Алексеев Сергей Трофимович - Философия права стр 44.

"Идол" социализма.

Со временем, уже к концу 1930-х годов (а с предельной определенностью - в послевоенное время, в 1950-1960-е годы), в советском обществе в ходе самой практики и в результате усилий партийных идеологов оказался найденным еще один "идол" - критерий-основание, выражающий существование и действие высшего революционного права - носителя современного большевизма.

Ведь при наличии относительно развитой и превозноси­мой на все лады советской юридической системы открыто говорить о "революционном правосознании" и "революционной законности" было делом совсем уж порочным; и потому указанные формулировки незаметно были заменены на те, которые соответствовали новой лексике, - "социалистическое правосознание" и "социалистическая законность".

Да к тому же прежние революционные лозунги в их первозданном виде сохранялись, пожалуй, лишь в пропагандистском и литературно-научном обиходе. Судя по всему, новая полоса развития - время осознания провала Быстрого коммунистического эксперимента и необходимо­сти "сталинской стабилизации", всемогущей державной власти - вообще все более переводила былые романтические коммуно-утопические расчеты в плоскость диктуемых жизнью реальных большевистских дел: сохранение и "упрочение тиранической власти, обеспечение четкой работы всей машины всевластия, придание ей современного респектабельного облика, наращивание экономического и военного могущества, новые территориальные приобретения во имя победы всемирного пролетариата, какие-то, пусть и убогие, мизерные, "социалистические завоевания" внутри страны - бесплатные медицина и образование, сим­волическая плата за жилье, гарантированные выплаты зар­платы и пенсий.

И вот все это стало охватываться формулой "социа­лизм".

Поэтому с 1930-х годов в советском обществе с нарас­тающими энтузиазмом и категоричностью провозглашают­ся официозные формулировки о его победах. Сначала - о победах "основ социализма", затем о "победе в основном", о "полной победе", наконец - уже в послевоенное время - о "полной и окончательной" победе, о "развитом" социализ­ме, когда он становится "необратимым" и выражает "социалистический выбор" всего народа. Такие определения стали распространяться и на другие страны Восточной и Центральной Европы, Азии, втянутые, преимущественно по-большевистски, военным, насильственным путем в единый "социалистический лагерь".

И вот тогда формально провозглашенным основанием-критерием, необходимым для того, чтобы запускать в дело высшее революционное право с использованием всей мощи вооруженных, карательных сил, всей репрессивно-чинов­ничьей машины, стали интересы победившего социализма, его незыблемость, "окончательный и необратимый выбор" его народом.

Это основание-критерий сказалось на решении ряда юридических проблем, в том числе конституционных. Само существование, казалось бы, широких социально-экономи­ческих и иных прав граждан и тем более их фактическая реализация напрямую связывались в формулировках юридических текстов (особенно Конституции 1977 года) с тем юридически значимым условием, что они должны соответ­ствовать "интересам социализма".

Но в наибольшей степени, пожалуй, аргумент "социа­лизма", точнее "угрозы социализму", проявил свою боль­шевистскую суть в критических, кризисных ситуациях. Причем, что весьма показательно, прежде всего именно в тех областях отношений, где твердость правовых норм и принципов имеет, казалось бы, неоспоримую значимость, - в межгосударственных отношениях, между странами социа­листического лагеря. Ведь туманные брежневско-сусловские рассуждения о достоинствах социалистического строя, а затем "доктрина Брежнева", послужившие основой втор­жения вооруженных сил в Венгрию (1956 г.) и в Чехослова­кию (1968 г.), и беспощадная расправа с народным со­противлением обосновывались наряду с некоторыми иными невразумительными доводами тем, что возникла "угроза социализму". И это будто бы в достаточной мере оправдывает массовые вооруженные насильственные акции "братьев по социализму" во главе с СССР в отношении любой стра­ны социалистического лагеря, коль скоро, по мнению "братьев", прежде всего лидеров КПСС, подобная угроза социализму возникла.

Аналогичный - "угроза социализму" - аргумент ока­зался решающим при использовании вооруженных сил для подавления народных протестов и внутри страны Советов - В Новочеркасске.

