Возможно, не только он обладал подобным "проектным мышлением", позволявшим хорошо представлять будущее развитие событий и направлять их в нужное русло. Но он лучше других отразил эту черту в своих нотариальных актах. Оригинальность Ле Пилёра заключалась также в его несколько повышенной даже для адвоката склонности к резонерству. Это его гипертрофированное свойство позволяет разглядеть на его примере важное качество, по-видимому присущее и многим актам. Свершая некий не вполне стандартный поступок (в данном случае он действует вопреки нормам парижской кутюмы), автор как бы репетирует судебную речь, примеряя тогу оратора. Причем, поступая по своей воле (en droit jugement), в наиболее сложных случаях Ле Пилёр советуется с друзьями, среди которых теологи и юристы. В важные минуты жизни человек ничего не предпринимает без совета. И, следовательно, его действия легитимны.
Ле Пилёр старательно конструирует свой публичный образ, используя имеющиеся заготовки. Оппозиций этих несколько: благородный и бескорыстный глава семьи, не жалевший средств для ее процветания, - и алчные неблагодарные крохоборы из числа детей; правдолюбивый адвокат, борец за справедливость - и корыстные, ловкие крючкотворы-стряпчие, то есть прокуроры. Здесь-то и проявляется оригинальность Ле Пилёра, которая будет очевидной при знакомстве с казусами других парижских адвокатов. Поскольку он предвидит альтернативное развитие событий, то его дети лишь потенциально могут войти в фавор к прокурорам, породниться с ними и путем затяжек и проволочек разорить своих младших братьев и сестер. Но пока они этого не сделали, в дарениях и в завещании остается возможность интерпретировать их облик в благоприятном для них смысле. И действительно, Ле Пилёру не к лицу так брезговать прокурорами: за прокурора он выдает свою дочь, прокурором является его пасынок, да и детей от первого брака он сам решил сделать именно прокурорами. Речь идет лишь о потенциальной негативной интерпретации.
И еще одно наблюдение - Ле Пилёр использует, судя по всему, одну и ту же заготовку для разных случаев. Одно дело живописать беззащитность малых и неразумных детей от второго брака в 1539 году, когда составлялся первый акт. И совсем другое - повторять те же слова в 1548 году, да еще накануне свадьбы дочери, Денизы Ле Пилёр, с представителем могучего клана прокуроров парижского Шатле. Здесь эта аргументация не очень уместна, но адвокат не избежал искушения воспользоваться ею еще раз, уж больно убедительной она ему показалась. А еще вернее, он просто механически воспроизводит готовый текст предшествующего акта. По всей видимости, составляя завещание, он держал перед собой текст документа десятилетней давности. Точно так же как сегодня мы, составляя служебную записку на закупку расходных материалов, не пишем ее каждый раз заново, но берем из памяти компьютера готовую предшествующую форму. Главное - не забыть поменять дату.
Казус 3. Ле Клерк против Галанда. Декан против ректора: как помешать реформе в университете?
Советником Парламента можно было стать, только имея приличный стаж адвоката, а адвокатом - лишь обладая университетской степенью. Поэтому у людей из Дворца правосудия с университетом были особые отношения. Для большинства из них в роли alma mater выступал именно Парижский университет, хотя доучивались они, как правило, в Орлеане. Парламент дорожил своей юрисдикцией в университетских делах, создавал комиссии для проверки и реформирования той или иной университетской коллегии, разбирал конфликты между корпорациями, составлявшими университет, был озабочен общим уровнем университетского образования. Некоторые университетские преподаватели-правоведы иногда сами выступали в роли адвокатов. Представлять интересы университета в Парламенте было большой честью для адвокатов. Мир парламентских судей и адвокатов и мир университетских магистров вполне можно назвать сообщающимися сосудами - конфликты, сотрясавшие университет, так или иначе отзывались во Дворце правосудия.
Конфликты были неотъемлемой частью университетской истории. На одном из них, связанном с попыткой сократить период обучения на факультете искусств, мы сейчас остановимся. Но предварительно стоит напомнить, что представлял собой Парижский университет в XVI веке. Он был федерацией семи самоуправляющихся корпораций. Факультет искусств состоял из четырех землячеств-наций (французской, нормандской, пикардийской, германской), чьи интересы представляли выбираемые из их среды прокуроры. Это был самый многочисленный факультет, по окончании которого студенты, получившие степень магистра искусств, могли переходить на любой из высших факультетов - теологии, канонического права или медицины. Во главе каждого из этих трех факультетов стоял декан, в помощь которому могли избирать синдика. Нации факультета искусств в порядке строгой очередности выдвигали кандидатуры на должность ректора, который считался главой не только факультета искусств, но и всего университета. Это объяснялось тем, что факультет искусств был самым древним в университете и всегда насчитывал больше студентов и магистров, чем на трех высших факультетах вместе взятых. Кроме того, на университетской ассамблее факультет искусств по числу наций имел четыре голоса, которые всегда перевешивали три голоса высших факультетов. Ректор обладал наибольшими правами в университете; если он умирал на своем посту, его должны были хоронить по чину принца королевской крови, поскольку университет носил титул "старшей дочери короля". Но полномочия ректора длились недолго, его избирали только на три месяца.
О необходимости реформировать изучение свободных искусств в университете, приведя его в соответствие с гуманистическим обновлением словесности, разговоры шли давно в Европе и самом Париже. Жаловались, что университетские обязательные курсы давно устарели и не оставляют места для studia humanitatis, изучения древних авторов в новом, гуманистическом духе. Но университетские уставы, регламентирующие содержание курсов и их продолжительность, не менялись - грамматику и риторику изучали по средневековым компиляциям, а философия, съедавшая львиную долю времени, заключалась в схоластических спорах по поводу комментариев к Аристотелю. Новые веяния проникали в Парижский университет скорее de facto, чем de jure. Руководители (принципалы) учебных коллегий могли по собственной инициативе приглашать гуманистов для чтения курсов. Особую роль сыграло учреждение Франциском I "корпорации публичных королевских лекторов в Парижском университете". Известные гуманисты получали статус "королевских лекторов" и от имени короля читали публичные лекции. Происходило это в той из парижских коллегий, где проживал сам лектор, который, конечно, был членом Парижского университета, но доступ на занятия был открыт для всех желающих. Изначально это были кафедры греческого и древнееврейского языков, однако вскоре к ним добавились кафедры латинского красноречия, математики, медицины. Позже, уже в следующем столетии, кафедры королевских лекторов будут сведены в единый Королевский коллеж (современный Collège de France).
Как показывает свод материалов по истории Парижского университета, составленный С. Э. Дю Буле в XVII веке, о необходимости сократить срок обучения на факультете искусств ректоры говорили и в 1530-х годах, однако дальше деклараций дело не пошло. Реальный шаг в этом направлении был сделан сразу после избрания 23 июня 1543 года ректором Пьера Галанда.
Галанд взялся за дело энергично. Уже 6 июля он созвал ассамблею факультета искусств, на которой один из магистров по его поручению выступил с речью о сокращении курса философии. По мнению оратора, у факультета достаточно полномочий, чтобы самостоятельно сократить срок обучения с трех с половиной до двух с половиной лет, поскольку чрезмерно длительные курсы лишь отвращают молодежь от этой науки. Такие сокращения уже проводились, ведь некогда срок обучения философии составлял пять лет. К тому же монашеские ордены в своих учебных коллегиях (studia) всегда имели краткие курсы философии, что не мешало им выпускать таких блестящих философов, как Альберт Великий и Фома Аквинский.