Кенжеев Бахыт Шкуруллаевич - Послания стр 2.

БАЛЛАДА ПРОЩАНИЯ

Опять под лампою допоздна
желтеет бесплодный круг.
Одной печалью уязвлена,
давно моя жизнь от рук
отбилась… а память стоит за мной,
и щёки её горят,
когда ревёт самолёт ночной
два года тому назад.

Одна разлука – а сколько слёз.

Над городом ледяным
вставало солнце, в ветвях берёз
сгущался зелёный дым,
рождались дети, скворец, как встарь,
будил меня поутру,
а всё казалось – стоит февраль,
и мы – вдвоём на ветру.

Шептала вьюга: "Утихомирь
пустые надежды, друг".
Блистала тьма, раздавалась вширь,
звенела, пела вокруг,
и понял я, что мои следы,
и сумрачный дар, и честь
ушли в метель… У любой звезды
заветная флейта есть,

но если время двинется вспять -
я в двери твои стучу -
воскреснув, заново умирать
мне будет не по плечу.
Я брошусь за борт, когда ладья
отчалит, веслом скрипя,
но это буду уже не я,
и мне не узнать тебя.

Все двадцать писем твоих в пыли,
на плёнке голос плывёт.
Вдвоём на разных концах земли
мы смотрим на ледоход.
Вольноотпущенница, давай
помиримся без стыда -
весной любая живая тварь
ищет себе гнезда.

Крошатся льдины, в тумане порт,
над городом облака,
но профиль кесаря так же твёрд,
а монетка так же легка.
Отдай ему всё, что попросит он, -
оставит он, не возьмёт
василеостровский Орион
и баржи, вмёрзшие в лёд.

Прощай! Раскаявшийся – стократ
блажен, потому хитёр.
Ему – смеяться у райских врат,
и не для него костёр.
А ночь свистит над моим виском,
не встретиться нам нигде,
лежит колечко на дне морском,
в солёной морской воде.

Когда-нибудь я ещё верну
и радость, и прах в горсти.
Возьми на память ещё одну
десятую часть пути.
И то, что было давным-давно,
и то, что поёт звезда, -
возьми на счастье ещё одно
прощание навсегда.

1977–1981

"Уходит город на покой…"

К. Ф.

Уходит город на покой,
ко лбу прикладывая холод,
и воздух осени сухой
стеклянным лезвием расколот.

Тёмные воды – кораблю,
безлюдье – сумрачной аллее.
Льёт дождь, а я его люблю
и расставаться с ним жалею.

А впрочем, дело не в дожде.
Скорее в том, что в час заката
деревья клонятся к воде,
бульвары смотрят виновато,

скорее в том, что в поймах рек
гремит гусиная охота,
что глубже дышит человек
и видит с птичьего полёта:

горит его осенний дом,
листва становится золою,
ладони, полные дождём,
горят над мокрою землёю…

1977

"собираясь в гости к жизни…"

собираясь в гости к жизни
надо светлые глаза
свитер молодости грешной
и гитару на плечо

собираясь в гости к смерти
надо чёрные штаны
снежно-белую рубаху
узкий галстук тишины

при последнем поцелуе
надо вспомнить хорошо
все повадки музыканта
и тугой его смычок

кто затянет эту встречу
тот вернётся слишком пьян
и забудет как играли
скрипка ива и туман

осторожно сквозь сугробы
тихо-тихо дверь открыть
возвращеньем поздним чтобы
никого не разбудить

1978

"Я всё тебе отдам, я камнем брошусь в воду…"

Я всё тебе отдам, я камнем брошусь в воду -
но кто меня тогда отпустит на свободу,

умоет ноги мне, назначит смерти срок,
над рюмкою моей развинтит перстенёк?

Мелькает стрекоза в полёте бестолковом,
колеблется душа меж синим и лиловым,

сырую гладь реки и ветреный залив
в глазах фасеточных стократно повторив.

О чём ты говоришь? Ей ничего не надо,
ни тяжести земной, ни облачной отрады,

пусть не умеет жить и не умеет петь -
одна утеха ей – лететь, лететь, лететь,

пока над вереском, над кочками болота
Господь не оборвёт беспечного полёта,

покуда не ушли в болотный жирный ил
соцветья наших глаз, обрывки наших крыл…

1978

"…а жизнь лежит на донышке шкатулки…"

…а жизнь лежит на донышке шкатулки,
простая, тихая – что августовский свет.
Уходит музыка в глухие переулки,
в густую ночь, которой больше нет.
Раскаяния с нею не случится,
затерянной в громадах городов.
Чернеют ноты. Вспархивают птицы
с дрожащих телеграфных проводов.
Когда б я был умнее и упорней,
я закричал, я умер бы во сне -
но тополя, распластывая корни,
ещё не разуверились во мне.

