– Страна, – звучало в трубке, – и народ,
и, типа, ими избранная власть
меня нечеловечески достали,
как говорил один рок-музыкант:
"мне раньше здесь не нравилось, что было,
теперь мне здесь не нравится, что есть".
Чтоб с ним, не рассуждая, согласиться,
достаточно таможню раз пройти…Я встал из кресла, спину распрямляя,
и посмотрел на улицу в окно;там по асфальту топал Дед Мороз
и нес под мышкой бутафорский посох;
с ним рядом, спотыкаясь и скользя,
Снегурочка пьянющая шагала,
держась за ватный дедушкин рукав.Их обошел сторонкою прохожий,
и, развернувшись, вслед им посмотрел.
Они прошли вперед. Потом вернулись.Потом еще, шатаясь и скользя,
прошли вдоль разместившихся у зданий
и тесно припаркованных авто.
Затем, роняя посох, Дед Мороз
остановил пьянющую Снегурку
и к ней в карман, сняв варежку, полез;Здесь роуминг, треща и прерываясь,
как есть первостатейно оплошал.
И появились в голосе жены
надрывные разгневанные нотки:
– Алло! Алло!!! Ты слышишь или нет?!Но несколько секунд всего хватило,
чтоб отступили треск, шумы и гул
и я вполне отчетливо услышал:– Мы каждый день проводим как в деревне,
венгерский "Хилтон" это полный п…Я, отстранив свой телефон подальше,
за улицей продолжил наблюдать.А там, подняв упавший наземь посох,
неутомимый Дедушка Мороз,
карманы у Снегурочки обшарив,
автомобильный вытащил брелок
и, наведя его на битый "Opel",
замки с трудом, но все-таки открыл.В салон закинув посох и мешок,
и вместе с ними пьяную Снегурку,
за руль уселся Дедушка Мороз
и, двигатель совсем не прогревая,
сорвавшись с места, резко газанул.
Снегурочкина длинная коса,
что дверцей при посадке защемилась,
мне помахала на прощанье бантом
и, по Большой Никитской развеваясь,
в Лапландию, должно быть, унеслась.Назойливо и громко, между делом,
мне телефон на ухо верещал:
– Ты там смотри, особо не балуйся!
Не пей и баб домой не приводи,
а также по приятелям не шляйся,
и с ними травку – слышишь? – не кури!Наивные смешные приказанья…
Их исполнять отнюдь не собираясь,
Я, как солдат, ответил браво: ЕСТЬ!
5
Открылась дверь, табличкою сверкнув.
Красавица, как с полотна Брюллова,
из кабинета вышла и тотчас,
завидев напряженную фигуру
мою у потемневшего окна,
проговорила кратко без улыбки:
"зайдите", и уверенно пошла,
оставив дверь намеренно открытой,
по коридору дальше, вероятно,
меня сию секунду позабыв.Кривые и косые мужики,
скроив непроницаемые лица,
в прокуренном унылом кабинете
сидели рядом за одним столом.
Как раз посередине между ними
и в равном удалении от них,
на пачке замусоленных бумажек
моя лежала тоненькая книжка,
как будто кто-то "чисто специально"
ее туда брезгливо отложил.Сам Председатель, век не поднимая,
как незабвенный гоголевский Вий,
меня, клонясь и ерзая на стуле, -
"Зачем вы матом пишете?" – спросил.Я ожидал подобного вопроса,
его мне очень часто задают;
и с возрастом, стесняясь и краснея,
мне на него ответить всё трудней.– У вас в стихах сплошные инвективы
и в прозе через раз – ненорматив… -
добавил раздраженно Председатель
и веки еще ниже опустил.Так повелось, что русский славный мат
всегда был подконтролен, подцензурен
и, если попадал с трудом в печать,
то только в виде множественных точек
в набросках, письмах, личных дневниках
и только лишь у классиков почтенных,
чей свод "передовых произведений"
нам в школе с малых лет преподают.Так было при Царе и при Советах;
но не теперь, не нынче, не сейчас…Покуда разрешенный плюрализм,
что был нам двадцать лет назад дарован,
(но, в принципе, всегда существовал
в умах народа и в его сужденьях),
хотя бы в Интернете, практикуют
все юзеры и лузеры ЖЖ;
пока не наступила во всю силу
Свободе слова нынешняя власть
на горло милицейским сапожищем;
покуда будет здравствовать и жить
в подлунном мире хоть один писатель,
производящий прозу и стихи,
без всякого сомненья – я уверен! -
ПЕЧАТАТЬ БУДУТ русский славный мат:
в газетах и журналах – как придется…
но в книгах – точно! так же, как в сети!Все это в голове моей мелькнуло,
блеснуло и в душе отозвалось.И только я собрался отвечать,
как Председатель, видимо, почуяв,
о чем сейчас пойдет, сгущая краски,
моя изобличительная речь,
поднялся и рассержено добавил
пассаж из слов пяти или шести,
который можно было бы причислить
свободно разве к уличному трёпу
косноязычных глупых малолеток,
что не смогли скамейку поделить
у типового грязного подъезда
в любом поселке, в городе любом.Что это на поверку означало,
я понял слишком поздно (и с трудом);

скорей всего, должно быть: "мы, мол, тоже,
как говорится, можем как-то так;
однако матом все-таки не пишем,
и, правила приличья уважая,
культурку речи всячески блюдём".Но, несмотря на злое порицанье
и примененье лексики обсценной,
нелепой в Председательских устах,
я произнес, с достоинством помедлив:
КАК МЫСЛЮ, ТАК ГЛАГОЛЮ И ПИШУ!…Огромный вязкий сгусток тишины
заполнил кабинет и, смачно чавкнув,
застыл, как студень, в воздухе кривом.Так продолжалось несколько мгновений,
а показалось – Вечность пронеслась.Но вязкое молчанье нарушая,
мне Председатель веско возразил:
"писать, как мыслишь – это дело вкуса,
вы с этим не по адресу пришли".Прекрасное – по сути – заявленье,
какие бездны кроются за ним!
