"Эти процессы детабуизации инвективной лексики, наблюдаемые в последнее время в печати и электронных СМИ, в конечном счете обусловлены эпохой гласности, снятием запрета на обсуждение интимной жизни популярных людей, на публикации эротического содержания" [Валгина 2001: 121]. Многочисленные употребления бранных слов, грубых названий частей человеческого тела, известных физиологических процессов, обозначения гениталий представлены в публикующихся на страницах массовых печатных изданий скабрезных анекдотах, рекламных предложениях услуг, цитатах из скандальных романов. Причиной этому прежде всего то, что проблемы физиологии и вопросы пола перешли в ранг публично обсуждаемых, в результате чего и было снято табу с соответствующей лексики. Здесь видится проявление особой агрессивности, направленной против естественной стыдливости нормального человека и особенно тлетворно воздействующей на молодежь.
Бранная, неприличная лексика и фразеология появилась даже в тех публикациях, где раньше невозможно было ее представить – в материалах на серьезные общественно-политические, экономические темы, в статьях о политических лидерах и представителях власти, деятелях культуры:
Ну вот, блин, дожили! Пятничным вечером в центре Москвы произошла настоящая бойня: бритоголовые и выходцы с Кавказа выясняли отношения на Славянской площади (Собеседник. 2007. № 24); По улицам, прижимая к груди книгу, разбредаются счастливые дети, которым абсолютно по фигу мнение о Поттере издателей, критиков и даже самой авторши (Аргументы и факты. 2007. № 30); …рассеял мое недоумение случившийся рядом интеллигентный абориген-бомж, одетый в форму спившихся пролетариев всех стран: засаленные джинсы, китайский пуховик и башмаки-"говнодавы" (Московские новости. 13–19.04.2007);…словесно "опарафинился" Александр Бочкарее на пресс-конференции, посвященной отказу "Справедливой России" в создании фракции, в гордуме (Ленинская смена. 21.06.2007): Демократическая общественность России не на шутку взволнована: президентом одной из стран СНГ, а точнее Белоруссии, стал порядочный человек. Есть ли сегодня что-либо невыносимее для нечистого совести интеллектуальных трубадуров нашего воровского режима? Как так – не берет? Это что еще за целка в бардаке? Не позволим. Не может – научим, не хочет – заставим! (Боюсь, в конце концов, заставят-таки, мерзавцы!) Треть зарплаты в казну сдает? Ишь ты, чего удумал, козел совхозный, альтруист, понимаешь, хренов! <…> С Россией объединяться намылился? В "Империю зла" нас опять затягиваешь, зебра красно-коричневая? Ты у нас по такому случаю кровью захлебнешься и кровавыми слезами умоешься, заединщик недорезанный! (Завтра. 2007. № 19); Удушают, сволочи, свободу слова во всем мире, <…> чтобы их собственный дегенератизм не был виден (К барьеру! 16.06.2009).
Инвективная лексика часто фигурирует на страницах газет в цитатах, в прямой речи людей, о которых пишет или у которых берет интервью журналист (это представители спорта, шоу-бизнеса, культуры и искусства), в письмах читателей, возмущенных (и совершенно справедливо) определенными обстоятельствами и фактами нашей жизни:
О тренерах. Я ведь тоже тренером стала. И вот они, мои новые коллеги, стали мне говорить: дескать, ты постояла на пьедестале и хватит, давай теперь вместе с нами дерьмо хлебать (из интервью с И. Родниной // Российская газета. 15.06.2007); Мрачный Нагиев предлагает залу обсудить ситуацию. Молодежь дает советы. "Мужик, у тебя на жену уже не стоит. Иди к любовнице". "Любовнице нужно только трахаться. Оставайся с женой" (Комсомольская правда. 28.06–23.05.2007); Говорят, узнав о таком успехе Данилко, один известный поп-авторитет буквально рвал на себе волосы, называя Сердючку "хохляцкой мордой" (Аргументы и факты. 