Преломленный свет. – Никто не в состоянии оставаться постоянно мужественным, и в моменты усталости поднимаются у нас такие горькие думы: "тяжело причинять людям горе – и зачем? К чему нам замкнутая жизнь, если мы не хотим сохранить для себя того, что дается нам горем? Разве не расчетливее было бы жить на людях и каждому потворствовать в его недостатках? Безумие проявлять с безумным, суетность с суетным, сумасбродство с сумасбродным? Разве это не было бы справедливым при тех значительных отклонениях, которые мы замечаем вообще вокруг себя? Когда мне приходится слышать, что кто-нибудь против меня питает злобу, то разве не переживал я прежде всего чувства удовлетворения? Право! – мне даже приятно сказать вам это – я так мало похож на вас, на моей стороне так много истины: благоденствуйте за мой счет, насколько вы это можете! Вот мои недостатки и ошибки, вот тщета моя, мое безвкусие, мое извращение, мои слезы, моя суетность, мои противоречия! Смейтесь над этим. Я не чувствую злобы на закон и природу вещей, которые хотят того, чтобы недостатки и ошибки людские вызывали у других радостное чувство! – Конечно, были и "лучшие" времена, – когда каждая сколько-нибудь новая мысль принуждала человека идти на улицу и возвещать первому встречному: "смотри! близко Царство Небесное!" – Я нисколько не жалел бы, если бы я и ошибался. Все мы лишние люди! – Но, как сказано, нет у нас этих мыслей, когда мы чувствуем себя мужественными; тогда мы вовсе не думаем об этом.
Моя собака. – Своей боли я дал кличку и называю ее "собакой", – она так же верна, так же навязчива и бесстыдна, так же забавна и умна, как всякая другая собака, и я могу распоряжаться ею вполне и изливать на нее свое раздражение – совершенно так же, как это делают другие люди со своими собаками, слугами и женами.
Не надо больше изображать страдания! – Я хочу поступать, как Рафаэль, и не давать картин страданий. На свете достаточно возвышенных вещей для того, чтобы искать возвышенное там, где оно братски живет с жестокостью: я не мог бы удовлетворить моего честолюбия ролью вдохновенного палача.
Новые домашние животные. – Мне хочется иметь при себе своего льва и своего орла, чтобы во всякое время видеть в них ясного показателя того, насколько велика или насколько недостаточна моя сила. Должен ли я глядеть на них с трепетом, или наступит час, когда они в страхе будут взирать на меня?
О последнем часике. – Бури – вот что представляет для меня опасность: будет ли у меня своя буря, во время которой я пойду ко дну, как пошел ко дну Кромвель в настигшей его буре? Или я погасну, как свеча, не ветром гасимая, а сама усталая и пресыщенная, – свеча сгоревшая? Или же, наконец, я сам себя погашу, чтобы не сгореть?
Пророчествующие личности. – Вы совершенно не замечаете того, что пророки являются вместе с тем личностями, чрезвычайно страдающими; вы полагаете, что они обладают прекрасным "даром" и были бы рады получить его и в свое обладание, – но позвольте мне прибегнуть к одному сравнению. Как сильно могут страдать животные под влиянием воздушного и облачного электричества! Мы видим, что некоторые из них обладают пророческой способностью предвидеть погоду: таковы, напр., обезьяны (как это можно наблюдать даже в Европе, только не в зверинцах, а на Гибралтаре). Но мы не думаем о том, что предвидение им дается путем страдания! Когда сильное положительное электричество под влиянием надвигающегося облака, которого впрочем еще долго нельзя будет заметить глазом, превращается в отрицательное, и таким путем подготовляется перемена погоды, животные эти начинают вести себя так, как будто бы к ним приближается какой-нибудь враг: они или приготовляются к защите, или готовы обратиться в бегство. Таким образом дурную погоду они ощущают не как погоду, а как врага, руку которого они уже чувствуют на себе.
Взгляд на прошлое. – Переживая какой-нибудь период своей жизни, мы редко сознаем весь пафос его, именно как пафос; нам кажется, что данное состояние, – единственно возможное в данный момент и разумное, что оно, – говоря языком греков, – вполне этос, а не пафос. Два музыкальных тона вызывают у меня сегодня в памяти и зиму, и дом, и полную уединения жизнь, и в то же время наполняют мое существо тем чувством, которое я тогда переживал: я думал тогда, что чувство это останется со мной навсегда. Но я понимаю теперь, что оно было пафосом и страстью моей, предметом, подобным этой мучительной и полной утехи музыке, которым нельзя обладать в течение многих лет, а тем более вечно: такая жизнь была бы не по нашей планете.
