Вот каков я!
Давно, давно… Мидия… маскарад…
огни, духи… скорее, ах, скорее!
Поторопитесь, Элла!
ЭЛЛА:
Едем, едем…
ТРЕМЕНС:
Так ты решил мне изменить, мой друг?
ГАНУС:
Не надо, Тременс! Как-нибудь потом
поговорим… Сейчас мне трудно спорить…
Быть может, ты и прав. Прощай же, милый..
Ты понимаешь…
ЭЛЛА:
Я вернусь не поздно…
ТРЕМЕНС:
Иди, иди. Клиян давно клянет
тебя, себя и остальное. Ганус,
не забывай…
ГАНУС:
Скорей, скорее, Элла…
Уходят вместе.
ТРЕМЕНС:
Так мы одни с тобою, змий озноба?
Ушли они - мой выскользнувший раб
и бедная кружащаяся Элла…
Да, утомленный и простейшей страстью
охваченный, свое призванье Ганус
как будто позабыл… Но почему-то
сдается мне, что скрыта в нем та искра,
та запятая алая заразы,
которая по всей моей стране
распространит пожар и холод чудной,
мучительной болезни: мятежи
смертельные; глухое разрушенье;
блаженство; пустота; небытие.
Занавес
Сцена II
Вечер у Мидии. Гостиная; налево проход в залу. Освещенная ниша направо у высокого окна. Несколько гостей.
ПЕРВЫЙ ГОСТЬ:
Морн говорит, - хоть сам он не поэт, -
"Должно быть так: в мельканьи дел дневных,
нежданно, при случайном сочетаньи
луча и тени, чувствуешь в себе
божественное счастие зачатья:
схватило и прошло; но знает муза,
что в тихий час, в ночном уединеньи,
забьется стих и с языка слетит
огнем и лепетом…"
КЛИЯН:
Мне не случалось
так чувствовать… Я сам творю иначе:
с упорством, с отвращеньем, мокрой тряпкой
обвязываю голову… Быть может,
поэтому и гений я…
Оба проходят.
ИНОСТРАНЕЦ:
Кто этот -
похожий на коня?{3}
ВТОРОЙ ГОСТЬ:
Поэт Клиян.
ИНОСТРАНЕЦ:
Искусный?
ВТОРОЙ ГОСТЬ:
Тсс… Он слушает…
ИНОСТРАНЕЦ:
А тот -
серебряный, со светлыми глазами, -
что говорит в дверях с хозяйкой дома?
ВТОРОЙ ГОСТЬ:
Не знаете? Вы рядом с ним сидели
за ужином - беспечный Дандилио,
седой любитель старины.
МИДИЯ:
(к старику)
Так как же?
Ведь это - грех: Морн, Морн и только Морн.
И кровь поет…
ДАНДИЛИО:
Нет на земле греха.
Люби, гори - все нужно, все прекрасно…
Часы огня, часы любви из жизни
выхватывай, как под водою раб
хватает раковины - слепо, жадно:
нет времени расклеить створки, выбрать
больную, с опухолью драгоценной…
Блеснуло, подвернулось, так хватай
горстями, что попало, как попало, -
чтоб в самый миг, как лопается сердце,
пятою судорожно оттолкнуться
и вывалить, шатаясь и дыша,
сокровища на солнечную сушу
к ногам Творца - он разберет, он знает…
Пускай пусты разломанные створки,
зато гудёт все море в перламутре.
А кто искал лишь жемчуг, отстраняя
за раковиной раковину, тот
придет к Творцу, к Хозяину, с пустыми
руками - и окажется в раю
глухонемым…
ИНОСТРАНЕЦ:
(подходя)
Мне в детстве часто снился
ваш голос…
ДАНДИЛИО:
Право, никогда не помню,
кому я снился. Но улыбку вашу
я помню. Все хотелось мне спросить вас,
учтивый путешественник: откуда
приехали?
