В счастливые и горестные моменты жизни Едигея Каранар – с первого дня своей жизни – рядом с ним. Едигей – последний из боранлинцев, кто помнит погребальные обычаи и молитвы предков, и ему важно оказать необходимые похоронные почести Казангапу, прожившему жизнь достойно. В представлении Едигея о священном обряде похорон своя роль отведена и Кара-нару. Более того, именно он, украшенный "лучшей выездной попоной старинной работы", "ревниво сберегаемой" Укубалой, должен придать обряду особую торжественность. "Каранар выглядел внушительно и величественно, украшенный попоной с кистями и мастерски сооруженным седлом между горбами. Нет, пусть полюбуются молодые, особенно Сабитжан, пусть поймут: похороны достойно прожившего человека не обуза, а великое, пусть и горестное событие и тому должны быть свои подобающие почести" (Айтматов 1983: 223). В этом торжественном ритуале важно и то, что Буранный Едигей верхом на украшенном попоной Каранаре возглавит похоронную процессию. Едигей, возвышающийся на двугорбом великане (до головы Каранара "рукой не дотянешься"), имеет свой кругозор, свое миропонимание, у него – своя шкала нравственных ценностей. Не суетно и не сиюминутно он воспринимает все происходящее вокруг, а соотносит это с тем опытом, которым генетически наделены они с Каранаром, дополняя друг друга. По словам Г Гачева, животное для кочевника "есть продолжение его существа" (Гачев 1988: 62).
Каранар характеризуется как "верблюд-сырттан", что означает "сверхсущество", то есть сверхверблюд, он является "знаменитостью округи" (Айтматов 1983: 265). Его исключительность подчеркивается автором: Едигею "просто-напросто повезло", потому что "на его мужицкое счастье народился Каранар и попал в его руки" (Айтматов 1983: 268), также как повезло и Каранару, поскольку, по словам Казангапа, "есть такой закон, дедами еще сказанный: мал иеси кудайдан" ("хозяин скотины от бога") (Айтматов 1983: 268). Едигей гордится своим атаманом, животным "редкой силы", его мощью и красотой. Он не решился охолостить Каранара, лишив его природного назначения (продолжателя рода Акмаи, который насчитывает "двести, триста, пятьсот или больше" лет), свободы.
"Дополняя" друг друга, они как бы "отражаются" один в другом. Хотя Едигей и хозяин верблюда, но по свойствам, данным Каранару от природы, по тому месту, которое он занимает в жизни человека, Едигей понимает, что верблюд превосходит человека. Благодаря Каранару "возвышается" и Едигей. В подобном восприятии верблюда проявляется коренное свойство мышления бывшего кочевника, для которого характерно восприятие верблюда как космического животного. "Он есть образ мира, внутри которого живет кочевник" (Гачев 1988: 62). К Каранару у Едигея отношение сродни тому, как киргизы относятся к коню, отдавая ему главенствующее место в иерархии животных, не считая зазорным быть ему слугой (Гачев 1988: 66). Хозяин Каранара, посланный ему богом, также достоин исключительного верблюда.
Если поезд в романе "И дольше века длится день" символизирует непрекращающийся ход времени в настоящем, движение и его направленность, то "размашистый неутомимый ход" Каранара во главе похоронной процессии к родовому кладбищу символизирует протекание вековечного времени. Это подчеркивается такими деталями, как образ Каранара – представителя древней породы верблюдов со своей родословной, связанной с историей кладбища Ана-Бейит (Материнский упокой); концепт ‘смерть’, которая наряду с рождением – великая и важная веха, она вне суеты повседневности и чьей-то воли (по словам Казангапа, "только на бога не может быть обиды – если смерть пошлет, значит жизни пришел предел, на то рождался, – а за все остальное на земле есть и должен быть спрос!") (Айтматов 1983: 259); топоним Ана-Бейит – старинное родовое кладбище. И хотя название по преданию связано с местом гибели матери манкурта, однако есть в нем и символический смысл: мать-земля, принимающая в себя детей своих. "Тому и быть – никто не переживет землю, никто не минет земли" (Айтматов 1983: 486). В этом "движении" любая деталь значима и символична: Едигей, восседающий на верблюде Каранаре и "слившийся" с ним воедино, когда между человеком и животным устанавливается полное взаимопонимание и верблюд не нуждается в понуканиях хозяина, пес Жолбарс, сопровождающий похоронную процессию и "поддерживающий" хозяина в трудную минуту, коршун-белохвост, парящий над процессией и зорко оценивающий происходящее.
