С этими словами он протянул руку к карману пиджака, висящего на спинке высокого стула, и, пошарив там, достал сначала новенькую записную книжку, а затем, нырнув рукой во второй карман, вытащил маленький футлярчик с очками для чтения, нервно нацепил их на нос и, кашлянув несколько раз, не глядя на своего друга, начал читать:
"Женщина просто красивая или просто умная – просто скучна.
Удивительная женщина удивляет.
Странная женщина заставляет задуматься.
Необычная женщина заставит тебя чувствовать по-новому.
Незаурядная, наверное, будет сочетать в себе ум и красоту.
Сексуальная женщина взволнует твою плоть, которая, насытившись, вновь заснёт… а потом вновь проснётся на зов другой сексуальности…
А есть ещё женщина "своя" – та, которая будет выше всех категорий и раскладов, но всё: запах, движения и жесты, истерики и слёзы, восторги и радости – будут играть особую, только тобой узнаваемую, единственную музыку на струнах души твоей, перебирая нежными пальцами мысли и унося вихрем ветра чувства".
Тут Игорь остановился, наконец-то в первый раз за весь вечер посмотрел прямо в глаза внимательно слушающего его Феликса и, вдохнув, а потом выдохнув, сказал:
– Так вот…..
Не глядя, взял стакан со стойки бара, одним глотком выпил содержимое, быстрым движением вытер предательски сбегающую по подбородку капельку спиртного и решительно продолжил:
– Со мной что-то происходит! Я встретил женщину, рядом с которой чувствую себя не только спокойно и комфортно, но и впервые в жизни испытываю что-то необычное: я хочу за ней ухаживать за столом, когда мы в одной компании, хочу о ней заботиться, но самое странное – я хочу её слушать! Хотя иногда она несёт на мой взгляд чёрти что, но ты знаешь, Феликс… Я смотрю ей в глаза и вижу, что ей важно то, о чём она говорит, и когда она спрашивает меня, понял ли я её, я отвечаю честно, что нет, но стараюсь. И ещё, она меня… вдохновляет…
– Как её зовут? – спросил Феликс, которого заинтересовали такие внезапные откровения обычно циничного друга.
– Я зову её Настоящая женщина. Не могу иначе представить её тебе.
Повертев пустой стакан в руке, он продолжал:
– Видишь, стакан пустой… ПУСТОЙ… Так я чувствовал себя до недавнего времени. Пока однажды, проснувшись рядом с ней, не почувствовал, что я больше не пустой! Она дала мне что-то большее, чем сексуальное удовлетворение вечно голодного тела, но… тепло, искру радости, ощущение наполненности…
Глаза старого поэта увлажнились.
– Мальчик мой, извини, что я так к тебе обращаюсь, – поспешно добавил он, – мне кажется, эта женщина дала тебе свою любовь.
Но Игорь, как будто не услышав друга, всё ещё заглядывая в стакан, как в книгу, задумчиво продолжал:
– А потом мне приснился сон. Что сижу я за школьной партой, с октябрятской звёздочкой на синем пиджачке школьной формы, которая смотрится по-дурацки на моём почти сорокалетием теле, и прилежно положив согнутые в локтях руки одну на другую, смотрю на тёмно-коричневую исцарапанную предыдущими движениями белого школьного мелка доску, а там, в центре, нарисована цифра четыре. И чей-то голос произносит:
"Запомни: всё в этом мире вертится вокруг этой цифры: четыре стихии, четыре времени года и четыре типа женщины: хозяйка, любовница, девочка, королева. Не перепутай!"
– Проснувшись, я вспомнил, что она недавно мне говорила что-то про женщин, что типа, есть женщины, которые всю жизнь застревают в одной-единственной роли, тем самым не раскрывая свой потенциал возможности и энергии. И что ей повезло: что нашёлся мужчина, который дал ей в один вечер любовь, заботу, ласку и уважение, и тем самым предоставил возможность за короткое время пережить четыре основные женские ипостаси. Я как всегда её слушал, как всегда не совсем понимая, о чём это она, но с прилежностью ученика, как на том последующем во сне уроке, пытался понять. Что я понял в тот вечер? Только то, что она говорила обо мне.
У Феликса, привыкшего к разному ходу и самому неожиданному повороту событий, которые он не только наблюдал в жизни, но и описывал в своих произведениях, вдруг резко пересохло в горле, и ненароком мелькнула шальная мысль, типа: "Ну-ты-брат-и-загнул!", но он тут же извиняюще улыбнулся Игорю, полуобернувшись к бару, всем понятным барменам жестом заказал ещё выпивку и нетерпеливо вернулся к прерванному разговору.
– Продолжай! – Этот разговор немного смутил, но одновременно и обрадовал его. Действительно, у Игоря произошло нечто такое, о чём он мечтал, писал, но никогда на самом деле не испытывал. Вечный романтик в душе, он был хорошо знаком с Любовью, но, увы, большинство из того, что он писал, существовало только в его мире, чистом, идеально красивом, но непонятном для многих мужчин, даже его близких друзей, одним из самых ярых циничных критиков которого был до недавнего времени сам Игорь.
