Ийалоджа. Желание моего сына – мое желание. Я просила ее родителей согласиться на этот брак… но утраты юных восполнит жизнь. А кто восполнит горечь утраты тому, кто стоит у последнего перехода и вправе надеяться, что для него этот день будет отмечен сладостными дарами? Вы говорите – скажи ему, Ийалоджа. Вам хочется, чтобы я обременила его рассудок памятью о несбывшейся перед уходом надежде? Вы просите его – предстателя за всех нас – не оставить наш мир на произвол злых сил и хотите, чтоб я отказала ему, омрачив его дух кощунством неблагодарности?
Третья женщина
Не каждый отважится заслужить проклятие
Тяжело оскорбленного в своих чувствах мужа!
Ийалоджа
Проклятие уходящего гораздо страшней.
Голос человека, подступившего к переходу,
Звучит повелительней, чем голос крови,
И не услышать его – смертельное святотатство.
Элесин
Что говорят мои матери? Неужели
Они омрачат мой уход в неизвестность?
Ийалоджа. Сама земля требует удовлетворить его последнюю просьбу. Подорожник не должен отмереть всуе. Так пусть же семя, ненужное путнику, укоренится в земле, которую он покинет. Твой дом, о Элесин, звенит, как колокол, голосами твоих неисчислимых детей – да оставишь ты семя в плодоносном лоне, щедро дарующем человеку жизнь, да не пропадут твои последние силы, но вспашут ту почву, из которой ты вышел.
Величатель
О Ийалоджа, мать многих детей
На великом рынке земного мира,
Как преобразила тебя твоя мудрость!
Ийалоджа (широко и умиротворенно улыбаясь). Элесин, я уверена, что здесь, на рынке, стоя вплотную к блаженству бессмертных, ты обернешься и с последним вздохом окинешь благодарным взглядом ту плоть, которая даровала тебе блаженство смертных – мгновенное, но, быть может, равное вечности. Твой взгляд никогда не знал пресыщения. И твой последний выбор великолепен. (Женщинам.) Передайте невесте благословенную весть – желание уходящего – и подготовьте ее.
Несколько женщин отправляются выполнять поручение Ийалоджи.
Элесин. А сначала твой взор был сумрачен.
Ийалоджа. Но недолго. Тот, кто стоит у ворот перехода, вправе ждать особой заботливости. И подумай – мой ум трепещет при этой мысли, – какой результат принесет ваш союз! Это будет житель нашего мира не от нашего мира. Небывалый ребенок! Будущий наследник бывшего времени. Неведомая юдоль еще не рожденных в союзе с вневременным бытием праотцев обернется дивным детищем перехода, отвергающим безвозвратное развоплощение человека… Элесин!
Элесин. Да?
Ийалоджа. Ты слышал, что я сказала?
Элесин. Слышал.
Ийалоджа. Живым надо есть и пить. Когда ты окажешься в безвременье перехода, сделай так, чтобы пища в их ртах не стала пометом всеядных свиней, а роса, когда им забрезжит рассвет, не обернулась жгучим прахом золы.
Элесин. Это недостойные тебя мысли, Ийалоджа.
Ийалоджа. Есть орехи авусы нетрудно – гораздо трудней утолить потом жажду.
Элесин
Если горечь пресыщенности мучает человека,
Соленый источник покажется ему сладким.
Ийалоджа. Никто не знает, брошен ли муравейник, или муравьи погрузились в спячку, ибо, когда они покидают свое жилище, оно остается таким же, как было; ласточка не проклевывает дыры в гнезде, когда ей приходит пора улетать. Когда человек прощается с жизнью, на земле по-прежнему остаются люди, и крыши должны защищать их от ливней, а стены – от холодного ветра зимой.
Элесин. Я отвергаю твои упреки.
Ийалоджа. Тебе захотелось уйти налегке, и сегодня твои желания священны. Но тот, кто засеял чужое поле, рискует пожать лишь хлопоты и проклятия.
Элесин. Увы, тебе не понять меня, Ийалоджа.
Ийалоджа. Я и не претендую на понимание, Элесин. Пора подготовить твой брачный чертог и саван, в который завернут тебя поутру.
Элесин (злобно). Мстительность не украшает женщину, Ийалоджа! (Обуздав себя.) Это воистину великая честь – саван, вытканный твоими руками. Однако пообещай, что именно невеста обмоет мое тело и закроет мне веки, присыпав их горстью нашей земли.
Ийалоджа. Готовься, Элесин, я ухожу.
Она встает, и в это мгновение показываются женщины с невестой. Лицо Элесина озаряется нетерпеливой радостью. К нему возвращается его обычная самоуверенность, и, весело встряхивая длинными рукавами агбады, он идет навстречу женщинам. Невеста встает перед Ийалоджей на колени, и сцена погружается в темноту.
II
Коттедж регионального инспектора. Впереди, на авансцене, открытая веранда; чуть в глубине – распахнутые окна гостиной; слышны звуки танго, и в одном из окон виден патефон. По гостиной, то появляясь в проемах широких окон, то исчезая за стеной, кружится под музыку танцующая пара – это региональный инспектор Саймон Пилкингс и его жена Джейн; на обоих – это сразу бросается в глаза – маскарадные костюмы. Минуту или две они танцуют в одиночестве, но вскоре на веранду поднимается абориген-полицейский из корпуса Национальной полиции; он заглядывает в окно гостиной и ошеломленно замирает. На лице у него явственно проступает ужас. Как бы не веря себе, он слепо подается вперед, опрокидывает цветочный горшок. Шум привлекает внимание танцующих. Они останавливаются.
