Ведь ни для кого не секрет, что дедовщина в той или иной мере продолжает процветать. Ну, срочников сейчас не так много. Но от этого дедовщина меньше не становится. У так называемых «дедушек» есть дурная манера: забирать у молодых бутсы – наращивать скошенный каблук и тому подобные вещи. Причем особо ценятся бутсы новенькие, блестящие. А ведь на парне как раз такие и были – каблуки не сбитые совсем. Так почему же Шалимов Юрий Герасимович не удосужился проставить на них хотя бы инициалы? Ну-ка, ну-ка, ну-ка…» – Он наклонился вперед и прикрыл ладонью глаза.
– Что такое, товарищ полковник? – встревожился водитель.
– Да нет, Паша, все в порядке. Думаю просто, думаю. Размышляю.
– А то я решил, что укачало вас.
– Да нет, все в порядке. Ты за дорогой смотри. «А может быть, – продолжал размышлять Максим, – именно из-за этой формы и похитили тело? Может быть, нужна была не подписанная форма, а как раз форма с отсутствием всяких подписей, чтобы не возникало вопросов? Этих самых вопросов: «Почему на форме нет фамилии и инициалов?» Правда, куртка подписана, но кто теперь скажет точно, сколько этой куртке лет? Полгода, год, два? Возможно, Юрий Герасимович Шалимов давным-давно ушел на дембель и преспокойненько проживает в каком-нибудь Урюпинске вместе с женой и двумя детишками. Что-то во всем этом было. – Максим откинулся на сиденье. – Допустим, что отсутствие фамилии, инициалов и номера военного билета на личной одежде обусловлено тем, что кому-то не хочется, чтобы солдата могли опознать. Хотя солдат ведь может опознать себя и сам. Если только он… Ну да, если только он не будет лежать в жидкой зимней грязи, разбросав руки крестом, с раздавленной ногой и пулей в голове. Итак, что же происходит? Некто, занимающий определенное положение в военной епархии и обладающий достаточной властью, использует в своих интересах солдат срочной службы. При этом солдаты обезличены для всех, кроме самих себя. Вывод напрашивается однозначный: скорее всего ребят используют в откровенно незаконных целях, а использовав, уберут, как отработанный материал. Отсюда вытекают два вопроса. Первый: для какой работы задействовали солдат? Второй: каким образом будут прикрывать их смерть? Строительство в самом деле отпадает. Что еще? Какие-то секретные работы? Какие? – Максим, как ни старался, не мог отыскать ничего подходящего. – Ну действительно, не на урановые же рудники их загоняют? А это вариант, – подумал Максим. – Солдат могут использовать для погрузки и транспортировки чего-то, что представляет либо физическую опасность, либо строжайшую тайну. Что это может быть? Оружие? Ну, допустим. Автоматы, гранатометы, пистолеты, и все тоннами. Но опять-таки и здесь не обязательно убивать людей. Достаточно замазать маркировку на ящиках, погрузить их на машины или в вагоны, и отправляй себе спокойненько в любую точку необъятной Родины моей. Три года никто не хватится. А может быть, и все пять. То есть какому-нибудь психопату, конечно, могло прийти в голову скрывать подобный секрет полишинеля путем убийства десятка солдат. Но соотношение «риск – выгода» здесь слишком неравное. Риск получается неоправданным. И потом психопат, если бы и сумел толково организовать такое масштабное дело, то уж с фальшивыми документами – слишком умно. Тут работали не сумасшедшие, а сноровистые, хитрые ребята, просчитывающие каждый шаг. Только вот с трупом у них накладочка вышла почему-то. Ладно, над этим подумаем позже, а пока пойдем дальше. Если допустить, что солдат все же используют при погрузке, то грузят что-то такое, что невозможно скрыть, где не обойтись только замазыванием надписей и цифр на фанерках. Что же там грузят-то? Танки, что ли? – Максим подумал.