Лариса Зубакова - Красные виноградники стр 3.

3. Очертания

В Петербурге пурга; в Петербурге метель,
и промозгла балтийская сырость.
Всё приходит на ум почему-то теперь
эта слякоть, тоска да унылость.

А набухшей волны оцинкованный блеск
весь изжёван тяжёлым туманом.
Отдалённые звуки, приглушенный всплеск
разыгравшегося урагана.

Там, в высоких широтах, где, сгрудившись, льды
стали лежбищем белых медведей,
распускаются звёзд неземные цветы
в искромётном сиянии Севера.

Дьявол ночи иной – перечёркнутый крест
распростёрся с отвагой беспечного Юга.
…В Петербурге пурга; в Петербурге метель…
Жаль, что мы не услышим друг друга.

4. Разведённые мосты

Чёрный жемчуг холодной Невы,
где вода тяжелее гранита,
переплёскивает валы,
упирается в скальные глыбы.

Этот сфинкс иллюзорных ночей,
Летний сад, в чёрном золоте скрытый,
и мелькнувшего всадника тень
с распростёртой карающей дланью.

Упереться стеною в стекло
света ночи без тьмы. Даже сумерек
не сгустить. Днём и ночью светло -
только зори мерещатся смутные.

Только призраки улиц, домов
над болотной разбуженной нечистью.
Только знаки и числа мостов,
разведённых для нас сквозь столетия.

5. Июльский дождь

Знакомым запахом пахнуло,
и в бестолковой суете
Москва – огромный мир вокзала -
вся тонет в радужном дожде

сияний и благоуханий.
Восточный лакомый щербет.
Круговорот воспоминаний
из нитей сотканных сердец.

Магнитных линий направленья
указывают день и час.
Бульваров путаных круженье
в июльских скомканных ночах,

где зори снам на грани мига
лепечут что-то невпопад.
А душный день дыханьем юга
грозится сжечь остатки сна.

6. Бесшабашный апрель

Наизнанку вывернув карманы,
ты гуляешь лихо по Москве.
Неуёмный, одичалый, шалый,
заливает город яркий свет.

Только день – сокрытая страница,
облегчённый вздох календаря -
в смутных грёзах прошлому приснится,
в будущем надежду обретя.

7. Элул

Месяц трубления в рог.
Лодкой над Иерусалимом
луна на исходе плывёт
ночью. А утром ранимым

яростный пышет день
из своего горнила
солнцем, где даже тень
испепеляет. Сила

выжженных камнем трав.
Горечь песка и дыма.
Месяц трубления в рог.
Золото Иерусалима.

Южная ночь

Сквозь сутолоку смотрят на меня
забытые немыслимые очи…
Благоухание померкнувшего дня
течёт по жилам душно-томной ночи.

Весь в царственном убранстве кипарис
указывает путнику дорогу,
и мириады звёзд – лучами вниз -
в кромешной тьме мерцают искрой Божьей.

"Как удержать, скажи, в ладонях ветер?…"

Как удержать, скажи, в ладонях ветер?

Коль нрав горяч, а разум столь остёр, -
вперёд!
Туда, где лишь один простор
упругим ветром распахнёт навстречу
тебе себя, и даль, и бесконечность…

…Как удержать, скажи, в ладонях ветер?

Майское цветение

1. "Отражается свет в зеркалах…"

Отражается свет в зеркалах;
зеленее зелёного дали.
Облаками осевшими встали
все деревья в окрестных садах.

2. "В тот майский день…"

В тот майский день
цвела сирень,
и в кружевах листвы и тени
стоял туман
и плыл дурман
черёмухи и птичьих трелей.

3. "Стеной жемчужной белые туманы…"

Стеной жемчужной белые туманы
стоят, в низинах уплотняясь. А кругом
сирени лиловеющим дурманом
роса благоухает. Серебром

чернёным проступили дали -
размыты очертания. Вдали
тумана клочья.
Солнце поднимается,
и тёплый пар восходит от земли.

"Каких оттенков буйноцветье белого!.."

Каких оттенков буйноцветье белого!
Такая небывало дружная весна.
Опомнились от спячки ошалелые
земля, деревья, небо и трава.

Весёлый ветер гонит спозаранку
и не даёт собраться в тучи облакам.
И, вывернут на пёструю изнанку,
оказывается, сшит по лоскуткам

нарядный мир, обидами не тронутый.
Какой тебя художник рисовал?
а солнца щедро льющееся золото
с водою животворной пополам

разбрызгало такие пятна белого
от розовато-кремовых до чуть
зеленовато-голубых.
Какое буйноцветье ошалелое!
Как воздух, напоён прохладою
цветенья, чист!

