Неожиданная четвертая строка как будто полностью выпадает из контекста хайку: "Рим должен быть разрушен!" Эта строка – искаженный афоризм, в который вдруг перерастает хайку. Молния как будто сбивает афоризм, радикально меняя его смысл. Не Карфаген должен быть разрушен Римом, как того упрямо требовал Катон Старший, но прямо наоборот. Временнáя инверсия тянет за собой инверсию семантическую, которая ретроспективно позволяет читать молнию как вспышку гнева громовержца Юпитера. Дюмезиль прямо связывает громовержский аспект Юпитера и его способность посылать пророческие знаки – auspicia – в виде, например, птиц, по которым гадали авгуры. Высвечивая небо, вспышка молнии вызывает прозрение будущего, являемого в знаках.
Марк-Ален Уакнин обратил внимание на семантику в библейском иврите слова zag, означавшего виноградную шкурку, прозрачность которой позволила использовать это слово для обозначения стекла и его производных. От этого корня производились слова со значением ‘прояснять’, ‘делать прозрачным’. Уакнин поясняет:
Таким образом, мы открываем возможную этимологию слова zigzag, восходящую к арамейскому zigzèg – "прояснять". Это образ молнии в черной ночи, указывающей путь заблудившемуся страннику. ‹…› Значение света, высвечивающего вещи, вплоть до того, что из него возникает ангел, носящий имя Zagzag’el.
Существенно и то, что зигзаг, пророчески проясняющий путь, имеет форму не прямой линии, но ломаной кривой, в которой движение вперед прерывается движением в сторону и даже назад. Уакнин ассоциирует зигзаг с риторической фигурой зевгмы (zeugma), позволяющей связывать неким общим термином два совершенно разнородных понятия. Примером зевгмы может послужить, скажем, такая фраза: "Я потерял рассудок и сумку". И действительно, рассматриваемый короткий текст Пригова, как и практически все тексты "Пятидесяти капелек крови", имеет зевгматический характер. В них происходит насильственное связывание совершенно разнородных реалий – сакуры и Рима, например. И связь эта основана на глубокой трансформации темпоральности: от темпоральности хайку – к темпоральности афоризма и пророчества в едином, обратимом вспять, зигзагообразном движении.
Эта обратимость времен в пророчестве отсылает нас к катренам Нострадамуса, который часто выдавал слегка замаскированные сведения о событиях прошлого за пророчества. О его катренах принято было говорить как о "ретроактивных пророчествах". Как показал уже упомянутый Дюмезиль, один из катренов (V 6) является прямым пересказом эпизода из Тита Ливия, когда Нума превращается жрецом-авгуром в царя, преемника Ромула. К числу ретроактивных пророчеств можно отнести и описание разграбления Рима имперской армией, случившееся примерно за тридцать лет до первого издания "Центурий" и фигурировавшее в них как пророчество будущего. Упоминание Рима в рассматриваемом тексте Пригова как будто указывает в этом направлении.
Я бы не упоминал Нострадамуса, если бы в "Пятидесяти капельках" не было пародийного "астрологического" текста, напоминающего катрены последнего и прямо вводящего тему гороскопа как пророчества:
Затягивающиеся белизной глаза
Умирающего ягненка
Поздно обнаружившееся смещение Марса в сторону Лебедя
Но и не капелькой крови единой ведь
Конечно нет (ПКК, с. 43).
Умирающий ягненок – это, конечно, классический топос принесенного в жертву агнца, совмещенный тут с пародийной астрологией.
У Нострадамуса можно найти множество астрологических элементов сходного типа, помещенных в сознательно темный гномический контекст. Например (II 48):
La grande copie qui passera les monts.
Saturne en l’Arq tournant du poisson Mars:
Venins Cachés sous tête de saumons,
Leur chef pendu à fil de polemars.
Принятый перевод этого странного текста гласит:
Великая сила перейдет горы.
Сатурн в Стрельце, Марс отворачивается от Рыбы:
Яд спрятан под головами лосося,
Их начальник повешен на веревке командира.
Сложность понимания этого текста во многом связана с его искаженной макароничностью. Сила, армия из первой строки – это "copie", что по‐французски значит "копия". Но слово это является искаженным латинским "copia" – армия. То же самое со странными словами Arq и polemars. Первое слово – сокращение латинского для созвездия Стрельца – Arquitenens, а второе – сокращение латинского polemarchos, "того, кто ведет войну". Таким образом в живой язык вклиниваются элементы мертвого языка, прибавляя языковое смешение к смешению времен.
Но главное заключается в том, что этот странный переход от прошлого в будущее, фиксируемый в астрологических знаках, которые одновременно осуществляют этот переход, позволяет соединять в коротком тексте совершенно разнородные элементы, расположенные на разных хронологических и причинных плоскостях. "Абсурдность" текстов Пригова лежит в той же области ускользающего от нас причинно-хронологического единства. Эудженио Гарин писал о том, что структура ренессансной астрологии основана на навязчивой теме смены эпох: "renovatio (обновления) и translatio (превращения)". Темнота описаний этой смены эпох отсылает к самому процессу превращения как процессу темпоральному.
Показательно между тем, какое место у Нострадамуса занимает топос крови, встречающийся с неослабевающим постоянством. Речь, например, может идти о потоках крови, в которых плывут люди, или о кровавом дожде. Есть и катрен (V 62), в котором кровавый дождь соединен с пророчеством о катастрофе в Риме:
Sur les rochers sang on verra pleuvoir,
Sol Orient, Saturne Occidental:
Près d’Orgon guerre, à Rome grand mal voire,
Nefs parfondrées, et pris le Tridental.Будет видно, как на скалы идет кровавый дождь,
Солнце на Востоке, Сатурн на Западе:
Война под Оргоном, в Риме будет видно великое зло,
Корабли пущены на дно и взяты Трезубцевым.
Кровь у Пригова, как и у Нострадамуса, – оператор трансформации модальности текста. Из физически фиксируемых капель, подобных каплям росы или дождя у Басё, кровь становится символом, в котором поглощается неустойчивая темпоральность становления и исчезающего момента (упадет, не упадет, падение капли как явление моментальности, исчезающего "теперь").