Кто его детские стихи,
Украв, осмеивал: "Хи-хи"!
Такого мальчик не стерпел:
В Русло однажды полетел
Обломок стула, и с тех пор
Он стал давать Русло отпор!
Был сад с их домом совсем рядом,
И когда слёзы лили градом,
Он пробирался в сад тайком
Несчастным, загнанным зверьком.
"Юсуповский", – так звался он,
И был чудес для него полн:
Там барельефы в вышине
К богам взывали в тишине.
Он убегал в тенистый сад,
И плакал там среди наяд,
И в рифмы складывал слова -
В кудрях "горела" голова!
Он остужал её в фонтане
И о своей великой тайне
Не мог поведать никому:
Там Муза встретилась ему!
Он ощутил прикосновенье,
Восторг божественного пенья!
И, сердце опалив огнём,
Душа затрепетала в нём!
В саду, меж нимф и купидонов,
Меж львов с крылами и грифонов,
Он знал, что будет за грехи прощён,
И своей Музой защищён.
Так вскоре подленький француз,
Хулитель и насмешник муз,
Весною раннею, как стриж,
Летел с позором в свой Париж!
…Промчатся многие года,
Но в его сердце навсегда
Останется тот чудный миг,
Что в том саду его настиг!
Всегда один среди людей,
Их разговоров и идей,
Искать он будет встречи с Нею
И ждать таинственную Фею!
3.12.2015
Пушкин и дядька Никита
Из гувернёров, мамок, нянь,
Он дядьку жаловал – Никиту.
И когда дело было дрянь,
Лишь у него искал защиты.
На балалайке тот играл:
Так "выводил коленца" -
Восторгов было не унять
Чувствительному сердцу!
И сам Никита прикипел
К кудрявому мальчишке:
Прав заступиться не имел,
Брал на себя все "шишки".
То старая была Москва.
Дворы, что побогаче,
Держали выезд, а то два,
Кто победней – лишь клячу.
На деревянных мостовых
Пылищи – по колено,
И от проезжих ездовых
Не видно было неба!
Так, за ворота шли вдвоём,
Куда, не зная сами,
Когда же сыпал снег зимой,
Сажал он Сашку в сани
И мчал его, аж до самой
До площади до Красной:
Сиял там купол золотой,
Как в настоящей сказке!
Влезал Никита с барчуком
Туда, где колокол Великий
Гремел огромным "языком" -
Народ он звоном кликал!
Однажды, стоя на верхушке,
Он, что есть силы, крикнул: "Пушкин"!
И гулким эхом, громче пушки,
Гудел Великий: "Пу-ушкин! Пу-ушкин"!
3.12.2015
Маменька
На полке за Вольтером
Вергилий, Тасс с Гомером
Все вместе предстоят.
А.С. Пушкин. "Городок", 1815 г.
Papa с mama спешат на бал.
А здесь, на полке, Ювенал,
Ещё запретный Апулей…
Ему туда бы поскорей!
В их доме часто были гости:
Цилиндры, шляпы их и трости…
Он знал владельцев их в лицо,
Лишь те всходили на крыльцо.
Забившись в угол кабинета,
Он узнавал про то, про это;
Не понимал – листал тома,
Что не для детского ума…
Вольтер, Камоэнс и Дидро
Сплетались тесно и остро,
В головке детской спор вели,
Но объяснить всё не могли.
И вновь туда он пробирался,
Где взрослый мир приоткрывался:
Он так хотел его познать,
Хотел читать, читать, читать…
Сегодня видел он Царь-пушку!
А ведь он, Саша, – тоже Пушкин!
А значит, быть ему царём
Или, как в сказке, королём!
Тогда издал бы он указ:
Чтобы стреляла каждый раз,
Когда на площадь выйдет он
Под колокольный перезвон!
Тогда узнают все о нём!
А так, опять, сегодня днём
Довёл он маменьку до слёз
И разозлил её всерьёз.
Но нет, ведь он совсем не глуп,
Поэму пишет! Вот же, тут!