Игорь как будто угадал, что Феликс искренне заинтересовался его откровениями, продолжал:
– Ты, человек старой закалки и несовременных устоев, хочешь, наверное, спросить, люблю ли я её, хочу ли жениться, детей. Я прав?
– Да, это то, что я хотел спросить, – не желая разочаровывать друга, кивнул в ответ Феликс.
– Не знаю, КАК тебе ответить. Эта женщина заставляет меня чувствовать… Почти в каждый из наших разговоров она рассказывает о том, что она чувствует. Искренне, сумбурно, непонятно… но… она как будто играет на той струне души моей, о существовании которой я и не подозревал. Не сковывая меня обычными женскими требованиями и не мучая лишними вопросами и претензиями, она говорит о том, что дорожит своей свободой, которая не означает бездумное перемещение из одной постели в другую, но имеет для неё антоним ограничения её творческой натуры, которую большинство и не пытаются понять. В этом я её понимаю, я тоже всё время стремлюсь к такой свободе, которую все опрометчиво называют безответственностью, не пытаясь искренне понять, что я на самом деле имею в виду.
Однажды она мне сказала, что её посетила законченная мысль, что мол, замуж она не хочет! И тут же поправилась, что не хочет в формате "обычного" замужества. Обычного в смысле: обязательного с точки зрения обществом, а посему нужного. Для положения, для уважения, для продолжения рода, для воспитательных целей (дочку растит, как никак).
Нет, не хочет, потому что нужно! Что вообще в таком формате не хочет! Рассказала, что незадолго до этого разговаривала с тридцатилетней подругой, которую родители всё время теребят вопросами, в стиле "ну когда же уже ты будешь, как нам нужно, в твои-то годы?!" А та бедная, мучается. И непонятно, серьёзно ли страдает от отсутствия пары, семейной жизни и детей или же, если бы не было такого давления со стороны общества, просто занималась бы собой и саморазвитием и не колбасилась!? И типа подруга честно ответила: "Занималась бы собой!", но тут же поправилась, как будто попыталась заглушить собственные мысли: "Подруга, ты что? Опасно так думать, я так НИКОГДА НЕ ВЫЙДУ ЗАМУЖ!"
Игорь вдруг замолчал, видимо ему в голову пришла какая-то мысль. Затем, встряхнув головой, как бы отгоняя надоедливую муху, вернулся к происходящему здесь и сейчас и спросил:
– Что ты обо всём этом думаешь?
– У тебя блестят глаза, друг мой, – просто сказал Феликс.
Игорь непонимающе на него уставился.
– О чём ты?
– О том, чего ты сам не можешь видеть. Ты смущён, растерян, не понимаешь, что с тобой происходит, но – тот свет, который зажгла в тебе эта женщина, отражается блеском твоих глаз. Ты говоришь о ней с нежностью, твоё эго ещё прикрывается щитом цинизма, но в щите этом я вижу бреши, через которые пробивается свет.
– Поэт, опять ты за своё… – начал было говорить Игорь, но тут же и осёкся. Он вдруг понял, о чём ему все эти годы рассказывал Феликс. Подняв взгляд куда-то наверх, прищурив глаза, через стекло очков посмотрел на лампу под потолком и вдруг увидел те самые лучики света и ту картину, которую ему описал за минуту до этого Феликс.
Они ещё посидели некоторое время, прислушиваясь к внезапно появившейся откуда-то музыке, а затем одновременно, не сговариваясь, расплатились и направились к выходу из "Убежища", думая каждый о своём.
Расставаясь на улице, они молча, не говоря больше ни слова, крепко, по-мужски, пожали друг другу руки и разошлись каждый в свою сторону, каждый к своему огню и женщине, своей, неповторимой, единственной, держащей этот согревающий огонь для своего, возвращающегося к ней, мужчины.
Сделав несколько шагов, Феликс оглянулся и посмотрел на уходящего Игоря, вокруг которого был заметен ореол света, присущий только влюбленному человеку.
Будьте моим музем!
Пока подруги искали себе мужей, она была занята иными поисками. Она искала муза! Такого, чтобы вдохновлял, такого чтобы не напрягал. Чтобы жилось с ним, как дышалось: естественно и свободно.
Говорят, что поэт не может жить без музы. Она не поэт, просто женщина, но ей тоже хотелось встретить… мужчину, который будет вдохновлять, заботиться, оберегать. Который не пройдёт мимо, заметив грусть в ее глазах. Который воодушевит её, поддержит и не даст погаснуть разгорающемуся огоньку её души.
Она ждёт его, своего муза… Ищет его в переплетениях снов, стирая в кровь ноги на дорогах жизни. Она бережно несёт ему в ладошках свои надежды и чаяния, аккуратно сдувая пылинки иллюзий и отпивая глотками горечь разочарований и обид.
Сквозь годы и расстояния времени она чувствует его дупгу, которую сразу узнает, увидит, услышит по вибрациям струн души своей, которые переберёт, нежно подбирая мелодию, судьба!