И мы вошли в другой поток, который кажется неисчерпаемым сокровищем, беззаботно растрачивающим себя: что нам удерживать из этой минуты, если следующая минута принесет другие богатства; о чем мы должны думать и что предвидеть? Жизнь организуется по другому плану, который опрокидывает все старые планы и иногда, на секунду, приоткрывает, как взрыв смеха, неожиданное чудо, внезапную свободу, полное снятие цепей старой программы, легкий закончик, который течет сквозь пальцы, открывает все двери, устраняет одним щелчком неизбежные последствия и все старые железные законы, и оставляет нас на мгновение озадаченными на пороге непостижимого солнечного света, как если бы мы перешли в другую Солнечную систему, – которая, может быть, вовсе и не система, – и как если бы разрыв механических границ изнутри вызвал такой же разрыв механических границ снаружи. Может быть, мы имеем дело с тем же самым и единственным Механизмом: мир человека такой, каким он его себе представляет; и его законы являются результатом его собственных цепей.
Однако в этой другой манере существования есть логика, и именно эту логику нам нужно поймать в ловушку, если это возможно, если мы хотим сознательно управлять переходом в другое состояние не только в нашей жизни внутри, но и в нашей жизни снаружи. Нужно знать правила перехода.
По правде говоря, они не даются легко в руки, потому что они слишком просты. Нужно экспериментировать, смотреть, неустанно наблюдать и прежде всего – прежде всего – смотреть в микроскопическое. И мы предполагаем, что большие приматы прежних времен, которые пытались стать людьми, должны были обнаруживать секрет другого состояния мало-помалу, через тысячи молниеносных мгновений, когда они замечали, что эта таинственная мелкая вибрация, которая установилась между ними и их механическим действием, имела власть иначе обработать жест и его результат; нематериальный принцип окольным путем начинал изменять материю и законы лазания по деревьям. И представим еще, что они, наверное, были несказанно поражены незначительностью движения, которое вело к таким огромным последствиям (и именно поэтому от них так долго ускользало все – это было слишком просто): "это" не бралось за большие операции, за серьезные обезьяньи дела, а только за маленькие жесты, за камень, который поднимают случайно на краю дороги и который удерживают на мгновение в руке, за этот солнечный лучик на молодом побеге среди миллионов других в лесу, настолько похожих на него, но бесполезных. Но на этот побег и на этот булыжник смотрят уже по-другому. И все заключается именно в этой разнице.
Значит, нет мелочей для искателя нового мира, и мельчайшее колебание способа внутренней вибрации тщательно замечается вместе с тем жестом, который его сопровождает, с возникающими при этом обстоятельствами, с лицом, которое промелькнет; но, заметьте, мы говорим о "вибрации"; мысль очень мало что может увидеть в этом, она принадлежит к старой ментальной гимнастике и совершенно не имеет ценности для нового сознания, так же, как лазание по деревьям ничего не давало для появления первой мысли. Это скорее как перемена внутренней окраски, игра мимолетных теней и маленьких лучиков солнечного света, легкости и тяжести, бесконечные варианты ритма, толчки и спокойное течение, внезапное давление, которое заставляет широко открывать глаза, проблески, недомогания, необъяснимые погружения. Нет ничего бесполезного, нет напрасных ростков в лесу, нет "заторов" и нет вещей, которые надо отстранить, нет неприятных обстоятельств, несвоевременных встреч, несчастных случаев – все полезно для искателя нового мира, все является почвой для изучения... можно даже сказать, что все дается для того, чтобы обучить его.
И искатель начинает обнаруживать первое правило перехода: все движется в одном направлении. Все придерживается одного направления! Нет заторов! Нет противников, нет препятствий, несчастных случаев, отрицательных вещей; все положительно в высшей степени, все подает нам знак, толкает нас к открытию. Нет вещей незначительных, есть только неосознанные моменты. Нет вынужденных обстоятельств, есть только ложные позиции.
Но какова же эта позиция, которая заставит выплеснуться новое сознание, каков же этот взгляд, который способен увидеть другое!
Позиция очень проста – как мы уже говорили – надо вначале выйти из механизма, из его зубчатого сцепления, и жить в этом пространстве позади. Мы говорим "позади", но по правде сказать, мы четко не знаем, есть ли впереди, сзади, вверху, внизу – это только дистанция между "самим собой", старая тень, нечто вроде доминирующего положения и удаленного, как если бы эта тень составляла лишь часть картины среди многих других вещей, на которые мы смотрим; но КТО смотрит? Где то самое "я", которое смотрит?...
Это действительно странное "я", которое не есть "я". Можно сказать, что "я" больше не находится в теле, в центре ментальной и витальной паутины, но что тело находится в "я", со множеством прочих вещей.
