувства прошлых поколений" [Тэн 1987, 94]. Произведение, таким образом, ценится только в качестве "замечательного, необычайно чувствительного прибора" изучения жизни нации (наподобие тех приборов, которые используют физики для измерения "самых слабых… изменений тел"). "Как много можно почерпнуть из литературного памятника, – восклицает И. Тэн. – Мы можем раскрыть в нем психологию души его создателя, зачастую – психологию века, а иногда и психологию целой расы" [Тэн 1987, 94].
В связи с этим автор в системе Тэна рассматривается исключительно как представитель национальной психологии и носитель того воздействия, которое на него оказывают среда проживания и исторический момент. Индивидуальный характер автора, его идеалы, ценности, представления, т. е. все то, что в рамках романтической герменевтики называлось внутренним, духовным миром автора, для И. Тэна самоценного интереса не представляют. Более того, с его точки зрения, индивидуальных характеров вообще не существует. Культуру каждой нации, по Тэну, представляет так называемый "господствующий характер", сформированный "расой" и "средой" в первую очередь. Авторский же характер является его непринципиальной вариацией.
По аналогии с дарвиновской концепцией природы И. Тэн трактовал и закономерности развития самой литературы. С его точки зрения, литература развивается в соответствии с законом, подобным закону естественного отбора. Его действие виделось Тэну в том, что смена литературных форм (одни умирают, другие "размножаются") происходит в полном соответствии с действием таких "естественных причин", как "среда" и "момент".
Недостатки культурно-исторического метода очевидны. Во-первых, это недооценка индивидуального начала в искусстве. Подтвердим эту установку выразительным мнением другого представителя культурно-исторической школы, Эрнеста Ренана. По поводу дискуссии, которая шла во французском литературоведении XIX в. относительно авторства "Песни о Роланде", Ренан высказывается следующим образом: "Думаете ли вы, что возвысите национальную эпопею, если откроете имя жалкого индивида, который ее сочинил. Что мне за дело до этого человека, который становится между человечеством и мной. Что значат для меня незначительные слоги его имени? Это имя ложно, подлинный автор не он, а нация, работавшая в определенное время и в определенном месте. Прекрасно только человечество, гении – только исполнители его внушений" [пит. по: Косиков 1987, 14].
Во-вторых, слабость метода составляет позитивистская установка на прямолинейное причинное изучение культурных фактов. Против такого естественно-научного объяснения культуры и выступил В. Дильтей, который настаивал на необходимости дифференцирования "наук о духе" и "наук о природе". Напомним, что он отверг не только практику изучения произведения человеческого духа по аналогии с природными явлениями, но и сам метод объяснения, если он применяется в отношении культурной жизни. Тэн и практиковал метод генетического, причинного объяснения явлений человеческого духа. В. Дильтей, имея в виду эту сферу – сферу духа, методу объяснения противопоставил метод понимания. Невозможно, пишет Дильтей в сочинении "Введение в науки о духе", "вывести всю ту совокупность страстей, поэтических образов, творческого вымысла, которую мы называем жизнью Гёте, из строения его мозга и из свойств его тела" [Дильтей 1987, 117].
Другого рода упрек по адресу культурно-исторической школы выдвигает Флобер после прочтения "Истории английской литературы" И. Тэна. Это упрек в том, что культурно-исторический метод игнорирует эстетическое измерение литературы, оставляя за рамками анализа художественное своеобразие произведения и по этой причине не отличая "шедевр" от "гнусности". "Очень тонко анализируется среда, породившая [произведение], причины, которые привели к тем или иным выводам. – пишет Флобер. – А где же <…> поэтика? <…> Где композиция, стиль, точка зрения автора? Этого нигде нет… Меня возмущает, что на одну доску ставится шедевр и любая гнусность… Ничего не может быть глупее и аморальнее" [цит. по: Литературная энциклопедия терминов и понятий, 425].
Впрочем, произведение как эстетический феномен и не рассматривалось культурно-исторической школой в качестве предмета исследования, его исключительная ценность, повторим, связывалась с тем, что оно "отражает" нравы прошлых эпох.
§ 2. Марксистская критика: социология в синтезе с герменевтикой
Если в рамках культурно-исторической школы литература рассматривалась как явление, детерминированное национальной психологией автора и его принадлежностью к определенному физико-географическому и историческому контексту, то в рамках марксистской критики как явление, детерминированное социальной, классовой принадлежностью автора.