Мудрость, заключающаяся 6 физическом страдании. – В боли кроется столько же мудрости, как и в наслаждении, она совершенно таким же образом принадлежит к перворазрядным силам, служащим для сохранения человеческого рода. В противном случае, ее давно бы уже не существовало; то обстоятельство, что она причиняет людям страдание, ни в коем случае не может служить аргументом против нее: ведь в этом заключается ее сущность. В боли мне слышится приказ капитана: "спустить паруса". Искусный пловец "человек" должен привыкнуть спускать паруса на тысячи ладов, иначе ему быстро пришлось бы распроститься с жизнью, и океан немедленно засосал бы его в свои пучины. Мы должны уметь убавлять энергию своей жизни: как только боль даст свой сигнал, значит, наступило время уменьшить свою деятельность, – значит, приближается большая опасность, буря, и мы хорошо сделаем, если постараемся, насколько возможно "сократиться". – Правда, есть люди, которые при приближении великой боли слышат, как раз, обратные призывы, и которые никогда не выглядят столь гордыми, воинственными и счастливыми, как во время бури; да, величайшие моменты их жизни создаются под влиянием боли. Это герои; они несут боль человечеству; они принадлежат к тем немногим из людей, которые нуждаются в такой же апологии, как и сама боль, – и им не следует отказать в этом! – Они также перворазрядные силы, сохраняющие и поддерживающие род человеческий, и являются таковыми только благодаря тому, что отказываются от всяких удобств жизни и не скрывают своего отвращения к счастью, зависящему от комфорта.
При свидании. А: Вполне ли я тебя понимаю? Ты ищешь? Где же среди окружающей тебя действительности твой угол и твоя звезда? Где можешь ты улечься на солнышке, чтобы ощущать благоденствие в переизбытке и оправдать свое собственное бытие? О, если бы каждый мог действовать только для самого себя, – так, кажется, мне говоришь ты, – если бы мог вырвать из своего ума необходимость говорить для всех, заботиться о других и об обществе! – В: Нет, желания мои заходят еще дальше; я ничего не ищу. Я хочу создать для себя свое собственное солнце.
Новое предупреждение. – Не будем же думать так много о наказаниях, порицании и исправлении! Изменить личность нам удастся только в редких случаях; но при этом мы не замечаем того, что мы сами испытываем изменения под влиянием этой личности. Обратим же хорошенько внимание на то, что наше собственное воздействие на каждое протекающее перед нами явление встречает противодействие и что мы даже бываем вынужденными отступить перед этим явлением! Не будем же бросаться в битву прямо! – а ведь таким именно видом борьбы и является порицание, наказание и желание исправить. Поднимемся же сами еще выше! Будем разукрашивать наш идеал все более и более сверкающими красками! Затемним других своим светом! Нет! Мы не хотим по доброй воле сгущать на себе темные краски, как это делают люди, прибегающие к наказаниям, и люди недовольные! Пойдемте лучше стороной! Отведем свой взор в сторону!
Сравнение. – Те мыслители, по мнению которых все звезды движутся по круговым путям, не принадлежат к числу глубочайших мыслителей; кто заглядывает в себя, как в бесконечно громадное мировое пространство и носит в себе Млечный Путь, тот знает, как непланомерны все эти млечные пути; они ведут к хаосу и лабиринту бытия.
Счастье в судьбе. – Когда судьба заставляет нас на время перейти в борьбе на сторону противника, она тем самым оказывает нам величайшее отличие. Таким путем мы предназначаемся к великой победе.
In media vita. – Нет! Жизнь не разочаровала меня! Из года в год я нахожу ее все богаче, желаннее и таинственнее, – и это чувство не покидает меня с того дня, когда на меня низошла великая освободительница – мысль о том, что жизнь должна быть опытом познающего, – а не долгом, не роком, не плутней! А само познание: может ли оно быть для других чем-нибудь иным, напр., ложем для отдыха или дорогой, ведущей к такому ложу, или праздной забавой, – для меня же оно является миром опасностей и побед, в котором даже и для героических чувств отведены особая арена и место для танцев. "Жизнь является средством познания" – с такою мыслью в сердце можно быть не только мужественным, но можно еще весело жить и весело смеяться. А разве тот, кто сумел бы вообще хорошо пожить и хорошо посмеяться, не оказался бы прежде всего способным на борьбу и победу?
Что относится к величию ? – Разве достигнет чего-нибудь великого тот человек, который не чувствует в себе ни силы, ни желания взять на себя великие физические страдания? Одна только способность переносить страдания еще очень мало значит; в этом отношении слабые женщины и даже рабы доходят часто до совершенства. Но взять на себя великое страдание, слышать крик этого страдания и идти ко злу не в силу внутренней необходимости и необеспеченности – вот это величие.