Да и последняя по времени вооруженная акция, пред­принятая в СССР (введение войск в Москву в дни августов­ского путча 1991 года), опять-таки оправдывалась в документах ее организаторов тем, что возникла угроза "завоеваниям социализма".

Советское право - право "нового, высшего" типа.

Новая полоса развития советского общества, утверждение в нем новых коммунистических "идолов" - все это непосредственным образом отразилось на советской юридической системе, вызвало и в ней известную смену координат, символов и лексики.

До 1930-х годов право, существовавшее в советской России, и в официальной пропаганде, и в официальной марксистской науке единодушно рассматривалось как не преодоленный еще "остаток прошлого", сохранившееся еще буржуазное право", которое уже - на радость пролетарской диктатуре - "отмирает". А взамен всего этого как несравненно более высокие, отвечающие высшим идеалам коммунизма, чаяниям всех народов и всех людей труда, вовсю использовались и возводились в самую высокую степень "революционное правосознание", "революционная законность", "пролетарский суд", "права трудящегося и эксплуатируемого народа", а также неюридические формы и институты регуляции - технические нормативы, организационные правила и т.д.

Такого рода определения и оценки резко изменились, как только российское общество, которое с 1922-1924 го­дов обрело облик многонационального "Советского Союза", вступило в указанную выше новую полосу развития с но­выми "идолами" - всесильной партийно-идеологизирован­ной государственностью и "идолом" социализма.

Вдруг исчезли былые строго-классовые формулировки -"революционное правосознание", "революционная за­конность". Тут же изменились термины, официальные наименования, касающиеся действующей юридической системы. Право, совсем недавно именуемое "буржуазным", "на­следием проклятого прошлого", стало повсеместно именоваться советским. И хотя это было воспринято не сразу и не без труда (подобного рода попытки предпринимались сразу после Октября, но были встречены в штыки правове­дами ортодоксально-коммунистической ориентации ), такое терминологическое нововведение в 1930-х годах утверди­лось повсеместно.

Затем к термину "советское" был прибавлен другой, более величественный и связанный с новым "идолом", а следовательно, и с перемещением права на более высо­кую ступень в существующей шкале ценностей: с середины 1930-х годов оно стало называться еще и социалистиче­ским.

И именно с той поры - характерно, что именно в годы самого страшного Большого сталинского террора! - нача­лось не просто тотальное оправдание, апологетика дейст­вующего законодательства и существующей юридической практики, но более того - их безудержное восхваление, обоснование того, что они представляют собой совершенно новое, невиданное в мире, замечательное право. Вводятся и по любому поводу используются другие престижные оборо­ты - "социалистическая законность", "социалистический правопорядок". Определение "социалистическое" начинает прилагаться к любому юридическому явлению - "социа­листическое правоотношение", "социалистическая правовая норма" и т. д., и т. п.

С этого же времени, с конца 1930-х годов, внешне рес­пектабельный характер приобретает нормотворческая дея­тельность государственных органов, публикуются материалы судебных процессов, в том числе "открытых" (над "врагами народа", недавними партийными сотоварищами), предпри­нимаются какие-то меры по развитию советской юридиче­ской науки и юридического образования, прежде всего - в университетах, вновь образованных юридических институ­тах и юридических школах.

Своеобразным апофеозом такой рекламно-пропагандистской кампании стала атмосфера восторга и славословий вокруг новой, "сталинской" (поистине - сталинской!) Конституции 1936 года. В текст этого документа, объявленного "самой демократической в мире Конституцией", были включены - впрочем, в общей декларативной форме и в сопровождении социалистической фразеологии - "демократические права граждан", "требования законности", "правосудие" и многое-многое другое, как будто бы соответствующее передовым зарубежным конституционным стандартам. И плюс к тому включено то, что, по рекламно-пропагандистским заявлениям, намного превосходит все "буржуазные конституции", - социально-экономические права: право на труд, право на отдых, право на образование и др., что очаровало, увы, немалое число зарубежных и тем более наших отечественных специалистов до сего времени будто бы демонстрирует замечательные достижения "общества социализма".