И крепко, крепко шею обнимали
Мне ручки тонкие. И больно было мне,
И радостно. И в горле замирали
Рыданья бурные… И мчались мы по зале!..
И поздно, ввечеру, при сладостной луне,
Я крался с ней по дремлющим покоям.
Звенел хрусталь в шандалах голубых.
От жардиньерок розой и левкоем
Тянуло слабо… И в ушах моих
Был топот тихий. В тайную беседу
Вступали мы. Хотелось воскресить
Забытый мир… крылатую планету,
Где можно, не стыдясь, обнять, любить…
И тени фикусов тянулись по паркету.Вот он, всё тот же, мой старинный зал,
Где фикусы по кадкам, точно мумий
Иссохший ряд… Где я с тобой играл!
Ты подросла. Тоска… Темнее и угрюмей
Твои глаза. Но также и теперь
Желанна ты, и мне не изменила.
Я на балкон открыл широко дверь…
Луна высокая и белая царила
Над елями… Как прежде, так теперь!
И те же ветхие, бестрепетные ели
С крестообразными вершинками у звезд…
Как будто мимо годы пролетели,
Как будто мало град, и снег, и бремя гнезд
Над мшистыми ветвями тяготели…
XXXIX. МЯЧ
Давно-давно, в беспечной суматохе
Ребячьих игр, кружася меж детей,
Лиловым вечером плененных тополей
Ловил я тайные, прерывистые вздохи.Их тень, как исполин, бежала на меня
И падала к ногам, как исполин сраженный!
И вдруг глаза мои слезою затаенной
Туманились. Дыхание огня
Чела касалось. Я игры шумливой
Законы строгие внезапно забывал,
И мимо рук моих далече улетал
Свистящий мяч… Я слышу переливы
Дразнящих голосов, и смеха яркий звук
Бесславное мое венчает пораженье!..
И жалко было тех, но смутное томленье,
Как первый вестник отдаленных мук,
Хватало сердце тонкими когтями…О, глупый, старый мяч! Игра сплетенных воль!
Не береди ребяческую боль:
Ты пролетишь над праздными руками!
XL. ВОЗЛЕ ЕЛКИ
В шумной зале, где играли
Возле елки осветленной, -
Как дриада, в чаще сада,
Меж ветвей смеялась Нелли.Мы глядели, как блестели
Золоченые орехи,
И глазами, что огнями,
Обожгли друг другу сердце.Вся краснея и робея,
"Навсегда!" - она сказала.
Это слово было ново… -
"Навсегда!" - я ей ответил.И, с улыбкой, вдруг, ошибкой,
Мы устами повстречались…
А вкруг елки были толки,
Что… играть мы не умеем.
XLI. "Мы носились на гигантах…"
М. Б.
Мы носились на гигантах.
Мы кружили до усталости.
В ваших косах, в ваших бантах
Были зовы сладкой алости.Эти косы, эти змеи, -
Две змеи в игре стремительной, -
Разбегались все смелее,
Заплетались упоительней.С обнаженными ногами,
Нежным хохотом дразнящие,
Два амура между нами,
На одном кресте висящие,В синем бархате витали,
Златокудрые, воздушные…
Отдаляли и сближали
И свергались, простодушные.И гвоздик кровавых гряды
Замутились, благовонные.
И не знали мы, что взгляды
Наши встретились - влюбленные.
XLII. НА ПАСХЕ
"Христос воскрес!" - Потупилась она.
Зардела вся, как утренняя зорька…
Но неотступен он, и - сладко или горько, -
"Воистину" пролепетать должна.
Уста сомкнулись в грезе поцелуя.
И думают…Она по-своему: "зачем
Когда я жажду слов, он, как заклятый, нем?
Он имени Любви не произносить всуе…
Он ждет… Чего? Я понимать должна:
Страшит грядущее… Но как бы я любила!
Я сердца первоцвет, как тайну, сохранила…"А он по-своему: "мила, но холодна".
XLIII. БОЖЬЯ КОРОВКА
"Лети туда, где суженый живет!"
Шепнула ты, - и божия коровка
По белым пальчикам забегала неловко.
Мигнула, поднялась… Слежу ее полет.Над синевой реки чуть видная краснеет.
Слабеют крылышки… Она не долетит!
Твой взор, насмешливый и ласковый, горит,
И ветерок кудрями тихо веет…За ней, за ней летят твои мечты,
Ты счастья ждешь. - А божия коровка
Уж тонет… Грустно мне. Но радостно плутовка
Смеется, светлая: "как легковерен ты!"
XLIV. ВСТРЕЧА
В стекла кареты твоей заглянули
Солнцеподобные желтые лики
И, лепестками качая, кивнули, -
И на шелку перекинулись блики.Ты пробудилась, ты вздрогнула. Мигом
Окна спустила, в поле вдыхала…
И, отвечая подсолнечным ликам,
Белым платочком приветно махала.Встретилась в тряской телеге молодка.
