Но старый священник опять к прихожанам идет -
Узнать ему нужно: родные, не встретил ли кто
Учителя Гришу в стареньком чёрном пальто?..
Пётр и Павел
Церковный дворик. Ветхая скамейка.
Сидит старушка в грубых сапогах.
Июль. Жара. В кустах снует семейка
Весёлых сизобоких юрких птах…
Старушка руки крупные сложила.
Во всех движеньях тишина, покой…
– Я всех родных, касатка, проводила,
Но ангел смерти не летит за мной…
Наверное, забыл меня Создатель,
Раз не пускает душу на покой, -
Старушка улыбается и платье
Разглаживает сморщенной рукой.
– Я здесь живу… Мой дом – через дорогу,
Забор нагнулся, и крыльцо течёт…
Но пенсию скопила понемногу,
И староста помощника пришлёт…
Сегодня вот с утра на огороде -
Ну, так работать – это ж не страдать?..
Наш настоятель ровно в пять приходит,
Иду ему по храму пособлять…
Поправила платочек голубиный
И ласково взглянула на меня, -
Я от старушки отвлеклась на сына,
Он стайку птиц, соскучившись, гонял…
– Ходи сюда… Дитя должно быть в храме, -
Старушка снова голос подала, -
А то, бывает, способа не знают,
Как со своим ребёнком совладать…
Ох, милая… Когда своих растила,
На месте этой церкви был пустырь,
Так я своих сыночков упустила…
Вот и не может Бог меня простить…
Сегодня, знаешь, праздник: Пётр и Павел…
Закончился Петровский летний пост.
Вот точно так моих сыночков звали -
Как раз за этим храмом и погост…
Ох, эта водка… Если по-простому,
Её совсем не надо, дочка, пить!
Чтоб ваша жизнь сложилась по-другому
Так надо Богородицу молить!..
Я ей в глаза невольно поглядела -
Такая в них плескалась синева…
Она вздохнула: – Грех сидеть без дела…
И встала сад у храма поливать.
Ударил колокол. Ко всенощной сзывает
Летящий над домами плавный звон.
Старушка двери храма открывает
И, чуть помедлив, делает поклон…
Медовый Спас
Августовское солнышко,
Звоны Медового Спаса…
Деревушка заречная
Греет гнедые бока -
Поседевшие брёвнышки,
Белых наличников краска,
Что на сгибах оконных
Уже облупилась слегка…
А за рощей узорчатой,
В зарослях тёмной осоки,
Кулачками кувшинок
Отирает дремоту река…
Засмотрелся до горечи
В небо дубок-переросток:
Круто выгнули спины
Подобием гор облака…
А над самой осокой -
Гуденье… дрожанье… жужжанье
Вертолётов пузатых -
Фиолетово-синих стрекоз!..
И последней бурёнки,
Золотящейся, как изваяние,
Неземные глаза,
Да назойливых щёлканье ос…
Сколь безгрешна природа,
Настолько она уязвима!..
Как послушна движению Солнца
К лесной полосе!..
Благородна порода её,
И, смиренная, шествует мимо
Нас, безумных детей,
Равнодушных к её красоте…
28 августа
Успение… Странная теплота
В сердце при слове заветном!..
Малютка-душа на руках Христа:
Прощанье – и встреча при этом…
Вешки две. Между ними – судьба.
Только аналогов нету -
Матерью быть самого Христа
И нам – этим тихим светом…
"Кумачовой косынкой рябиновый куст…"
Кумачовой косынкой рябиновый куст
В августовском саду заалел,
В сельском храме уже совершился отпуст,
И пустеет Успенский придел…
Тихой радости нашей донести до больных,
Удержаться во гневе, стерпеть,
И слова утешенья найти для родных,
И "Всеславное славим…" пропеть…
Рождество в Кракове
Ad Missam in Vigilia [4]
Возвышающая тишина…
Всё в мурашках: душа, спина…
Полчаса до начала мессы…
Я вхожу, словно в чьё-то детство,
Попадая в своё родство…
…На камине – вертеп из веток,
А в заветном чулке – конфеты:
В доме празднуют Рождество!..
Ждёт и дразнится пряник мятный
Для проказницы…
Над кроваткой в простенке – Крест,
Католический, аккуратный,
И щекочущий ноздри, внятный
Дух корицы то там, то здесь…
Краков… Виденный сон в утробе
Матери…
Холм… Низина белее скатерти…
В дымке – замок. Булыжный наст
Подпирает ступени паперти,
И над входом – звезда зажглась…
Вот костёл…
Здесь хранят надгробья
Тайны присных своих от нас,
А святых подобья -
Сверхподобны… И чья-то власть,
Сила чья-то вдруг призывает
(Чья – лишь сумрак алтарный знает…)
Внутрь войти и к Распятью пасть!..