2007. № 30); Я часто вижусь с Данилко, поскольку мы пишем книгу, и знаю, что он зае…ся от этого "мы точно слышали "Раша, гудбай". <…> Абсолютно аполитичный Данилко, на хер ему эти проблемы с Россией. На кой хер петь ему 'Раша, гудбай" (из интервью с "фабрикантом" А. Семеновым // Новое дело. 31.05–06.06.2007); – Скоро увидит свет твоя новая книга о любви. Кому из твоих многочисленных женщин она посвящена? – Посвящение: "Если бы не моя навязчивая любовь к этой красивого мрази, развалившего меня и наши отношения запертой дверью туалета, то я бы никогда не написал эту книгу. Я тебя ненавижу, сука. И посвящаю ее тебе (из интервью с "фабрикантом А. Семеновым //Новое дело. 31.05–06.06.2007); Я бы любой группе, которая чувствует, что ей западло включаться в эту крысиную гонку фабричных уродцев, посоветовал заниматься звукозаписью (из интервью с А. Троицким // Свой взгляд. 23.05.2007); Профессию, конечно, я освоила на ноль целых хрен десятых. Те, с кем я общаюсь, меня уже изучили, такую засранку (из интервью с С. Сургановой // Свой взгляд. 04.04. 2007): Недавно стоял на трамвайной остановке, мимо тащились пьяные подростки. Двое транспортировали третьего. Тот сопротивлялся наваливающемуся миру снов, шевелил незатопленным кусочком мозга, волочился йогами, а мозг подавал какие-то там загадочные сигналы, и несомый человек с температурой тела в 40 градусов (горькая, холодная, неочищенная) открывал рот, чтобы выкрикнуть: "А ну-ка! Давай-ка! У. вай отсюда! Россия для русских" (Город и горожане. 23–29.04.2007); Наутро после церемонии награждения один очень народный и популярный кинематографист поздравил екатеринбургскую актрису Яну Троянову, получившую награду за лучшую женскую роль в фильме "Волчок": "Ну что, шалава, празднуешь?" (Новая газета. 19.06.2009).
Прямая речь в тексте СМИ является важным средством как смыслообразования, так и речевой характеристики героя публикации, а также "духа времени". Лексика, подобная той, которая выделена в приведенных нами примерах, правдиво передает стилистику современного устного общения – тенденцию не только к раскрепощенности речи, но и ее огрублению, "заметной утрате <…> возвышенно-стилистических качеств" [Валгина 2001: 122]. Однако употребительность в устной речи, в том числе и в диалоге с журналистом, не снимает с подобных слов окраски непристойности и крайней грубости. Подготовка интервью к публикации должна ставить журналиста перед проблемой "соотношения этического и неэтического", поскольку "свобода слова журналиста в цивилизованном обществе должна осуществляться на этической основе" [Сковородников, Копнина 2004: 304]. Думается, руководителям изданий и самим журналистам следовало бы более строго подходить к отбору речевого материала, во всяком случае использовать право на редактирование текста, с тем чтобы адаптировать его к письменной, публичной форме изложения, чтобы употребление сниженной лексики, привнося в текст необходимую по авторскому замыслу тональность, не делало его оскорбительно грубым, циничным.
По мнению ученых, "сам факт использования нецензурного слова в публичной речи противоречит любой идее стилистической упорядоченности, поскольку грубо нарушает правила речевой коммуникации. Использование нецензурного текста как инвективы в печатной газетной речи неприемлемо по определению, так как противоречит функциональному назначению печатного издания. Использование этой группы слов во вторичных функциях также неприемлемо, так как нарушает этические нормы речевого поведения, национальные традиции речевого поведения, ведет общество к саморазрушению" [Коньков 2006: 115–116]. B.C. Коньков справедливо видит особую опасность в том, что "текст, содержащий обсценную лексику, в остальном может полностью соответствовать нормам русского литературного языка, отличаться ярким индивидуальным стилем, быть остроумным и содержательным. Создается речевая атмосфера, в которой обществу навязывается попытка реабилитации обсценной лексики, внедрения ее в повседневный речевой обиход" [Коньков 2006: 116]. Однако, какими бы достоинствами ни обладал текст, "черное" остается "черным". Публичное, "разрешенное" употребление запретной лексики неизбежно влечет за собой разрушение общественной нравственности. По словам О.Б. Сиротининой, "даже в качестве "лекарства от стресса" наличие в речи обсценизмов не только огрубляет речь, делает ее непристойной, такая лексика в сознании людей, если все запреты на ее употребление сняты, перестает считаться табуированной, что имеет следствием стресс у адресатов брани и наблюдателей, оскорбляет их, усиливает агрессивность общества" [Сиротинина 2009: 10].