Что потеряла документ
И ныне ходит к прокурору,
Как нетипичный элемент.
Ах, бабка думала без бед
На пенсии пожить в усладу,
Но не выходит, ищет правду,
А силы нет – и правды нет.
И зря в обиде свой укор
Она возводит на ЦеКа,
Ей нетипичный прокурор
Попался лишь наверняка.
И о Ефимке я осмелюсь -
Он по субботам в стельку пьёт
И после целую неделю
На хлеб чекушечки сдаёт.
Да мало ль их, что денно, нощно
И пашут, мелют и куют,
И после смены – сверхурочно -
План производственный дают.
Они, возможно, нетипичны,
И в эти рамки не берусь
Я их вгонять, но неприлично
Без них показывать нам Русь.
…Но стих ещё не явлен миру.
Ещё не начата строка.
Зато, как огненную лиру,
Уже в руке держу бокал.
"Мои мучителЯ – они правы…"
Мои мучителЯ – они правы,
Снимаю шляпу, кланяюсь, заметьте.
Владивосток – прошедшее столетье
Для всех, кто прибывает из Москвы.
А мы здесь пребываем во палатах,
Где никого ничем не удивишь.
Один поэт уже воспел когда-то
Уют больницы, не попав в Париж.
Я помню, как зачитывался им,
Как поразил слепец с лицом радара,
Что вечно ждал из темноты удара,
Словно поэт, с открытием своим.
А ныне: сопок жёлтый полукруг,
Асфальт и "Волга" лёгкой синевы.
Андрей Петрович, может, это Вы
Спешите в Академию наук.
Я рад за Вас, Вы – депутат Союза,
Верховного Союза СССР.
Не так плоха совдеповская муза
Раз подарила Вам созвучье "сэр".
К другим она, увы, не так лояльна:
Сума, тюрьма, больница – жёлтый дом.
"Мочить" своих у нас не аморально,
У нас лишь "амораловка" – погром.
А впрочем, мне заботы ни к чему.
МучителЯ разъехались давно.
И если буду жить я по уму -
Мне обеспечено больничное окно.
Май 1973
"Друзья мои, мне очень трудно жить…"
Друзья мои, мне очень трудно жить.
Молчанье стало звонкою монетой -
Я получаю с песни недопетой,
Вернее, с той, – что не посмел сложить.
Друзья мои, печален мой предел.
И, очевидно, надо жить иначе,
Чтоб в золоте, которое я трачу,
Не слышать песни той – что не посмел…
Май 1974
"Итак, прощайте, хватит быть послушным…"
Итак, прощайте, хватит быть послушным.
Раз я пришёлся вам не ко двору -
Позвольте жить мне, как считаю нужным.
Я ухожу от вас в свою игру.
Я буду вновь искать повсюду клад
И город свой из кубиков построю.
Я буду жить – как двадцать лет назад,
Не забавляясь, а живя игрою.
Мне ничего от вас уже не нужно,
Я всё имею и имел всегда.
И если вам понять меня несложно -
Я счастлив так, как не был никогда.
Но если ваша жизнь вдруг станет в тягость,
Я приглашаю вас в свою игру,
Которую воспримете как благо -
В ней вы всегда придётесь ко двору.
Ангелы любви
"В какой стране? Пускай в стране Корало…"
В какой стране?
Пускай в стране Корало,
В которой мы живём до десяти -
На острове причудливых кораллов
Мне посчастливилось гусей пасти.
В сетях меридианов, параллелей
Он слишком мал – ячейки велики.
Вот гуси разогнались, полетели.
Мне машут лапки – красные флажки.
Но быть последним гусак мой не привык,
Вот он качнулся, побежал устало.
Гусак – мой самолёт и проводник,
Один лишь знает путь в страну Корало.
Страна Корало – остров робинзонов,
Страна пиратов и кривых ножей,
Страна тельняшек и татуировок,
Страна таинственных наскальных чертежей.
Я в той стране быть научился смелым,
И лучше всех стрелял из револьвера,
И сам убил, и в море сбросил тело
Торговца "чёрным деревом" Переро.
Страна моя, моя страна Корало,
Я многое успел там совершить!..
Под вечер гуси шествуют устало,
Хотя домой стараются спешить.