"…И утро тонет в серебристой дымке…"

"И льётся чистая и тёплая лазурь
На отдыхающее поле…"

Ф. И. Тютчев

…И утро тонет в серебристой дымке.
Стоит сентябрь, а на душе – темно.
Всё мысль одна:
– Земля вконец остынет.
Но ветви гнутся тяжестью плодов.

Нет золота в листве, и небо ясно -
спокойная безбрежная лазурь,
и жертв зиме, бессмысленных, напрасных,
не кружит вихрь осенних тёмных бурь.

Земля тиха, как будто бы в июне.
Вот только ночи сделались длинней,
да холоднее с каждым разом луны,
да с каждым утром солнца свет бледней.

И тяжесть на душе непроходяща,
непреходяща. И в земной красе
росинкой каждой утренней маняще
цветы тревожат память о весне.

"Ещё глазами, даже не раскрытыми…"

Ещё глазами, даже не раскрытыми,
я чувствую, как свет пронизывает день.
И гомон птиц через окно раскрытое
пронизывает всю листву насквозь, как свет.

И два желанья борются:
проснуться?
нет! Не просыпаться!
Войти в мир чудный пробужденья
или мгновение на грани сна и бодрствования
остановить?

И муки горше нет, чем с этим мигом распрощаться.
И счастья выше нет – мир света солнечного
обрести.

На восток

1. "Что имел – не берёг. Не сберёг…"

Что имел – не берёг. Не сберёг.
Поезд мчит на Восток, на Восток.

Ветер в двери вагона стучит -
замолчи, замолчи, замолчи!

А у прошлого нежен взор.
Лишь колёса лепечут: – Вздор -

прожитое. Сначала – жизнь.
– не могу. Научи. Подскажи, -

долетел исступлённый крик
до могучих сибирских рек,

до глухих непролазных лесов.
Им в ответ тихий сдавленный стон

ударяет болью в висок:
– Одинок. Одинок. Одинок.

Время, сыпь побыстрей свой песок!
Пусть скорее судьба унесёт

дале с Запада на Восток!
Вот и весь материк пересёк.

Ох, и как же, вправду, далёк
этот самый Дальний Восток!

2. "Что было? А было много…"

Что было? А было много
всего: и разлук, и встреч.
Змеится, скользит дорога,
как хитроумная речь.

Что было, то было. Всплески
тоски. Боль встреч и разлук.
Тайги ритуальная пляска
под дробный колёс перестук:

– Мы молоды были и строги
к себе и близким. Но вот
сибирские грады-остроги
встают, словно солнце встаёт.

Весёлая русская удаль
из этих бескрайних широт.
Восток. Это просто чудо -
отсюда солнце встаёт.

3. "Прошуршал между пальцев песок…"

Прошуршал между пальцев песок -
путь окончен. С тобою Восток:

сопки, сосны, тайга, Уссури.
Край земли алым жаром горит -

вот отсюда-то солнце встаёт.
Ветер хриплые песни поёт

о любви, о земле, о судьбе -
всё, что в жизни досталось тебе.

Да ещё до исхода зари
всё шептала тайге Уссури,

ударяя болью в висок:
– Одинок. Одинок. Одинок.

Ах, нескор и далече-далёк
путь на Запад. Шершавый песок

лижет сонной волной Уссури.
В небе золотом жутким горит

Солнце-бог, раскалившийся диск.
И Восток пред ним падает ниц.

"За странствия усталому награда…"

За странствия усталому награда -
паршивый городишко над рекой
да оплетённый сладким виноградом
тенистый двор. И нега. И покой.

О, дай же сытому спокойствию отдаться
и умереть в довольстве и тепле,
пристанище уставшему скитаться
по круглой, ускользающей земле!

"Это горькое-горькое время…"

Это горькое-горькое время -
смутной Вечности мутный поток,
инфильтрованный в жизнь, где отмерян
чистой радости каждый глоток

скупо, скаредно. Еле-еле
наползает на берег волна.
И нога, занесённая в стремя,
ожиданием странствий полна.

"Цыганка-гадалка…"

Цыганка-гадалка,
певунья-плясунья,
скажи мне судьбу, ничего не тая.
Отчаянно злую,
ещё молодую,
весёлую жизнь спой, колдунья моя.

Пути-километры,
студёные ветры
остались за хрупкой усталой спиной.
но – всё без ответа! -
отчаянно верит
цыганка в звезду, что взошла надо мной

чужой-непригожей,
со славою схожей,
с судьбою весёлой плясуньи полей.
Босыми ногами
истоптан-исхожен
мир стал ещё краше, больней и милей.