Там церковь есть. Чугунная ограда
бросает наземь грозовую тень,
и прямо в детство тянется из сада
давнишняя продрогшая сирень.
Я всматриваюсь – в маленьком приделе
три женщины сквозь будущую тьму
склонились над младенцем в колыбели
и говорят о гибели ему.
Они поют, волнуясь и пророча,
проходит жизнь в разлуке и труде,
и добрый воздух предосенней ночи
настоян на рябине и дожде…

1978

"когда захлопнется коробка…"

когда захлопнется коробка
и студенистая вода
с огромным шумом выбьет пробку
глухого слова никогда
себя я дрожью в пальцах выдам
я вспомню детское тепло
и над подъездом угловатым
венецианское стекло

так удивительно и просто
над переулком той поры
взлетало облако-подросток
в голубоватые миры
и в ночь великого улова
на молчаливое родство
вели старьёвщика слепого
дворами детства моего

а жизнь мерещилась вполсилы
сухими листьями шурша
и тихо помощи просила
неизлечимая душа
простые дни её доныне
когда я высох и исчез
на золотистой паутине
свисают с медленных небес

плывут бутылка и котомка
из распростёртого окна
опять замедленная съёмка
и камню падать допоздна
и вены времени вскрывая
в каком-то невозможном сне
плывёт дорожка звуковая
вдогонку световой волне

1979

"До горизонта поля полыни…"

До горизонта поля полыни
до горизонта поля полыни
а за полынью поля сирени
а за сиренью поля беглеца
до самой смерти попытка жизни
до самой смерти возможность жизни
до самой жизни возможность смерти
и так без конца без конца

Я сам не знаю чего мы ищем
паря меж церковью и кладбищем
чего мы ищем о чём мы помним
когда плывём в небосвод ночной
в полях пшеницы в полях сирени
убегают в прошлое наши тени
ускользают в прошлое наши тени
надеждой мучаясь и виной

До горизонта вместе с грозою
сизые ночи гневные зори
вплоть до подземного дома грома
до расставанья а дальше врозь
дальше на выбор – свист соловьиный
шелест совиный явка с повинной
в полях несжатых дорога к дому
покуда сердце не сорвалось

А с двух сторон с двух сторон пригорка
снежная оземь легла скатёрка
где полыхали поля полыни
полынья протяжная глубока
заснежено сердце а в небе ночами
не замерзает речка печали -
не замерзает эта река

1977

"Открыть глаза – и с неба огневого…"

Открыть глаза – и с неба огневого
ударит в землю звёздная струя.
Ещё темно, а сон пылает снова,
и я тебе не брат и не судья.
Трещит свеча. Летучий сумрак светел,
вбегай в него тропинкою любой.
Я засыпал, но там тебя не встретил.
Когда умрёшь, возьми меня с собой.
И тень моя, как газовое пламя,
оставит охладевшее жильё,
чтобы унять бесплодными губами
горящее дыхание твоё.

Не призрак, нет, скорее пробуждение.
Кружится яблоко на блюдце золотом.
Что обещать на счастье в день рождения,
чтобы обиды не было потом?
Ещё озимые не вышли из-под снега,
лежит колодец в чёрном серебре,
и злое сердце в поисках побега
колючей льдинкой плещется в ведре.
И грустный голос женщины влюблённой,
в котором явь и кареглазый свет,
своей прозрачностью и ночью опалённой
перебивает пение планет.

29 марта 1978

"хороша и легка и нелепа…"

хороша и легка и нелепа
в золотистом чернильном тепле
хороши обнажённые липы
и сухая полынь на столе
хороша твоя мглистая книга
отчего мы стоим у окна
в нетерпении первого снега
суматошного белого сна

расскажи мне какая тревога
на твоих пересохших губах
приложить ли вечернего снега
утолить твою радость и страх
или может быть выпить немного
благо есть ещё водка и дом
чтобы спеть накануне побега
о дороге под зимним дождём

жизнь торопится жить торопливо
обгоняя ночной снегопад
и звенеть как его переливы
у церквей и садовых оград
словно снежное женское пение
проливается издалека
но у музыки нет нетерпения
а у осени нет языка

улыбнись мне одними глазами
будто ветер по снегу пройди
не хочу не хочу предсказаний
пусть играет метель впереди
пусть цикуты пахучей и медленной
я по доброй воле не пью
дай мне музыки терпкой и ветреной
на погибель твою и мою

1978