А ночью выплыл синий узкий месяц,
И успокаивала мама дурака:
Ты же большой,
Тебе же ровно десять,
Ты должен сам зарезать гусака.
Гуттаперчевый мальчик
В. С. Серебряному
Открывается синий ларчик,
Раскрывается жизнь-стезя.
И идёт гуттаперчевый мальчик -
Оступаться ему нельзя.
Над канатом знамёна реют,
Под канатом гудит толпа.
Что с того, что нога немеет?
Он идёт – такова судьба.
Вы канату под ним не верьте.
Осторожней, мальчик, ступай.
Но идёт он, касаясь смерти,
Видно, скользок у жизни край.
А толпа чересчур доверчива,
А толпа понимает просто:
Раз назвался ты гуттаперчевым,
То, пожалуйста, сделай мостик.
Только синий волшебный ларчик
Открывался лишь сам собой.
И упал
гуттаперчевый мальчик,
И разбился на мостовой.
Ты прости толпу эту, мальчик,
Что застыла, платки теребя.
Они верили
в твой синий ларчик,
Как не верили прежде в себя.
Попугай
Живёт в моей квартире попугай,
Похожий на заморского артиста.
Он по утрам не выкрикнет – вставай!
В нём, видимо, талант эквилибриста.
Он ходит по багету, как циркач,
И третий день мне голову морочит
Своим явленьем.
Он наверняка
Сбежал, стервец, из цирка и не хочет
Возврата на арену.
Попугай,
Но если купол неба – лучший кров,
Тогда зачем изволил напугать
Своей окраской наших воробьёв?
Лети к себе в далёкие края
За сине море и за море сини.
Ты не похож совсем на воробья
И не заискивай пред стаей воробьиной.
Как хорошо, что в форточку успел -
Но этого "плебеи" не простят.
И лишь за то, что ты красив, пострел,
Ещё не раз при встрече отомстят.
Так что давай,
Не унижай красу,
Лети к своим тропическим морям.
Не то я завтра в цирк тебя снесу -
Забыть свободу,
На смех воробьям.
"Что за чудо живые заячки…"
Что за чудо живые заячки!
Как бы снова их встретить мне? -
Думал я, лёжа в белой маечке,
О тех зайцах, что снились мне.
А по комнате запах оладий
Утро синее ворошит,
А по комнате новым платьем
Мама тихо-тихо шуршит.
Только я ведь не сплю и тоже
Жду домой отца из тайги -
Хлеб от зайцев куда дороже,
Чем оладьи и пироги.
Я сижу на отцовских коленях.
Разговоры о жизни в лесу.
Хвалит наши приготовленья,
А я заячий хлеб грызу.
Мы с отцом смеёмся согласно,
Мы с отцом уедем в тайгу.
Хлеб от зайцев – это прекрасно,
Только маме мы – ни гу-гу.
А потом я вырос и понял
(И как будто родился вновь) -
Что не заячий хлеб тревожил,
А отца моего любовь.
Цветы
Семейные люди, отставьте заботы,
Красивая женщина, слёзы утри,
Мужчина, уставший после работы,
Давайте присядем, поговорим.
Вы помните юность, живыми цветами,
До вскрика наполнившими тишину:
Запахом чуда и теми глазами,
Которые славили вашу жену.
Не надо таиться, память не стынет.
Да там уж деревья, где были кусты,
И в вазе теперь с небесною синью
Спокойно живут неживые цветы.
Зачем их храните? Дешевле… не вянут?!
А муж не такой, не такая жена,
Дети и те нелюбимыми стали,
А с вами ведь тоже дружила весна.
Были вы – бедные, всё же – богатые,
Любившие люди – факиры и феи,
Ссоры смешные и непонятные
Воспринимали, как гибель Помпеи.
Где это всё, почему же, как ящерица,
Холодны и мерзки милые рты?!
Не знает никто, ведь в вазе не старятся
Из мёртвой бумаги живые цветы.
"Так необычного хотелось…"
Так необычного хотелось,
Всё ж было шарпано, оплёвано…
Но март по капельке, несмело,
Уже зеркальность льда проклёвывал.
Он утверждал свою возможность,
И невозможность утверждал,
И всё, что сковывала ложность,
Освобождал, освобождал.
И тот, кто необычным бредил,
Вдруг томик пёстрый отложил,
С рассказами, в которых Бредбери
Необычайностью – душил.