ЗАМШЕЛЫЙ. Как не понять? Твое дело – молодое. А ежели стране польза, так чего ж…
БОРОДАТЫЙ. Эх, ее бы денежки – да в наше движение, мы бы страну одним махом подняли. Можно сказать, на дыбы.
ЗАМШЕЛЫЙ. Ты парень, главное, не тушуйся: баба она складная и в соку. Давай, за это!
БОРОДАТЫЙ. Давай, отец. (Наливает себе и ему). За бородатых! Долой бритых!
ЗАМШЕЛЫЙ. Долой! (Пьют).
БОРОДАТЫЙ. Эх! Спою! Хоть тебе, отец, да спою про матрешку-родину. Хороша песня, слушай. Умный человек сочинил, лидер наш. Это, считай, наш гимн – бородатых. (Поет, бренча на гитаре; Замшелый встает).
Налей-ка беленькой,
Споем, ребятушки:
Матрешка-девонька -
В матрешке-матушке,
И все, одна в одну -
В матрешке-родине.
Вот только родину
Переуродили.
Ой, люли-люли-ля!Уж деды с бабками
Ее курочили,
Матросам с Балтики
Отдали в очередь:
Все карлой-марксою
Ее брюхатили
Народных масс ее
Доброжелатели.
Ой, люли-люли-ля!Чтоб родила народ
С сознаньем классовым:
Уж он свое возьмет
В порыве массовом!
Эх, только б сколотить
Всем буржуям гробы,
Да поскорей дойтить
До коммунизьма бы!
Ой, люли-люли-ля!Чтоб разом прекратить
И сеять, и пахать -
Чтоб только жрать, и пить
И снова наливать.
Налей-ка беленькой,
Вздохнем, ребятушки:
Досталось девоньке,
Досталось матушке.
Ой, люли-люли-ля!Бедняжка-родина
Кровилась, корчилась,
Никак не родила -
Едва не кончилась.
И рассекли ей пуп
Сеченьем кесаря
И извлекли, как труп,
Бухого слесаря.
Ой, люли-люли-ля!Зрачком расширенным
Глаз тупо зырился,
Стаканом стыренным
Карман топырился.
Эх, гряньте пушки нам,
Что в нем – спасение
И выше Пушкина
Его значение.
Ой, люли-люли-ля!Ему б с утра принять:
Чай, не учить-лечить,
Должны же вы понять -
Ему деталь точить!
Он в праздник первый шел,
Чуть свет, голосовать,
Пока он мог еще
В щель бюллетень совать.
Ой, люли-люли-ля!И с этих бюллетней
Пошла такая власть,
Что стало грех при ней
Прожить и не украсть.
Плесни-ка беленькой,
Газуй, ребятушки:
Поможем девоньке,
Поможем матушке!
Ой, люли-люли ля!
(Пляшут).
КОНЕЦ ПЕРВОГО ДЕЙСТВИЯ
Второе действие
Первая картина
Декорация та же. Вечер. Входит Фома с пледом подмышкой, везя в кресле-каталке Старуху.
ФОМА. Ты уверена?
СТАРУХА. Ночь будет теплой. Нина, кажется, уснула, и незачем ее тревожить: посплю под звездами.
ФОМА.(Закутывая ее пледом) А ну, забредет кто-нибудь? Люди разные бывают.
СТАРУХА. Кто бы ни забрел, какой прок ему во мне? Оставь уже плед в покое.
ФОМА. Хочу, чтоб тебе тепло было.
СТАРУХА. Тебе просто нравится меня трогать.
ФОМА. Это – правда, Вера. Мне нравится. Не уезжала бы ты, а? Как я без тебя буду?
СТАРУХА. А со мной как ты будешь? Мне нянька нужна, а кто мне ее теперь наймет?
ФОМА. Я сам за тобой ходить буду. Я все могу для тебя делать. Я – еще сильный: могу тебя на руках носить.
СТАРУХА. Мне жизни совсем немножко осталось, Фома. Зачем тебе меня хоронить?
ФОМА. Если б я тебя схоронил, я бы скоро за тобой в землю и ушел. Все думал, хоть в одной земле с тобой лежать буду, а ты уезжаешь невесть куда. Дался тебе этот океан.
СТАРУХА. Океан – это не любопытство мое. Это… как бы тебе сказать… Океан – это будет выдох мой последний. Я набрала в грудь слишком много воздуха и никак не выдохну. Никак не найду дверь, чтобы выйти. А увижу океан и уйду… в безбрежность. И уйду счастливая. Поедем с нами, Фома, и будет так все хорошо, правда!
ФОМА. Куда ж я поеду?.. У меня и документов-то нет заграничных.
СТАРУХА. Ну вот! Ты же сам и отказался! Юлька бы все устроила. Гордость, Фома – не для стариков. Роскошь это для нас ненужная.
ФОМА. Да какая гордость? Стыд у меня есть и все.
СТАРУХА. Получается, что у меня стыда нет.
ФОМА. Да ты-то ей – не чужая, Юльке твоей. Ты, можно сказать, жизнь ей дала, если разобраться. Ты для нее – почти, как мать, а, может, и поболее. Ты и мне жизнь дала, Вера, хоть и по-другому. Сила у тебя такая есть. Вот я при тебе и живу. Да видно, зажился. Незачем мне и жить-то теперь.
