Зачем было бы тогда останавливаться в гостинице? Что же делал здесь два дня Борис Стояновский?
Об этом думал Козельский, лежа на неразобранной постели и рассматривая фото геолога. Снимок он изучил до мельчайших деталей и не сомневался, что легко узнал бы Стояновского при встрече, но что-то беспокоило в нем лейтенанта, много неясного оставалось в этом снимке. Насколько определенны были внешние черты, настолько не улавливался характер. А Козельскому хотелось представить себе этого человека изнутри, его мысли, желания. Но не тут-то было! Стояновский терялся за своей фотографией - самое обыкновенное, заурядное лицо. Мазин говорил: "Поймите преступника - и вы уже наполовину поймали его". А Козельский лежал и не мог понять, кто же перед ним - расчетливый убийца и грабитель, человек, мстящий за несмываемую обиду, или просто неуравновешенный субъект, случайно погубивший чужую и свою жизни? Все это предстояло выяснить, но пока что поиск, кажется, зашел в тупик.
Надев пиджак и подтянув галстук, Козельский спустился на первый этаж к администратору.
Администратор, видимо, не так давно демобилизовался из армии. Это заметно было и по его новому офицерскому кителю без погон, и особенно по его манере держаться - умению слушать и отвечать на вопросы ясно и коротко.
- Простите, пришлось вас еще разок побеспокоить.
- Прошу, пожалуйста.
- Мне бы хотелось узнать, Стояновский останавливался в отдельном номере или в общем?
- Одну минутку. - Администратор полистал книгу приезжих. - Вот и соответствующая запись: номер двадцать три, второй этаж, двухместный.
- А нельзя ли взглянуть, кто жил вместе с ним?
- Конечно, можно. Прошу, пожалуйста. Брусков, корреспондент областной молодежной газеты.
При упоминании этой газеты Козельский поморщился. Вспомнил заметку, касавшуюся его лично. "На пути опасного преступника, - писал корреспондент, - вырос лейтенант Козельский". А дело-то было пустяковое. Потом ребята долго смеялись: "Вырос, а ума не вынес". Может быть, поэтому Вадим и не обратил внимания на фамилию Брусков, хотя она и показалась ему знакомой. Главное, что человека, жившего в одной комнате со Стояновским, можно разыскать.
- Разрешите записать? - Лейтенант протянул руку за книгой.
- Прошу, пожалуйста. Если желаете, вы этого товарища повидать можете. Товарищ Брусков сейчас живет в тридцать втором номере. Он работает над очерком о наших подпольщиках периода Великой Отечественной войны.
- Спасибо.
Козельский ринулся на третий этаж.
Тридцать второй номер оказался местным "люксом". Душ в нем, правда, временно не работал, зато плюша было больше, чем в комнате Козельского. Лейтенант ожидал увидеть пишущую машинку, пожелтевшие документы и стопку исписанных листков, но на столе у Брускова стояла обыкновенная банка с кабачковой икрой и лежало полбатона. Журналист подкреплял силы.
- Извините за вторжение.
Брусков смутился и стал сгребать со стола хлебные крошки.
- У меня к вам один вопрос.
Козельский протянул служебное удостоверение.
Валерий попытался накрыть икру и батон газетой.
- Очень приятно, очень приятно...
- Нужна ваша помощь. Конкретно вот что. Не встречался ли вам один из этих людей?
Вадим положил на стол фотографии.
Брусков перебрал их, поднося близко к носу, и после некоторого раздумья отложил снимок Стояновского.
- Это лицо мне знакомо.
- Где вы с ним встречались?
- Здесь, в гостинице. Мы жили в одном номере. Я тогда очерк писал вернее, материал собирал, на химкомбинате. Это когда я узнал о Розе Ковальчук...
- Кто такая Роза Ковальчук?
- Героическая девушка. Разведчица партизанская.
- А... А об этом парне вы что-нибудь знаете?
- О нем ничего не знаю. Даже как зовут, не знаю. Да мы и не разговаривали ни разу. Он приехал, я спал.