ИНОСТРАНЕЦ:
Приехал я из Века
Двадцатого, из северной страны,
зовущейся…
(Шепчет.)
МИДИЯ:
Как? Я такой не знаю…
ДАНДИЛИО:
Да что ты! В детских сказках, ты не помнишь?
Виденья… бомбы… церкви… золотые
царевичи… Бунтовщики в плащах…
метели…
МИДИЯ:
Но я думала, она
не существует?
ИНОСТРАНЕЦ:
Может быть. Я в грезу
вошел, а вы уверены, что я
из грезы вышел… Так и быть, поверю
в столицу вашу. Завтра - сновиденьем
я назову ее…
МИДИЯ:
Она прекрасна…
(Отходит.)
ИНОСТРАНЕЦ:
Я нахожу в ней призрачное сходство
с моим далеким городом родным, -
то сходство, что бывает между правдой
и вымыслом возвышенным…
ВТОРОЙ ГОСТЬ:
Она,
поверьте мне, прекрасней всех столиц.
Слуги разносят кофе и вино.
ИНОСТРАНЕЦ:
(с чашкой кофе в руке)
Я поражен ее простором, чистым,
необычайным воздухом ее:
в нем музыка особенно звучит;
дома, мосты и каменные арки,
все очертанья зодческие - в нем
безмерны, легкие, как переход
счастливейшего вздоха в тишину
высокую… Еще я поражен
всегда веселой поступью прохожих;
отсутствием калек; певучим звуком
шагов, копыт; полетами полозьев
по белым площадям… И, говорят,
один король все это сделал…
ВТОРОЙ ГОСТЬ:
Да,
один король. Ушло и не вернется
былое лихолетье. Наш король -
гигант в бауте{4}, в огненном плаще -
престол взял приступом, - и в тот же год
последняя рассыпалась волна
мятежная. Был заговор раскрыт:
отброшены участники его -
и, между прочим, муж Мидии, только
не следует об этом говорить -
на прииски далекие, откуда
их никогда не вызовет закон;
участники, я говорю, но главный
мятежник, безымянный вождь, остался
ненайденным… С тех пор в стране покой.
Уродство, скука, кровь - все испарилось.
Ввысь тянутся прозрачные науки,
но, красоту и в прошлом признавая,
король сберег поэзию, волненье
былых веков - коней, и паруса,
и музыку старинную, живую, -
хоть вместе с тем по воздуху блуждают
сквозные, электрические птицы…
ДАНДИЛИО:
В былые дни летучие машины
иначе строились: взмахнет, бывало,
под гром блестящего винта, под взрывы
бензина, чайным запахом пахнёт
в пустое небо… Но позвольте, где же
наш собеседник?..
ВТОРОЙ ГОСТЬ:
Я и не заметил,
как скрылся он…
МИДИЯ:
(подходит)
Сейчас начнутся танцы…
Входит Элла и за нею Ганус.
МИДИЯ:
А вот и Элла!..
ПЕРВЫЙ ГОСТЬ:
(Второму)
Кто же этот черный?
Страшилище какое!
ВТОРОЙ ГОСТЬ:
В сюртуке,
подумайте!..
МИДИЯ:
Озарена… воздушна…
Как твой отец?
ЭЛЛА:
Все то же: лихорадка.
Вот - помнишь, говорила? - трагик наш..
Я упросила грим оставить… Это
Отелло…
МИДИЯ:
Очень хорошо!.. Клиян,
идите же… Скажите скрипачам,
чтоб начали…
Гости проходят в залу.
МИДИЯ:
Что ж Морн не едет?
Не понимаю… Дандилио!
ДАНДИЛИО:
Надо
любить и ожиданье. Ожиданье -
полет в ночи. И сразу - свет, паденье
в счастливый свет, - но нет уже полета…
А, музыка! Позвольте же вам руку
калачиком подать.
Элла и Клиян проходят.