СТАРУХА. Зачем мы живем, боюсь, не нам знать, Фома. Только мне уж возврата нет.
ФОМА. Есть возврат, как – нет? Вон, встречная полоса – свободная. Пересажу тебя в мою машину, развернемся и – домой. Поедем назад, Вера, доживем вместе, а?
СТАРУХА. Поздно уже… Тебе нужно отдохнуть, Фома. Иди, поспи. И мне дай. А там, глядишь, Юлька вернется. Может, скоро поедем все. Надо поспать.
ФОМА.(Свинчивая матрешку) Выходит, бросаешь ты меня. Спокойной тебе ночи, Вера. (Уходит).
СТАРУХА.(Одна) Бросаю… Я его бросаю! (Пожав плечами). Господи… Господи! Сроду к Тебе не обращалась и не знаю, есть ли Ты вообще. А если Ты есть, то ничем Ты нас так не казнишь, как любовью. И ничем так не милуешь, как любовью. Чего Ты хочешь от нас? Чего ждешь?
Шевелится борщевик. Из него возникает человеческая фигура, напоминающая Пушкина, и забирается на пьедестал.
Кто там?.. Кто вы?
БОРЩЕВИК. Я – борщевик.
СТАРУХА. Борщевик?!.. Но почему вы похожи на Пушкина?
БОРЩЕВИК. Я расту из земли, где много людей лежат. Те, кто еще – на земле, видят и слышат во мне каждый свое – что кому ближе. А попросите – явлюсь, кем угодно.
СТАРУХА. Да нет уж, оставайтесь Пушкиным! Меня это очень даже устраивает, дорогой вы мой Александр Сергеевич!
БОРЩЕВИК. Вера Аркадьевна, я же просил вас!
СТАРУХА. Хорошо, хорошо! Коль ты так настаиваешь, буду звать тебя Сашкой. Ну, и зачем ты забрался на этот пьедестал? Захотелось пошалить?
БОРЩЕВИК. Это же – мой пьедестал. Здесь прежде был клуб деревенский;
Я перед входом в цилиндре стоял, на трость опираясь.
СТАРУХА. Здесь был колхозный клуб?
БОРЩЕВИК.
Да, и, представьте – с колоннами, а на фронтоне, над ними -
Феб с колесницей! Изваяны все мы были из гипса:
Я, с моей тростью, и Феб и четыре коня пышногривых.
С гипсом самим, однако же, что-то неладное было:
С Фебом у нас носы отвалились спустя уже месяц.
Следом он вожжи свои уронил, а кони – копыта.
А уж когда у цилиндра поля отломились, то скоро
Птичий помет закрыл мне лицо совершенно, и стало
Перед народом неловко стоять мне с загаженной рожей.
К счастью один из коней, рухнув с фронтона удачно,
Голову снес мне, и птицы ко мне интерес потеряли.
СТАРУХА.(Смеется) Бедный Сашка! А что это ты гекзаметром изъясняться вздумал?
БОРЩЕВИК. Не по душе вам гекзаметр? А ямбом шестистопным позволите?
СТАРУХА. Это – как твоей душе угодно. А с клубом-то что? Куда он делся!
БОРЩЕВИК.
О! С клубом этим что-то чудное творилось:
То ль дождь, то ль засуха, то ль зимний хлад в ночи
Тому виной, но штукатурка отвалилась,
И стали пропадать из клуба кирпичи.
И вот колонны уже начали трещать,
И клуб стал медленно, но грозно наклоняться.
И тут приехало начальство – покричать
На вольном воздухе, да водкою размяться.
"У вас же клуб – кривой! Кто строил, вашу мать?!" -
Начальник возопил, мгновенно багровея.
"Нагнутый этот клуб – немедленно сломать
И новый выстроить, да только чтоб – ровнее!"
Ему и говорят: мол, строить-то мы рады,
Да денег нет у нас – как строить-то без них?
Начальник отвечал: "Работать лучше надо!
А то, что денег нет, так – не у вас одних".
Дозволив проводить к столу свою персону,
Одобрил, помычав, расставленную снедь,
И милость оказал, отведав самогону
И важно обещав о деньгах порадеть.
СТАРУХА. Я поняла: старый клуб снести велели, а на новый – денег не дали?
БОРЩЕВИК. Не угадали! Денег-то дали. Да те, кому дали, строить не стали. Себе отсчитали, а половину отдали – тем, которые им дали. На том и стоят родимые дали.
СТАРУХА. Сашка! Ты – хоть и молод, да – гений, тебе тайны открыты. Может, скажешь мне: за что – все это? За что мы так наказаны? Скажи! Можно и в прозе, без балагурства.
БОРЩЕВИК. Да, стихи – вещь глупая. Это – вроде чесотки… А вы меня удивили!
СТАРУХА. Чем это?
БОРЩЕВИК. Наивностью вашей. За что наказаны? Да помилуйте: земля, по которой вы ходите, переполнена невинно убиенными, кровью невинной пропиталась насквозь. А от пролития невинной крови родится безумие. Уже сама земля сходит с ума и родит один борщевик. Чего же ждать от людей?
СТАРУХА. Невинная кровь?.. Да неужели, правда, есть Тот, кто за это накажет?