ГАНУС:
(один)
Меня томит единственная дума:
здесь жил герой… Вот эти зеркала -
священные: они его видали…
Он тут сидел, в могучем этом кресле.
Его шаги остались во дворце,
как в памяти - смолкающая поступь
гекзаметра… Где умер он? Где выстрел
его раздался? Кто слыхал? Быть может,
там - за городом, в траурной дубраве,
в снегах ночных… и бледный друг в сугробе
похоронил горячий труп… Грех, грех
немыслимый, как искуплю тебя?
Вся кровь моя благодарит за гибель
соперника и вся душа клянет
смерть короля… Мы двойственны, мы слепы,
и трудно жить, лишь доверяя жизни:
земная жизнь - туманный перевод
с божественного подлинника; общий
понятен смысл, но нет в его словах
их первородной музыки… Что страсти?
Ошибки перевода… Что любовь?
Утраченная рифма в передаче
на несозвучный наш язык… Пора мне
за подлинник приняться!.. Мой словарь?
Одна простая книжечка с крестом
на переплете… Каменные своды
я отыщу, где отгулы молитв
и полный вздох души меня научат
произношенью жизни…
Вон в дверях
остановилась Элла, и не смотрит,
задумалась, концы перебирая
ленивой шали… Что бы ей сказать?
Тепла ей нужно. Милая. Не смотрит…
ЭЛЛА:
(в сторону)
Вот весело!.. Я вскрыла и прочла
письмо чужое… Почерк, словно ветер,
и запах юга… Склеила опять,
как мне, шутя, показывал однажды
отец… Морн и Мидия вместе! Как же
мне дать ему? Он думает, - она
живет в глуши родимой, старосветской…
Как дать ему?..
ГАНУС:
(подходит)
Вы встали спозаранку,
я тоже… Мы теперь не часто, Элла,
встречаемся: иное торжество
совпало с вашей свадьбой…
ЭЛЛА:
Утро - чудо
лазурное - не утро… каплет… шепчет…
Ушел Клиян?
ГАНУС:
Ушел… Скажите, Элла,
вы счастливы?
ЭЛЛА:
Что счастие? Шум крыльев,
а может быть, снежинка на губе -
вот счастие… Кто это говорил?
Не помню я… Нет, Ганус, я ошиблась,
вы знаете… Но как светло сегодня,
совсем весна! Все каплет…
ГАНУС:
Элла, Элла,
вы думали когда-нибудь, что дочь
бунтовщика беспомощного будет
жить во дворце?
ЭЛЛА:
О, Ганус, я жалею
былые наши комнатки, покой,
камин, картины… Слушайте: на днях
я поняла, что мой отец безумен!
Мы даже с ним поссорились; теперь
не говорим… Я верила вначале…
Да что! Мятеж во имя мятежа
и скучен, и ужасен - как ночные
объятья без любви…
ГАНУС:
Да, Элла, верно
вы поняли…
ЭЛЛА:
На днях глядели в небо
все площади… Смех, крики, гул досады…
От пламени спасаясь, летуны
со всех сторон взмывали, собирались,
как ласточки хрустальные, и тихо
скользила прочь блистающая стая.
Один отстал и замер на мгновенье
над башнею, как будто там оставил
свое гнездо, и нехотя догнал
печальных спутников, - и все они
растаяли хрустальной пылью в небе…
Я поняла, когда они исчезли,
когда в глазах заплавали - от солнца -
слепые кольца, вдруг я поняла…
что вас люблю.
Пауза. Элла смотрит в окно.
ГАНУС:
Я вспомнил!.. Элла, Элла…
Как страшно!..
ЭЛЛА:
Нет, нет, нет - молчите, милый.
Гляжу на вас, гляжу в дворцовый сад,
в себя гляжу, и вот теперь я знаю,
что все одно: моя любовь и солнце
сырое, ваше бледное лицо
и яркие текучие сосульки
под крышею, янтарное пятно
на сахаре сугроба ноздреватом,
сырое солнце и моя любовь,
моя любовь…
ГАНУС:
Я вспомнил: было десять
часов, и вы ушли, и я бы мог
вас удержать… Еще один слепой,
мгновенный грех…
ЭЛЛА:
Мне ничего не нужно
от вас… Я, Ганус, больше никогда
вам не скажу. - А если вот сейчас
сказала вам, так только потому,
что нынче снег такой сквозистый… Право,
все хорошо… За днями дни… А после
я буду матерью… другие мысли
меня займут невольно. Но сейчас
ты - мой, как это солнце! Протекут
за днями дни. Как думаешь - быть может,
когда-нибудь… когда твоя печаль…
ГАНУС:
Не спрашивайте, Элла! Не хочу
и думать о любви! Я отвечаю,
как женщина… простите. Но иным
пылаю я, иного я исполнен…
Мне снятся только строгие крыла,
прямые брови ангелов. На время
я к ним уйду - от жизни, от пожаров,
от жадных снов… Я знаю монастырь,
опутанный прохладою глициний.
Там буду жить, сквозь радужные стекла
глядеть на Бога, слушать, как меха
органа выдыхают душу мира
в торжественную вышину, и мыслить
о подвигах напрасных, о герое,
молящемся во мраке спящих миртов
средь гефсиманских светляков…
ЭЛЛА:
Ах, Ганус…
Забыла… вот письмо вчера пришло…
на имя моего отца, с припиской,
что это вам…
ГАНУС:
Письмо? Мне? Покажите…
А! Так и знал! Не надо…
ЭЛЛА:
Значит, можно
порвать?
ГАНУС:
Конечно.
ЭЛЛА:
Дайте…
ГАНУС:
Подождите…
не знаю… этот запах… Этот почерк,
летящий опрометью в память, в душу
ко мне… Стой! Не впущу.
ЭЛЛА:
Ну что ж, прочтите…
ГАНУС:
Впустить? Прочесть? Чтоб снова расклубилась
былая боль? Когда-то вы спросили,
идти ли вам… Теперь я вас спрошу,
прочесть? Прочесть?
ЭЛЛА:
Отвечу: нет.
ГАНУС:
Вы правы!
Так! На клочки… И эту горсть сухих
падучих звезд сюда… Под стол… в корзину
с гербом витым… Духами пахнут руки…
Вот. Кончено.
ЭЛЛА:
О, как светло сегодня!..
Сквозит весна… Чириканье… Снег тает.
На черных сучьях капельки… Пойдемте,
пойдемте, Ганус, погулять… хотите?
ГАНУС:
Да, Элла, да! Свободен я, свободен!
Пойдем!
ЭЛЛА:
Вы подождите здесь… Оденусь…
недолго мне…
(Уходит.)
ГАНУС:
(один, смотрит в окно)
А правда - хорошо;
прекрасный день! Вон голубь пролетел…
Блеск, сырость… Хорошо! Рабочий
забыл лопату… Как-то ей живется
там, у сестры, в далеком захолустье?
Известно ль ей о смерти… Бес лукавый,
покинь меня! Из-за тебя отчизну
я погубил… Довольно! Ненавижу
я эту женщину… Ко мне, назад,
о музыка раскаянья! Молитвы,
молитвы… Я свободен, я свободен…
Медленно возвращаются Тременс, Четверо Мятежников, сзади - Клиян.