Буранный Едигей и Буранный Каранар таинственным образом связаны. В восприятии Едигея Верблюд – это "сверхсущество", и не только по природной мощи, красоте, величию, но и по той роли, которую играет в наиболее сложные моменты жизни хозяина. Благодаря верблюжонку и молоку его матери Едигей восстанавливается после контузии, потери первенца и войны – жизнь для него вновь обретает смысл и красоту; "спасает" Каранар своего хозяина и тогда, когда "уводит" за собой, верный "извечному зову природы". Едигей, находясь вдали от дома, от нахлынувшей на него любви к Зарипе и ее детям, под звуки домбры (под "давнишние переживания давнишних людей"), пытается "вернуться к себе", разобраться в своих чувствах, сомнениях и переживаниях. Он "пытался со стороны посмотреть на свою жизнь, подняться над ней, как кличущий коршун над степью…" (Айтматов 1983: 413).
Каранар, ослепленный "любовной" страстью, сам не ведая того, не дает хозяину совершить ошибку: разрушить семью ради любимой женщины, Зарипы. В этом помогает ему и сама Зарипа, покинувшая в отсутствие Едигея разъезд Буранный. В раскрытии переживаний Едигея и Каранара автор использует прием "психологического параллелизма". Чувство Едигея к Зарипе настолько сильно и возвышенно, что по "накалу" не уступает любовной страсти Каранара. Но если верблюд, движимый инстинктом продления рода, в своей "устремленности… к счастью" сметает все на своем пути, то его хозяин не может позволить себе этого.
Автор раскрывает две "темы" параллельно: рассказ о неистовстве Каранара и повествование о переживаниях и сомнениях Едигея. В своей страсти Каранар превосходит других атанов. Его неистовство сравнивается с "концом света". "Едигей был потрясен неукротимой, невменяемой устремленностью атана к счастью и понимал, что лишает его этого счастья, но другого выхода не было" (Айтматов 1983: 420).
По Айтматову, насколько велик и вечен природный инстинкт, управляющий Каранаром, настолько велика и вечна любовь, возвышающая человека и "очеловечивающая" его. В одночасье потеряв навсегда любимую и детей Абуталипа, ставших Едигею родными, он вымещает горечь потери на Каранаре. В слепой ярости он неукротим, как и Каранар в своей "устремленности к счастью". "И кровь мщения глухо и черно вскипела, зажигая мозг, – хотелось ему сейчас собраться с силами и сокрушить все и вся на этом богом проклятом разъезде, именуемом Боранлы – Буранный, сокрушить дотла, чтобы щепочки не осталось, сесть на Каранара и укатить в сарозеки, подохнуть там в одиночестве от голода и холода" (Айтматов 1983: 424). Без Каранара даже в эту минуту он себя не мыслит. Совпали во времени горе от потери любимой одного и зов крови другого, и они даже в этом предстают взаимосвязанными: повод недоуздка был привязан к ремню ватника Едигея и, обезумевший от ударов бича, от боли и страха, верблюд сбил с ног и поволок его по снегу.
На протяжении многих веков живя бок о бок с верблюдом, человек начинает воспринимать и себя, и окружающий мир через него. Едигей, разыгравшийся со своими детьми, говорит жене: "Когда атан пьянеет, он играет со своими тайлаками" (детеныши верблюда. – А.С.) (Айтматов 1983: 323). Мать манкурта обращается к сыну со словами: "Я сирая верблюдица, пришедшая вдохнуть запах шкуры верблюжонка, набитого соломой" (Айтматов 1983: 313). По словам Г. Гачева, верблюд в восприятии бывшего кочевника предстает как "образ мира", "очень интимно ощущает кочевник верблюда, и любит он то же, что человек" (Гачев 1988: 62). В жизни и сознании кочевых народов конь занимает также очень важное место. Кочевнику присуще "мышление мира через коня" (в романе это выражается через сравнения, так, снежная поземка сравнивается с "бегущими гривами" коней).
Животное формирует не только взгляд на внешний мир, этическое отношение к нему, но и эстетическое восприятие его, как и в целом природа. Едигей любуется красотой верблюда, золотого мекре. Красота – неотъемлемое свойство удивительных созданий природы, привлекающих внимание своей исключительностью: Каранар – сверхверблюд, золотой мекре – "очень редкая рыба из осетровых" (Айтматов 1983: 393).
По Айтматову, человек вписан в круг живых существ, среди которых проходит вся его жизнь. В романе – это лиса, собака, верблюд, коршун. С ними он общается – разговаривает, верит в свою родственную связь с животными, в переселение душ в них после смерти. Так, Едигей просит бога, чтобы его душа переселилась в коршуна: "Хотелось бы мне превратиться в коршуна-белохвоста. Чтобы летать вон как тот, над сарозеками и глядеть не наглядеться с высоты на землю свою" (Айтматов 1983: 480). Даже в этом он хочет быть хозяином своей судьбы и того места, где живет. И перед опасностью, в пламени всеохватного взрыва и сокрушающего грохота, "простейшие существа" – "человек, верблюд, собака" и белая птица – страшатся расстаться друг с другом, составляя единый живой "организм", беспомощный перед смертоносной техникой. Этот конфликт в обнаженном и заостренном виде предстанет как основной в раскрытии темы "человек и природа" в следующем романе писателя.