Робким не был младший брат,
Кстати, звать Иваном,
Он идёт стрелу искать,
И жену с приданным.
Долго, коротко ли шёл,
Вот уже трясина,
А на кочке выстлан шёлк,
И цветок жасмина.
Там лягушка на шелку,
Стрелку держит в лапке,
Ваня взялся за щеку,
И бьёт себя по шапке.
Чуть не тронулся умом:
"Что мне скажут братья,
Коль лягушку в свой я дом,
Принесу в объятьях"
Завернул её в шелка,
А куда деваться,
Положил на дно мешка,
Ведь не целоваться.
А когда пришёл домой,
Положил в лукошко:
– "Будет дома домовой"
– Пошутил немножко.
Вот и ночь уходит прочь,
Луч ещё не блещет,
Спать Иван, уж не охоч,
Девушка щебечет.
Снится что ли, думал он,
Голосок хохочет,
Как рукой прогнало сон,
Знать, кто это хочет:
– "Не лягушка ль ты моя,
Красная девица,
Правду всю ты не тая,
Расскажи сестрица"
– Я, царевна, это знай,
И твоя лягушка,
Но со мною не играй,
Я ведь не игрушка.
Ночь пока ещё в окне,
И не видно солнца,
Расскажу я о себе,
Занавесь оконце.
Было это или нет,
Но поверить надо,
Ну, а мне держать ответ,
Сказывая складно.
В царстве, где всё тишь да гладь,
И живётся в сладость,
Родила царица-мать,
Дочь царю на радость.
Подросла, когда она,
Стало видно сразу,
Для кого была дана,
Радость эта глазу.
Женихи из разных стран,
Сватались к невесте,
Только не был избран, Вань,
Ни один на месте.
Вот, однажды, на порог,
Было то недавно,
Прибыл сам Кощей-варог,
Вот жених-то "славный"
Для царя, какой он зять?
Не было печали,
Не пошёл его встречать,
И Кощей отчалил.
Но замыслил, видно зло,
С магиею дружен,
Применил, тать, ремесло,
Захотел быть мужем.
Повелел лягушкой стать,
Поселил в болоте,
Чтоб никто бы в жёны взять,
Не хотел в народе.
Коль на мне те, женишок,
Выпало жениться,
Потерпи три дня дружок,
Не воды напиться.
Три денёчка продержись,
И не будет порчи,
Сладкой станет наша жизнь,
И не только ночью.
С чёрной магией борюсь,
И с заходом солнца,
Я девицей становлюсь,
До луча в оконце.
Видишь, кепочкой, лежит,
Шкурочка лягушки,
Как скажу, посторожи,
Прячь её в подушки.
А теперь, пора уже,
Вижу солнца лучик,
Не тужи ты без нужды,
Ночи жди мой зайчик".
И упала, об пол – бряк.
Стала вновь лягушкой,
Ваня в страхе и обмяк,
Будто выстрел пушкой.
…Но опомнился, ожил,
В руки взял лягушку,
И в лукошко положил,
А наверх подушку.
Жёны братьев у дверей,
Речи эти слышат,
…И на цыпочках скорей,
Прячутся, как мыши.
А наутро во дворец,
Царь детей звал зычно
Я проверю всех девиц,
Нынче самолично.
Пусть спекут-ка жёны хлеб,
Белый и духмяный,
Всякий, кто его бы ел,
Становился пьяным.
Знать не слышал царь-отец,
Кто сказать посмеет,
Что лягушку молодец,
Там в лукошке греет"
Пригорюнился Иван:
"Как же дело сладить,
Вдруг, раскроется обман,
Царь не будет гладить"
А лягушка ква да ква:
"Не кручинься Ваня,
Не падёт твоя Москва,
Будет хлеб духмяный".
Замесила тесто в чан,
И вокруг хлопочет,
А в окошке, как кочан,
Голова хохочет.
То была купцова дочь,
Рядом и боярская,
Делать всё решили в точь,
Как лягушка царская.
3
Ночью спит Иван, не слышит,
Как лягушка в эту рань,
Стала вновь царевной, ищет
И зовет на помощь нянь:
"Мамки няни собирайтесь,
Испеките хлеб для нас,
И в работе постарайтесь,
Что б никто не видел вас"
То не хлебную краюху,
Каравай для ВИП-персон,
Ваня только лишь понюхал
И забыл про сладкий сон.
Взял он этот хлеб и в гости
Во дворец к отцу пошел,
Братья там и моют кости,
Мол, Иван с ума сошел.
Хлеб невесток старших царь,
Отведать не решился,
Приказал, унёс, чтоб псарь,
Суд тем и завершился.
Хлеб жены, сынка Ивана,
Похвалил: "Ей ставлю пять,
Старших жёны на диване,
Вместо дела, видно спят"
Если б только этим дело,
Было кончено в тот раз.
Царь отец опять умело,
Братьям новый дал наказ:
– "Я узнаю, что за жены,
Если вышьют за ночь стяг.
Завтра утром наряженных,
Жду опять я вас в гостях".
Ваня вновь, чернее тучи,
А лягушка ква да ква:
"Что кручинишься, не лучше ль,
Рассказать, о чем молва?"
Дело в том, сказал царевич,
Что отец в сомненье пал,
Плохо хлеб спекли девицы,
И заданье снова дал.
Надо вышить для дозора,
Стяг – узорный колорит,
И предстать пред царским взором,
Завтра утром говорит.
А лягушка снова скачет:
– "Что же ты повесил нос,
Не сложна твоя задача,
Будет стяг, готовь поднос"
Подсмотрели неумехи,
Как иглой лягушка шьёт,
Спёрли нитки для потехи,
Пусть, попробует, найдёт.
