Уже в ранних произведениях Кима воплощаются природные образы с мифопоэтическим подтекстом, такие как солнце и небо. Известно, что древний человек проявлял повышенный интерес и внимание к небу. Выдающийся французский археолог Буше де Перт в середине XIX века писал об отражении в древнейших образцах искусства "культов", объектами которого было то, что "можно было ощущать, – Солнце, Луна, звезды, деревья, животные" (См.: Ларичев 1993: 38). Героев натурфилософской прозы, близких природе и живущих по ее законам, объединяет не только стремление проникнуть в сущностный смысл бытия, но и "почтительное" отношение к далекому загадочному Небу, к жизнетворящему Солнцу; они любят смотреть ввысь, наблюдать за движением светила по небосводу. В восприятии мира героинями В. Распутина солнце занимает центральное место. Николай Устинов из Залыгине кой "Комиссии", отдавая должное Богу, считает, что солнце – главнее. "От него ведь все живое идет, да и мертвое, может быть, тоже" (Залыгин 1990: 328). Ему "было очень приятно от своего и от божьего имени одновременно осенять солнце крестным знамением, угождать ему…" (Залыгин 1990: 328), – так причудливо в сознании героя сочетаются язычество и православие.
В прозе А. Кима наиболее близки природе герои, не испытавшие на себе воздействия цивилизации, – это старый кореец До Хок-ро, девушка Масико, кочевник Жакияр, старик Пак. Они, как дети, одухотворяют окружающий мир, верят в незыблемость нравственных норм, закрепленных в фольклоре, который является живой частью их сегодняшнего жизненного опыта (вера Масико в сказку о верной жене и непутевом муже), допускают как реальную возможность свое родство с другими живыми существами. Старик До Хок-ро в повести "Собиратели трав" размышляет: "Скажи, муравей, не мой ли ты младший брат, умерший от оспы в младенчестве? Не жена ли ты моя, не ребенок ли мой, которых никогда у меня не было?" (Ким 1988: 431).
В поисках источника жизни, ее хозяина и владетеля, герои А. Кима обращают свой взор к солнцу. Этот факт знаменателен. Научная мысль дает объяснение исключительной роли Солнца в жизнедеятельности Земли. Его энергия является "главным источником жизни". Энергия, "выделяемая организмами, есть в главной своей части, а, может быть, и целиком – лучистая энергия Солнца" (Вернадский 1989: 21, 133). В.И. Вернадский писал о том, что "древние интуиции великих религиозных созданий человечества" о людях как детях Солнца гораздо ближе к истине, чем предположения тех, кто видит в "тварях Земли" лишь "эфемерные создания сложных и случайных изменений живого вещества". Герои А. Кима, "природные" философы, видят в солнце таинственного творца жизни, оно манит их своей тайной, недоступностью постижения сущего, ведомой лишь ему. Старик До Хок-ро долго, оцепенело стоит "лицом к лицу с солнцем", пока все вокруг не исчезло и не осталась лишь "косматая глыба огня". "От солнца тянулась золотая паутина, и она достигала лица старика, охватывала щекочущим теплом его виски, скулы, подбородок… и перед ним в середине этих огненных теней моргал зелеными глазами огненный паук. "Ты, всемогущий владетель жизни, не добрый и не злой, ты можешь хоть сию же минуту вонзить в меня свое жало… Ты дал мне много лет непонятной жизни, можешь дать еще столько же, хоть я и не прошу, – думал старик, – и каждый миг, каждое движение этой жизни принадлежит не мне, а тебе, владетель!"" (Ким 1988: 432–433).
Старик мысленно разговаривает с солнцем, стоя перед ним, "как ученик школы перед учителем", он верит в то, что солнце-владетель направляет его судьбу, знает, что перед светилом ему не в чем каяться: "…Я могу смело смотреть в твои глаза, владетель. Бери меня хоть сейчас и делай со мною что хочешь… я ничего не могу потерять кроме того, что ты дал, хозяин" (Ким 1988: 433). Старик всегда жил с ощущением, что над ним есть хозяин, который смотрит на него зелеными мудрыми глазами. Уже в первой повести А. Кима мы встречаемся с обожествлением солнца ее героем. В "Лотосе" символ солнца усложняется, хотя основной смысл сохраняется: "владетель жизни".