Какие гады ползают в тех безднах,
какие страсти в бездны те влекут!
Здесь и тоска, и плач по Госзаказу,
и, если он поступит – Госзаказ -
очередное скрытое стремленье
власть предержащим сделать аnus ling,
тем показав, что ты душой им предан,
как гражданин, писатель, человек…
Здесь есть еще желание стать модным
и, получив рекламу, тиражи -
как пирожки – повсюду продаваться
в известных "книжных", в клубах и с лотков…
Нет, нет – не то… в тех безднах есть другое,
(но есть и то, о чем я говорил)!Там, в глубине, средь ползающих гадов
и посреди бушующих страстей
одно бытует тайное желанье -
ПИСАТЬ, КАК СКАЖУТ, МЫСЛИТЬ, КАК ВЕЛЯТ,
и, действия с властями согласуя,
признание и статус обрести.Вот это и скрывается за фразой:
"писать, как мыслишь – это дело вкуса…"– Вы с этим не по адресу пришли!
продолжил, распаляясь, Председатель, -
у творчества есть Высшие Задачи,
писатели их призваны решать -
прямым педагогическим внушеньем
на светлой просветительской стезе…
без суеты, скабрезности и мата,
без всяких ваших… этих самых, где…Но тут, со стула криво приподнявшись,
его второй мужчина перебил.
– Вам надо посетить на Комсомольском
проспекте находящийся Союз,
или Союз писателей российских,
что рядом, через дом, на Поварской.
Или заехать в офис на Неглинной,
где Русский нынче действует ПЕН-центр;
надеюсь, там вас порадушней примут,
оценят и в ряды свои возьмут.Все это было сказано с ехидством,
но мягким и отнюдь не показным.– Боюсь, что в изобилии таком
мне будет разобраться слишком сложно;
тем более, скорей всего, едва ль
в любом из существующих союзов
меня любезней встретят, чем у вас,
включая вами названный ПЕН-центр, -
съехидничал мужчине я в ответ;
и с кипы замусоленных бумажек
демонстративно взяв свою книжонку,
ее обратно в сумку положил.Все та же, словно студень, тишина,
перемежаясь с сигаретным дымом,
унылый кабинет заполонила
и надавила плотно на виски.Я вышел в коридор, не попрощавшись,
но дверью хлопать, все-таки, не стал…
6
Все говорят: нет правды на земле.
Но правды нет и выше. Для меня…

7
Достойно ль
терпеть без ропота позор судьбы
иль надо оказать сопротивленье,
восстать, вооружиться, победить
или погибнуть? Умереть. Забыться.
И знать, что этим обрываешь цепь
сердечных мук и тысячи лишений,
присущих телу. Это ли не цель
желанная? Скончаться. Сном забыться,
уснуть… И видеть сны? Вот в чем вопрос!
Иль дальше жить, и обивать пороги
редакций и издательств день за днем,
выслушивая фырканье сотрудниц
и вздохи вздорных литсекретарей,
годами ждать журнальных публикаций,
рецензий по полгода ожидать?Так размышляя, точно Датский Принц
в неточном переводе Пастернака,
я, по Большой Никитской проходя,
заметил, что закончилась поземка
и снег колючий сыпать перестал.На тротуарах праздничный народ,
в палатках что-то вечно покупая
и обходя торговые ряды,
у станции метро переминался,
пил Пепси-колу, пиво и жевал.Кто выдумал, что мирные пейзажи
не могут быть ареной катастроф?Я сам купил, сошествуя в метро,
с котлетой отвратительнейший бургер:
горчица, кетчуп, лук и майонез
(что может быть глупее и противней?) -
Его на эскалаторе вкусив,
я вдруг свое почувствовал сиротство,
которое нередко, – видит бог -
мужчина, как ребенок, ощущает,
живя один подолгу без жены.