Пилкингс. Похоже, кто-то пришел.
Джейн. Подожди, милый, я сниму пластинку.
Пилкингс (приближаясь к двери, ведущей на веранду). Я слышал, как что-то грохнулось.
Полицейский пугливо пятится, нижняя челюсть у него безвольно повисла.
А, это ты, Амуса? Мог бы просто постучать, вместо того чтобы крушить цветочные горшки.
Амуса (мучительно заикаясь и указывая трясущимся пальцем на одеяние Пилкингса). М-м-миста Пилкин!.. М-м-миста Пилкин!..
Пилкингс. В чем дело, Амуса?
Джейн (появляясь на пороге веранды). Кто там, милый? Ах, Амуса…
Пилкингс. Да, это Амуса. Только он явно не в себе.
Амуса (его взгляд прикован теперь к миссис Пилкингс). И вы… в-вы тоже, г-госпожа?…
Пилкингс. Да что с тобой, парень? Какого черта?
Джейн. Его ошарашил твой костюм. Наш маскарадный наряд.
Пилкингс. Фу ты, дьявольщина, я же совсем забыл!
Он сдвигает вверх маску, открывая лицо. Его жена делает то же самое.
Джейн. В нем потрясена впечатлительная душа язычника, да поможет ему Господь.
Пилкингс. Глупости, дорогая, он мусульманин. Успокойся, Амуса, неужели на тебя действует вся эта чепуха? Мне всегда казалось, что ты правоверный мусульманин.
Амуса. Миста Пилкин, ради аллаха, сэр, вам нельзя в этой одежде, она из царства мертвых, а не для живых!
Пилкингс. Эх, Амуса, Амуса, ну какой же ты мусульманин? А я-то распинался недавно в клубе: Амуса, говорю, он, слава Богу, не верит всем этим мумбам-юмбам. И вот те на!
Амуса. Миста Пилкин, ради аллаха, сэр, снимите ее! Она не может служить живому смертному, как вы, это нехорошо!
Пилкингс. А я вот ее надел, и мне хорошо. Больше того, Амуса, мы заключили пари, что получим с Джейн на маскараде первый приз. Давай-ка, парень, возьми себя в руки и скажи наконец, зачем ты пришел.
Амуса. Я не могу докладывать вам про это дело, сэр, когда вы в такой одежде. Мне… я не пригоден, сэр.
Пилкингс. Что за дурацкое представление, Амуса?
Джейн. Он вовсе не представляется, Саймон. Ты, пожалуйста, поделикатнее с ним.
Пилкингс. Поделикатнее, чтоб его… Послушай, Амуса, тебе не кажется, что твоя милая шутка немного затянулась? Приди в себя, Амуса! Ты же офицер королевской полиции! Я приказываю тебе немедленно доложить мне по всей форме, зачем ты пришел, – а иначе тебя ждет дисциплинарное взыскание.
Амуса. Так это же дело о смерти, сэр! Я не могу говорить о смерти человеку в одеянии смерти! Кто решится говорить о правительстве человеку в униформе полиции? Ради аллаха, сэр, давайте я сейчас уйду, а потом вернусь…
Пилкингс (рявкает). А ну прекратить!
Амуса вскидывает взгляд к потолку и умолкает.
Джейн. Ох, Амуса, ну можно ли бояться одежды? Ты же прекрасно знаешь, что ее конфисковали у эгунгунцев, которые учиняли в городе беспорядки. Ты ведь сам участвовал в аресте главных служителей этого культа – и если их джу-джу не покарали тебя тогда, разве они способны отомстить тебе сейчас? А ты вон даже смотреть на нас боишься!
Амуса (по-прежнему глядя в потолок). Госпожа, я арестовал зачинщиков беспорядка, но эгунгун не прогневил. Нет-нет, госпожа, эгунгун, он на меня гневаться не захочет, я его не трогал. От меня ему оскорблений не было. Зачинщиков я арестовал, но эгунгун не оскорбил.
Пилкингс. Это безнадежно, Джейн. Мы только потеряем время и опоздаем на бал. Когда они вот так упрутся, их не переупрямишь. Им все наши слова – что об стенку горох. Запиши свой рапорт, Амуса, – или с чем ты ко мне явился? – в этот блокнот и катись. Собирайся, Джейн, а то мы, не дай Бог, еще сильней уязвим его впечатлительную языческую душу.
Амуса дожидается их ухода во внутренние комнаты, потом склоняется над блокнотом и что-то старательно пишет. Барабанный бой, доносящийся из города, становится громче. Амуса прислушивается, потом делает движение, словно собираясь позвать Пилкингса, но не зовет. Дописывает свой рапорт и уходит. Вскоре на веранде опять появляется Пилкингс; он берет блокнот и читает.
Пилкингс. Джейн!
Джейн (из спальни). Минуточку, милый, я уже почти готова.
Пилкингс. Да я не о том, а ты вот лучше послушай!
Джейн. Так о чем ты, милый?