Чин особый – у Рождества!..
Я – по-родственному зашла,
Мне – укромное – можно – место?..
Святость, таинство Естества!
Над костёлом – метель из детства!
Стон органа… Начало мессы…
И… щемящая радость в сердце
От причастности и родства!..
Песенка о чечевичной похлёбке
Там, откуда я пришёл, – красота!..
Только нет там ни кола, ни Креста,
Ни двора, ни колокольни в снегу,
Ни деревни на другом берегу…
Там я был в чертоги зван – пировать!
Мог ни голода, ни жажды не знать,
Ни нагим бы не ходил, ни босым,
За похлёбку мать оставивший сын…
Колоколенка, как свечка, стоит!
На нее морозный месяц глядит…
И алмазные сияют снега,
И дыханье замерзает слегка…
Глубоко взглянули ели в глаза,
Ох, пора мне ворочаться назад!..
В дом родимый на другом берегу
Я б хотел дойти, да всё не могу…
Ах, как страстно я желал пировать!
Да пугали: здесь лишь горе хлебать!..
Вся в цвету, лежит чужая земля,
Только сердцем соблазняться нельзя!..
Чечевичная похлёбка густа,
Но она мне обжигает уста…
Вот за тридевять земель я дошёл,
Лишь оградку над сугробом нашёл…
Надо мной морозный месяц стоит:
– Посмотри, кто здесь лежит, говорит…
…………………………………………..
Колоколенка в снегу – красота!..
Пролегла сквозная тень от Креста…
И деревня на другом берегу -
Я дойти туда теперь не смогу…
Возвращение
Страна очередей, заборов и больниц,
Подземного метро и тёплого белья…
Туманный свет небес струится из бойниц,
И к топоту сапог приучена земля…
Лирический пейзаж не ведает границ,
Не знает объектив, какую выбрать цель,
Мифический коллаж на тысячи страниц,
И долгие снега, и поздняя капель…
И смутная волна на перекрёстках лиц,
И едкий дым костров, и ржавая заря…
Свет древних образов, скрип тёмных половиц,
И правда тишины, что мне забыть нельзя!..
Сны
Надрывают душу сны:
В рост репьи, крапива, сныть…
Иногда приходят сны,
Где должны меня казнить…
Снится в оползнях обрыв…
Снится с миленьким разрыв…
В омут тянет ледяной…
Ведьма дышит за спиной…
Вижу: талая вода,
Будто тайная беда!..
Просыпаюсь как в бреду -
На детей взглянуть бреду…
Но страшнее нету сна,
Как ты мучишься без нас,
Как ночная темнота
Распинает без креста,
Как ты ждёшь кого-нибудь,
Как от слёз намокла грудь,
мамочка…
Ленинградец
Посвящается светлой памяти моего деда-фронтовика, Флярковского Георгия Эдуардовича, рядового сапёрной роты, прошедшего от Ленинграда до Берлина, и уже после Победы почти год проведшего в госпиталях из-за полученного в позвоночник ранения, и моей бабушки, Флярковской Антонины Михайловны, умершей от последствий блокады сразу после войны и так никогда и не узнавшей, кем стал ее старший сын (младшего, двухмесячного, поглотил голод), как сложилась жизнь его детей… Вечная вам память, дорогие мои!..
Глаза уцелели, но был обожжён
Под Ржевом да ранен под Курском,
И вовсе он не был солдатом рождён,
А стал им судьбиною русской!
С войны он пришёл, но ещё целый год
Спустя от победного мая…
И вот наяву в него город и порт
Вгляделись, с трудом признавая…
А он и ослепнув бы сразу узнал -
Ведь сердце до боли сжималось! -
Свой Невский проспект, и Московский вокзал,
И дом, где жена оставалась!..
За аркой чугунной открывшийся двор,
И дверь в обнищавшем парадном,
Разбитом от взрывов, от чёрных снегов,
От горьких известий блокадных…
Вот дверь потянул, подаваясь назад,
И запах пустого подъезда
Такою резьбою прошел по глазам,
Что ткнулся осколок железом!
Он руку прижал к гимнастерке туда,
Где сердце стучать отказалось:
Царапнулась рёбрышком острым звезда,
Что Красной Звездой называлась!..
Под ноги ступени готовно легли,
Гранит растекался и таял,
Как будто из всех инвалидов земли