Кочевник Жакияр, бежавший от людей в пустыню, отвергший Аллаха и мечети с их многолюдьем, находит свою наивысшую радость в обретенной им "свободе быть рабом Солнца". Возможно, в поклонении ему так и прошла бы жизнь Жакияра, подобно жизни До Хок-ро, но он, открыв для себя Любовь, ощущает полноту жизни, познает целостность и гармонию окружающего мира. Полюбив мать Лохова, которая считает, что душа убитого мужа переселилась в Жакияра, кочевник открывает для себя, что "мир, накрытый небом, вовсе не одноглаз. Кривой хозяин, всю жизнь косивший сверху на своего раба одноюртника яростное око, оказался двуоким и прекрасным, как это и положено быть божеству. Лик его был еще огромнее, чем представлял Жакияр, и состоял из двух равновеликих частей, но настолько огромных, что, видя одну часть – день, вторую же – ночь – человек увидеть был не способен. И круглая, яркая блистающая Луна оказалась вторым глазом хозяина, которого Жакияр доселе считал кривым" (Ким 1988: 322).
В мировосприятии кочевника сохранились мифопоэтические отголоски древнего поклонения солнцу, связанные с представлением о брачных отношениях солнца и луны, имеющих космологический смысл. "Наиболее архаической формой солярных мифов являются близнечные мифы, в которых солнце и месяц или луна… образуют пару связанных и вместе с тем противопоставленных друг другу культурных героев…" (Мифы народов мира 1982: 461). Если мы обратимся к близнечным мифам, то, пожалуй, наиболее близкой по истолкованию взаимосвязи солнца и луны в понимании Жакияра будет представление "о двух демиургах Маву и Лиза в мифологии фон в Дагомее", в которой солнце и луна выступают одновременно и как близнецы, и как андрогины. Одна часть андрогина – Маву "воплощает ночь, луну, радость, другая (Лиза) – день, солнце, труд" (Мифы народов мира 1980: 175).
Образ солнца-хозяина, солнца-владыки у А. Кима не случаен. В повести "Луковое поле" говорится о "не последнем во Вселенной роде Солнца", к которому относимся все МЫ, жившие, живущие на Земле и те, кто придет на смену им. С учетом символического значения образа Солнца, его культовым происхождением, следует рассматривать смысл образов неба и звезд, как они представлены у А. Кима. По словам героя повести "Собиратели трав", приехавшего на Сахалин, на свою малую родину, умирать, "восход – это огромное явление", "ночь тоже огромное явление. Звезда в небе что-нибудь да значит…" (Ким 1988: 436).
"Гулкий свод неба, самоиспускающий голубое сияние" ("Луковое поле"), манит героев Кима, они любят смотреть в небо и по звездам определять свою судьбу. "Свет верхней жизни" влечет и Масико, которой кажется, что "не шпалы железной дороги под ногами, а перекладины лестницы, ведущей к блистающему вышнему небу" (Ким 1988: 403). Наблюдая три искры, вылетевшие из одной точки неба и разлетевшиеся по трем огненным дорожкам, Масико думает, что три человеческие души сгорели, "три огненные дорожки разных судеб" (Ким 1988: 365).
В романе Ч. Айтматова "Плаха" также запечатлено религиозное восприятие неба – поклонение древних тюрков верховному божеству Тенгри, сохранившееся до настоящего времени. Автор приводит текст "перевальной" молитвы Эрназара, которой спасались в прежние времена: "О, Владыка студеного неба, синий Тенгри, не ужесточи пути нашего через перевал ледяной…" (Айтматов 1987: 255). По воззрениям древних тюрков, верховным божеством являлся Тенгри (небо), принадлежащий верхнему миру. "В отличие от неба – части космоса он никогда не именуется "кек" ("голубое небо", "небо") и "калык" ("небесный свод", "ближнее небо"), Тенгри, иногда вместе с другими божествами распоряжается всем в мире и, в частности, судьбами людей" (Мифы народов мира 1982: 537).
Если небо в прозе Кима – это "высь звездного святилища в ночи", то земля – "теплая утроба самой жизни". Земле человек обязан своей жизнью, к небу же устремляется его душа, чтобы пополнить собой скопившуюся над землей энергию, количество которой – со смертью доброго человека – немного увеличивается. Обращаясь к До Хок-ро, герой повести "Собиратели трав" говорит: "Вы, добрые люди, бессмертны. Когда ты умрешь, старик, ты не пойдешь в землю, ты взлетишь вверх" (Ким 1988: 438).
В повести "Лотос" образ солнца находит дальнейшее мифопоэтическое осмысление у А. Кима. Название ее символично. Автор извлекает из образа лотоса все возможные – в контексте произведения – смыслы. Лотос в повести вручается человеку на пороге смерти как знак его приобщения к вечности и отпущения ему грехов, как источник света и утешения умирающего в его одиночестве. Не случайно передается он посланцем из потустороннего мира, от неведомых "МЫ", которые некогда жили на земле и уже перешли рубеж смерти. "…МЫ, Хор Человеческий, породили из своего могучего звучания ее отдельный голос (голос матери Лохова. – А.С.) и МЫ не должны никого потерять…" (Ким 1988: 274).