Он так хотел её прочесть:
Там про отвагу и про честь…
Нет, не простит она его,
Оставит снова одного.
А может быть, она придёт,
Рукой по кудрям проведёт…
Вот слышен шелест её платья,
Вот она в комнате, у братьев…
Приди же, маменька! Ну, где ты?
Но… дверца хлопнула кареты…
3.01.2016
Открытие маленького Пушкина
Она-то, без сомнения, была первою воспитательницею русского поэта… Она выучила его русскому чтению и письму.
Барон А.А. Дельвиг
Он слова русского не знал
До лет шести от роду:
Французским заменяли всё:
И жизнь саму, и моду.
Она прервала эту нить -
Седые букли, шляпа…
И странно стала говорить
Про дедушку-арапа.
Тут Александр узнал её,
Марию Алексевну,
Почуял кровное, своё,
И полюбил безмерно.
Он от неё узнал о том,
Что прадед был арапом,
И почему-то зарыдал,
И спрятался за шкапом…
Вот отчего он слёзы лил:
Что дразнят обезьянкой,
Что он – посмешище семьи
И матери-дворянки!
И что спасенье было в них -
Лишь в бабушке да няне!
Как не остаться вновь без них,
Хоть их бы не отняли!
Язык! Язык совсем другой!
Не тот, гнусавый и картавый,
К какому с детства он привык.
А новый, величавый!
Слова совсем были не те,
И в их чудесной простоте
Таилось что-то дорогое,
Иное, чистое, родное…
Вдруг захотелось всех любить,
Со всеми разом говорить,
Всем рассказать что-то такое,
Но он не знал ещё, какое,
То, что никто ещё не знал,
И то, что от себя скрывал…
Знал, что расскажет, но потом…
Но отчего-то в горле ком…
Вот оттого он и молчит…
Ведь в них же музыка звучит!
Ужель её никто не слышит?!
Вот отчего он часто дышит!
Ну разве раньше на ночь пели?
Вот так, как нянюшка поёт?!
"Dormir!" – приказом лишь велели,
Что душу сковывал, как лёд.
Наверное, он заболел,
И отчего так слёзы лили…
И вдруг в подушку заревел:
Он понял, что его любили!
19.12.2015
Лицей. Пушкин и муза
Друзья мои, прекрасен наш союз!
А.С. Пушкин. "19 октября 1825"
И вот Лицей. Он будет дом
Его взросленья, жизни, мысли.
Но он поймёт это потом,
Когда, окончив, он осмыслит,
Что здесь, в Селе, обрёл семью,
Друзей, свободных и беспечных,
Что, стоя жизни на краю,
Уйдут однажды разом в вечность!
Здесь Муза явится ему,
То будет образ женский, нежный,
И в подтверждение тому
Прервётся возраст безмятежный.
Событья, бури вкруг него,
Благословен небесной высью
Он, сам не ведая того,
Объемлет вдруг вселенской мыслью.
Мимо Лицея шли войска
Отдать в мундирах свои жизни,
И в пылком юноше тоска
Сменялась болью за Отчизну!
И словом страстным он рубал
Врага направо и налево,
Француз под словом его пал,
Раздавленный народным гневом!
Здесь он воспел святое братство
Своих проверенных друзей.
Здесь поклялись они встречаться
Раз в год и до последних дней!
Но их Союз не досчитался
За вольнодумство пятерых,
Другим – срок каторги достался,
Но Пушкин был там, среди них!
Он словом огненным Пророка
Льды заточенья прожигал,
И в годы ссылки их до срока
Дух угасавший поднимал!
Уже не тот их стал Союз,
Что был "свободен и беспечен"…
Но Пушкин под покровом Муз
Таким его увековечил!
14.12.2015
Учитель Пушкина – Н.Ф. Кошанский
– Дельвиг, где ты учился языку богов? – спросил его однажды П.А. Плетнёв.
– У Кошанского! – ответил Дельвиг.