Барышню мимо, дивясь, пропустила.
Стан над подсолнухом выгнулся четко.
Желтую голову ловко сломила.
XLV. "Наши тени на снегах…"
Наши тени на снегах
Закачались, закивали.
Месяц - в бледных кружевах
Лик утонченной печали.По межам бурьян горит
Переливными огнями;
Вдалеке как бы висит
Лес застывшими клубами.Мы восходим на бугор,
Где сугроб завился башней.
Продолжаем разговор -
Неоконченный вчерашний.Месяц в тонких кружевах
Мудрый череп преклоняет,
И признанье на губах
Так красиво замерзает.И когда мы разошлись
Каждый с чуждыми мечтами,
Наши тени обнялись
И кружились над снегами…
XLVI. СТАРЫЕ ДЕВУШКИ
I. "Повесть немая о тягостной страде…"
Повесть немая о тягостной стра де
Жалко загубленных дней -
Осеребренные белые пряди
В пышной прическе твоей.Выпала чаша из рук золотая
И, убегая, звенит…
В дрожи пугливой руки прочитаю:
"Кто позабыл - позабыть".Тайны коснусь я, тревожный и чуткий;
Что не прочту - допоют
Голуби пленные с пестрою грудкой, -
Девичьей спальни уют.Жгучей пустыней Египта святого
Вспоена горькая трель.
Нежно воркуют, – и тайна былого –
Как золотая свирель.
II. "Ты любила стихи и была горбатая…"
Ты любила стихи и была горбатая.
Были резкие тени на желтом лице.
И часто мечтала ты, с тайной усладою,
О бале блестящем и жемчужном венце.Ты днем закрывала ставень скрипучий,
Жалобно читала, запрокинув чело;
Вдруг голос твой крепнул и лился так жгуче,
И рука поднималась, дрожа как крыло.А мы шли к окошку подсмотреть, поглумиться,
Ловили сквозь щели обезумевший глаз…
Но всё же ты пленной казалась царицей,
И наш смех срывался, фальшивил и гас.И, бывало, мы видели в ночи грозо вые –
Появлялась ты белая на ветхом крыльце;
И казалось: ты вышла под зарницы лиловые
С блестящего бала в жемчужном венце.
XLVII. "Номер тринадцатый наша каюта…"
Номер тринадцатый наша каюта:
Нам хорошо, но и жутко…
Мы так смеемся, так веселы, будто
Вовсе лишились рассудка.Мы обручальные кольца снимали,
Надписи в кольцах читали;
В бледном, тревожном раздумьи смолкали,
Мысли, как чайки, летали…Вышли на палубу. Ветер порывом
Рвал наши речи на клочья.
Белый платок в исступленьи красивом…
Плакали синие очи.Ждали ограды… великого чуда!
Волны всё выше вставали.
– Номер тринадцатый ваша каюта, –
Пенясь, нам злые бросали.
XLVIII. "Мышь ворвалась к нам летучая…"
Мышь ворвалась к нам летучая,
К белому платью заманена…
Вот и дождался я случая:
Жутью ты в сердце ужалена!Звякнет у люстры… По зеркалу
Вдруг соскользнет – и замечется!
В сумраке сладостно меркнуло
Белое платье прелестницы.Низко над грудью взволнованной
Цепкие крылья проносятся…
Сердце забьется по-новому, –
К новому сердце запросится.
XLIX. У СЕБЯ
Я не знаю лучшего:
Сумрак голубой,
Лунный трепет Тютчева
Льется под рукой;Золотыми косами
Заплело окно;
И шумит березами
Ветер про одно, –Про одно, забытое,
Что нельзя забыть,
Про одно, изжитое,
Что нельзя изжить…И ласкаю пальцами
Лунные листы.
И в тени за пяльцами
Улыбнешься ты.
L. ГОЛУБЯТНИК
Когда в закатный час, к лазури,
Над сизой головой твоей,
Ты бросишь к небу голубей
И смотришь вверх, глаза сощуря,
На осветленный хоровод,
А с колоколен позлащенных,
Как в медь, в сердца неутоленных
Гудящий колокол забьет,
И тряпка белая взовьется
На палке в старческих руках, –
Я мыслю: всё пройдет как прах,
Но этот вечер помянется…
Пусть немы рабские уста.
Твоя молитва, в плоть одета,
На белых крыльях, в струях света,
Кружа, взлетит к Нему – туда.
LI. АПРЕЛЬ
Лазурные цветы по зыби облаков,
С отливами то жемчуга, то стали,
Сырые ветры резво гнали
От южных берегов.Размытым логом буйно убегали
Дубовые листы, виясь до облаков.
И вешний день, то светел, то суров,
Играл кинжалом вороненой стали.Резнет клинок, внезапен и суров, –
И прячется в ножны, чтоб снова расцветали,
Росли и множились, плелись и убегали
Лазурные цветы над сучьями дубов.