И чем более полно осуществляется отцепление от механизма, тем более кажется, что это "я" простирается, касается множества точек, способно жить в различных других местах, без труда преодолевая расстояния, как если бы оно больше не зависело от направлений, и, может быть, оно могло бы жить бесконечно здесь или там, в зависимости от того, куда направлен его луч... Это бесконечное "я".
Таким образом, основное условие – находиться в маленьком светлом пространстве позади, в этом растущем потоке: нужно, чтобы среда была ясной, иначе все путается, и больше нет видения всего, а появляется снова старая привычная машина.
Но эта ясность является основным условием для чего-то иного: инструмент очищается перед использованием. И мы возвращаемся к нашему вопросу: каков же этот взгляд, который "откапывает" новое сознание? Поскольку речь идет именно об откапывании: это здесь, это находится не в небесах за миллионы километров и не в космосе. Это так близко, что его не видно, это имеет вид такого пустяка, что мимо него проходят, как обезьяна проходила тысячи раз вдоль реки и не замечала потока энергии, который мог бы изменить ее мир.
Наш взгляд ложный, потому что он видит все через деформирующую призму своего механизма, и этот механизм очень многообразен и гибок, он состоит из тысяч привычек, которые являются деформирующими как в их дьявольских выкрутасах, так и в их мудрости: это остатки антропоида, который должен был воздвигнуть барьеры для защиты своей маленькой жизни, своей семьи, своего клана, провести черту здесь, там, установить ограничения – границы, и вообще обезопасить свою жизнь, полную случайностей, упрочив ее в панцире своего "я", индивидуальном и коллективном. И тогда появляется то, что хорошо, и то, что плохо, добро, зло, полезное, вредное, дозволенное, запрещенное, и мало-помалу мы покрываемся скорлупой, чудовищной полицейской сетью, где мы только и имеем свободу, что дышать; и даже этот воздух испорчен многочисленными заповедями, которые ровно на градус выше слоя воздуха, отравленного углеродом наших машин.
В принципе, мы постоянно находимся в процессе "исправления" мира. Но мы начинаем замечать, что это исправление не такое уж правильное. Мы ни на секунду не прекращаем наводить свои разноцветные очки на вещи, чтобы видеть их в голубом цвете наших надежд, в красном – наших желаний, в желтом – в готовых законах, в черном – нашей морали и в бесконечных и бесконечных серых тонах механизма, который вращается вечно.
Взгляд, истинный взгляд, который сможет выйти из ментального колдовства и, следовательно, сможет видеть вещи ясно, не "исправляя" их немедленно, взгляд, всматривающийся в это лицо, в это обстоятельство, в этот предмет, так же, как смотрят на бесконечное море, не стремясь ни знать, ни понимать, – и особенно понимать, потому что здесь опять хочет укрепиться старый механизм, – отдаться на волю этой спокойной текучей бесконечности, купаться в том, что видишь, течь в вещах до тех пор, пока медленно, как из очень далекого далека, как бы со дна спокойного моря не выплывет ощущение виденной вещи, волнующего обстоятельства, лица около нас; ощущение, которое не является ни мыслью, ни суждением, оно едва ли похоже на ощущение, но оно является вибрирующим стержнем вещи, его способом отличаться от других, его качеством, его интимной музыкой, его связью с великим Ритмом, текущим во Вселенной. И тогда постепенно открыватель нового мира увидит маленькую искорку чистой правды в сердце вещи, обстоятельства, лица, происшествия; маленький возглас истины, истинную вибрацию под всеми одеяниями: черными и желтыми, синими и красными, что-то такое, что является истиной каждой вещи, каждого существа, каждого обстоятельства, как если бы правда была повсюду, на каждом шагу, в каждый момент, но только прикрытая черным. И тогда искатель открывает второе правило перехода, самый главный из всех простых секретов: видеть истину, которая разлита повсюду.
Вооружившись этими двумя правилами, укрепившись в своей солнечной позиции на этой тихой прогалине, исследователь нового мира идет вглубь более обширного "я", может быть, бесконечного, которое охватывает эту улицу и эти существа, и все эти маленькие жесты данного момента.
Он идет спокойный и как бы уносимый великим ритмом, несущим все существа и все окружающие вещи, тысячи встреч неизвестно откуда возникающих, и неизвестно куда уходящих. Он смотрит на эту маленькую ищущую тень, которая идет с давних пор, возможно с момента зарождения жизни, может быть, повторяя те же самые жесты, спотыкаясь здесь и там, обмениваясь теми же самыми словами о погоде; и все так похоже, так проникнуто нежностью, что эта улица, эти существа и эти встречи, кажется, вылиты из одной плавки, что они появились из глубины ночей, пришли из одной и той же истории под небом Египта, или Индии, или Луары сегодня или вчера, или пять тысяч лет назад. И что же по-настоящему изменилось с тех пор?!