Дмитрий Щедровицкий - Стихотворения и поэмы стр 6.

Вылечиться от мнимости
Жаждет сырая мгла,
Чтобы вкусить в немилости
Скорбь и людские дела.

Птица взлетит, проклюнувши
Мёртвых зрачков кору,
Воздух печальным юношей
Станет опять поутру.

Только один из выживших
Рад про себя вполне,
Нет занавесок выцветших
Только в одном окне:

Улочкой ходит узенькой
Средь городских утех
Он – собеседник музыки,
Самый больной из всех.

1975

"И так опустошился и устал я…"

Е. С.

И так опустошился и устал я,
Что в лёд готовлюсь обратиться талый,
И краски мира смешаны почти.
Уже рисуют город этой смесью,
В его безличье потеряюсь весь я,
Но ты письмо с любовью перечти.

И посети места, где быт наш грешный
Чередовался с тучей и скворешней,
Где небо ты показывала мне,
И где, рассветным увлечён рассказом,
Срывал плоды бессмертья краткий разум –
И храм провидел в хаосе камней…

Тебе в глаза пусть краски бьют ключами,
С твоими многоцветными ночами
Мощённые безмолвием поля
По милости небес – да разминутся…
Прочла? Так не замедли улыбнуться:
Пока писал, вдруг выздоровел я.

1975

Сгущенье

Даже сны без видений – гуще,
Чем октябрьский воздух гор,
Возвещающий и дающий
Мудрость – ветру, уму – простор.

Но его соберут морозы,
Как букет предрассветных астр,
И сгустятся в душе вопросы,
Превратив её в алебастр.

И – хрустальной свободы линза –
Этот воздух, зимой дарим,
Будет пристальным зреньем признан,
Созерцаем, как царь долин.

И покроет любые сани,
И заслонит любую щель. –
Овевавший лицо, он встанет
Цитаделью вокруг вещей.

1975

"В ту пору сонную, когда…"

В ту пору сонную, когда
Молчанье – это точка зренья, –
Листа над пропастью паренье
И нежилые города –

Собратья речи. А за нею,
При каждом слоге на посту,
Стоит, от крови сатанея,
Заворожённых дней пастух.

1975

Поэты

Я увидел – в разных странах
На бинтах бумаги – перья,
Как пинцеты в чистых ранах,
А слова, являясь, пели –
Альт, и тенор, и сопрано –
В кабинете, в зале, в келье.

Я увидел, как, раскинув
Сотни пальцев музыкальных
По больной клавиатуре,
Свет лечил друзей опальных –
И, сойдя, лежал на спинах,
На ковре, соломе, стуле…

1975

Варшавский цадик

На самой дальней из окраин,
Где год великим шёл постом
И мор садился как хозяин
При редкой трапезе за стол,

Служил у мельника Иосиф.
Порой, мешок с мукою сбросив
Средь поля с неокрепших плеч,
В страданьях слуха не утратив,
Он видел ангелов-собратьев
И слышал сбивчивую речь:

"Поют, скрипя, дверные петли,
Светильник полдня не погас,
Ступай за нами – и не медли
От смерти спрятаться средь нас!

Пока, голодный, по морозцу
Бежишь – и близится метель,
Твой Сад Заброшенный разросся,
С тобой свиданья захотел…"

Он отвечал: "Я грохот слышу
Солдат-губителей. Всё ближе
И неизбежней с каждым днём
Сестёр и братьев избиенье…
Народ, скажу я, внемли пенью
И засели нездешний дом!..

Я приурочен к злому часу,
И если в страхе отступлю –
Какие волны хлынут сразу?
Кого из вас я утоплю?

Творенье длится. Если сброшу
Мешок судьбы средь бела дня, –
Один из вас поднимет ношу,
Его пошлют сменить меня!"

…И светлый сонм, охвачен дрожью,
Бежал, как искры от огня…

1975

Чтенье книг

О чтенье книг – немое построенье
Заиндевевших замков изо льда!..
И неприметно улицы старенье,
И то, что шаг затверженный солдат

Стал неуверенней, и то, что вовсе
Исчез сосед, как слово из стиха,
А годы разбредаются, как овцы,
В твоём лице утратив пастуха, –

Ты не заметишь, строя лучевые
Кварталы зданий, гаснущих тотчас.
Но выйдешь вдруг на улицы живые –
Занять у них дыханья, истощась, –

И встанет ель в дверях, как хмурый леший,
И, распахнув бесшумную метель,
Войдёшь в кирпичный город, побелевший
От снегопада множества смертей…

1975

Поэты
Из цикла

[1] Кольридж

Внезапно расцветает море,
Обвито зарослями рук,
Вздымаясь в бунте и крамоле,
И над водою дышит Дух.