Только ночью Василиса
Обрела свой прежний вид,
Призвала с крыльца девица
Нянек в помощь без обид.
Утром встал Иван понуро,
Головой повел на печь,
А на ней лежал в ажуре
Стяг длиною в русский меч.
Вышит стяг цветным узором,
Словно радугой облит,
Царский герб на нем дозорам,
Виден, издали, как щит.
Взял тот стяг Иван и в гости
Во дворец к отцу пошёл,
Там уж братья на подносе
Подают изделья жен.
Глянул царь-отец на стяги,
Удержал взгляд на одном,
Два, как будто из бумаги,
Ну, а этот, хоть на дом.
Похвалил отец Ивана:
– "За тебя, опять я рад,
У тебя жена, как мама,
А от старших только смрад.
А теперь родные братья,
Завтра были б, что б с утра,
Вместе с женами в объятьях,
Во дворце моем – пора"
Вновь от батюшки не весел,
Он пришёл, ни сыт, ни пьян,
– "Что ты голову повесил,
Что опять случилось, Вань?"
То лягушка вопрошает,
И в лукошке шебаршит,
Наперёд ответы знает,
И с сочувствием спешит.
Рассказал, Иван, в чем дело,
А лягушка: "Не беда,
Ты один иди и смело,
Попозже я приду одна"
День до вечера устанет,
Ближе к ночи гасит свет,
Утро мудрое настанет,
И даст молодцу совет.
Утром, Ваня, снова в гости,
Во дворец к отцу пошел,
Братья жен в полати вносят,
На руках. И он, зашел.
Встал в сторонке, хмуря брови,
Глядя искоса на дверь,
Старший брат за руку ловит,
Говорит ему: "Теперь,
Что ты делать будешь братец,
Наступил и наш денек,
За обман отец отплатит,
Жару даст тебе Ванёк".
Что сказать, Иван не знает,
Лучше, думает, молчать
Вдруг, царевна опоздает,
…Может, выйти покричать.
Но раздался гром небесный,
Разнеслась по стенам дрожь,
Во дворце вдруг стало тесно,
Когда вошла царева дочь.
За царевичем – Иваном,
Значит дочь царю-отцу,
Шла красавицей румяной,
А как наряд к ее лицу.
Жемчугами шита блуза,
На подоле бисера,
Волосами бело-руса,
И с косою до бедра.
Мимо всех она проходит,
Ване руку подаёт,
Он к отцу ее отводит,
Все вздыхают: – "Во, даёт"
Стали гости веселиться,
Кушать пить и танцевать,
Ну а шкурка, знать пылится,
В том лукошечке опять.
Между делом, неумёхи,
Жены старших сыновей,
Зло затеяли, со смехом,
Убежали в дом за ней.
В печке уголья раздули,
Бересты добавили,
Шкурку взяли без раздумий
И в огонь отправили.
Воротились, веселятся,
Без умолку говорят,
Только глазки, будто шилья,
Как буравчики, сверлят.
А веселье в новом русле,
Василиса уж поёт,
Как соловушка, под гусли,
И под вздохи: – "Во, даёт".
Царь-отец был рад безмерно:
– "Вань, спасибо, угодил.
Внук родился б, ты поверь мне,
Я б все царство угостил.
На ночлег вернулись в полночь.
Глядь, царевна, шкурки нет,
Лишь, обугленный комочек,
Вот и все, тушите свет.
Потому и Василиса,
Говорит Ивану вскользь:
– "Рано, милый, веселиться,
И печалится, ты брось.
Не сберёг любовь, обидно,
Ну да, Бог тебя простит,
Нам расстаться надо, видно,
Враг зовёт меня "гостить".
Буду я за океаном,
У Кощея на цепи,
Там на острове Буяне,
В подземелье взаперти".
Так сказала и исчезла,
Сам царевич духом пал,
Как со злом бороться, честно,
Он тогда еще не знал.
Взял он лук, калены стрелы,
Меч со щитом и на коня.
Ветром дунул – вот пострел то,
Зло искать на склоне дня.
Едет по лесу. Избушка,
Там без окон, без дверей.
Ночь. Увидел колотушку.
Бьёт, впустили, чтоб скорей.
Дверь нашлась, знать была скрыта.
Вышла старая карга:
"Чё, те надо? Я ведь сыта,
Не греми в мои рога"
А царевич был настырен,
Говорит: "Впусти быстрей,
Грей, не грей, в избушке дыры,
Насквозь сделаю твоей.
Ты бы чаем угостила,
Чем махаться кочергой"
Делать нечего, впустила,
Назвалась Бабой-Ягой.
Расспросила о здоровье,
Что, да как, и почему?
От коровы в изголовье
Череп бросила ему.
Но царевич смотрит смело,
Он и сам не лыком шит.
– "Говори, пока ты цела,
Где Кощея смерть лежит?
Ты и он нечиста сила,
Честь царевны отстою,
Уж не ты ли утащила,
В топи девицу мою.
А меня тебе не скушать"
Та прошамкала в ответ:
– "Не спеши казнить, Ванюша,
Добрый дам тебе совет.
Пусть, Кощею ворожила,
Но что было, то прошло,
Слушай, чё скажу те, милый,
Пока солнце не взошло:
"В царстве, что граничит с вашим,
У царя родилась дочь,
Подросла когда, то краше,
Свет не видел девиц в точ.
Много сваталось к царевне
Женихов из разных стран,
А Кощей был самым первым,
Но был прогнан хулиган.
Затаил обиду видно,
Пожелал лягушкой стать.
Меня просил, чтоб напоила
Отравой мерзкой – вот ведь тать.
Пусть, сказал, лягушкой будет,