И в отрешённом ранге флотском
Пред Небом шкипер предстоит,
И завещанье пишет лоцман
Для развлеченья Нереид.

И слышен шторма взмах последний:
Над вознесённою волной,
Над шлемом бурь, на самом гребне –
Сразился Ангел с Сатаной!

1976

[2] Гёте

Быть в сумраке – светом
И тьмой – поутру,
В метели – раздетым,
Одетым – в жару,

На Западе – шахом,
А в бездне – летать
И каверзным взмахом
Пространства взметать…

Творить – и лениться.
Мелькнёт эполет –
Учтиво склониться,
И плюнуть вослед!

1976

[3] Низами

В светлейших долинах лежал твой удел,
Но сам ты в один из семи
Тех дней невечерних слететь захотел,
Как лист, и ослепнуть с людьми.
Ты вышел, покинув бессмертный простор,
Гремя золотыми дверьми,
Вослед не послышался окрик: "Постой!" –
С небес безразличных семи.

Но, если стыдишься стать братом вещам,
Моё увещанье прими:
Я родину душ по ночам посещал, –
И ты посети с Низами!

1976

[4] Петефи

Зеркальное застывшее пространство,
Родные колосящиеся степи,
Вода и свет, обнявшиеся страстно, –
Свежа, недвижна родина Петефи.

Но, недруг сердца и мечты союзник, –
Душой кляни, а языком приветствуй, –
Со свитой чисел, офицеров грузных,
Шагает Время мимо строя бедствий

И говорит: "Я честью заклинаю:
Исполни долг, а после славы требуй –
Верни всю кровь бурлящему Дунаю,
А весь порыв – безоблачному небу!"

1976

Улица будущего

В начале – тихий дом, и здесь
Живут герои Ариосто:
С них смерть навеки сбила спесь,
У них бесхитростно и просто
Цветёт блаженство на лице.

А близ провала – там, в конце,
Есть особняк героев Кафки,
И каждый мыслит: "Как я цел
Остался средь вселенской давки?.." –
И не решит никто задачи…

…На протяженье мостовой –
От Дома смеха к Дому плача –
Подземный мерный пульс живой,
И крови полная отдача
И поит, и во всей красе
Сырую землю содрогает…
С тем сердцем, словно Одиссей
С сиренами, мой слух играет.

1976

"Был мальчиком кудлатым…"

Был мальчиком кудлатым,
И у корней, где мох,
Как рядом с тайным кладом,
Стоять часами мог:

Там муравьи копали,
Фундамент возводя,
И маленькие пальмы
Лоснились от дождя.

И жил народ любезный
В стране лесов и вилл,
А он, как дух небесный,
Над нею волен был.

Но мальчик стал подростком –
И ощутил, скорбя,
В садах, под корнем скользким,
В такой стране – себя.

И только много позже,
Покинув путь кривой,
Внезапно понял с дрожью,
Кто смотрит на него…

1976

Безрассветный край

Вблизи гнездящихся меж мыслей
Домов, гнетущих и квадратных,
Близ газовых заводов, близ ли
Орудий пахотных и ратных, –

Не знаю, только в гиблом месте
Толпятся ночью под покровом
Чернеющих, как дым, известий:
Не жди рассвета в мире новом!

Его не будет. Проходи же.
Привыкни к жизни одноцветной! –
Но смотрят вверх. И небо ближе.
Росою пахнет предрассветной.

1976

"Мне прежде яви открывалось…"

Мне прежде яви открывалось
В широком сне:
Деревья стягами взвивались,
И крепостями надмевались
Леса к весне.

И снился ты: твои полёты,
Паденья крик, –
Цветущих яблонь повороты,
Вперёд смотрящий, с видом Лота,
Седой цветник.

И только так могло случиться,
Слетевший лист:
В преддверье смерти – чем лечиться?
Предначертанье ветра – чисто,
И сам он чист.

1976

Балкон

Внезапною зарёю ранней
Разбужен мальчик. Он взволнован
Цветным сверканием собраний
И бесконечно звёздным, новым,

Слепящим небом. Там, над домом,
Всё ожило – и смотрят люди
Вслед лицам, некогда знакомым,
И взглядам, гаснущим в салюте.

И на балконе замер мальчик:
Под ним – в сибирский лес длиною –
В обрядовых застыла плачах
Толпа зарезанных войною.

Но вдруг – средь мёртвых – вдох и выдох:
Из них один стоит всех выше,
Один из некогда убитых
Над городом внезапным дышит…

И понял он, что без порезов
Прожитых жизней – жив не будешь,
Что прошлое не схватишь трезво
И только опрометью – скрутишь.

1976

Чайка

Из цикла "Песни безумца"
От облака к облаку перелетая
И всё оставаясь внизу,
Ты, острая чайка, ты, чайка крутая,
Зачем накликала грозу?