28 марта (10 апреля) отдел печати болгарского правительства распространил заявление, в котором содержались подобные же утверждения, информация сербского правительства называлась "ложной с самого начала", а в деятельности сербских властей был замечен явный след "Черной руки". Игра Софии была слишком очевидной, чтобы в нее можно было поверить. "Болгария ждет этих "мятежей", – не без основания утверждалось в статье "Что такое Валандово?", опубликованной в газете "Утро России", – она хочет "нежелательных последствий", она подготовляет их. И когда долго желанного мятежа не происходит, она "устраивает" его сама, загоняя через посредство "наших героев комитаджей" жителей сербских областей на болгарскую территорию и избивая сербскую стражу". Участие офицеров болгарской армии в набеге не вызывало сомнений с самого начала, а во время боев с болгарской стороны границы были проведены маневры силами четырех батальонов, двух эскадронов и двух батарей. После валандовской аферы сербскому командованию пришлось усилить охрану дороги и границы укреплениями и двумя пехотными полками первого и второго призывов (всего 6733 человека), поддержанными двумя батареями.
Уже через два дня после апрельского рейда на Валандово С. Д. Сазонов предложил Парижу и Лондону "вследствие тревожного оборота, который принимает деятельность в Македонии сформированных в Болгарии банд… предупредить болгарское правительство в самых категорических выражениях, что пожелания Болгарии могут вызвать симпатии со стороны союзников лишь при условии, если болгарское правительство безотлагательно примет самые энергичные меры, чтобы справиться с движением, распространения которого союзники потерпеть не могут". Попытки Софии прибегнуть к демагогии и представить диверсионный акт в качестве восстания никого не обманывали. 7 апреля 1915 г. английский посол в Париже отметил в своем дневнике: "Вторжение болгарских банд на сербскую территорию является хорошим указателем на желания болгарского правительства. Если Константинополь вскоре будет взят, это умерит храбрость Фердинанда и его друзей, и, возможно, он или падет, или будет вынужден присоединиться к ненавидимым им русским".
В это время командованию Антанты в регионе стало ясно, что перспективы единого балканского антигерманского союза слишком туманны, чтобы строить на них расчеты. Успехи немцев и австрийцев в Болгарии, имевшие последствия в вооруженных акциях "нейтрального" государства, были заметны даже невооруженному взгляду. Уже в апреле 1915 г. на действия Берлина здесь обратила внимание русская пресса, в которую проникли слухи о плане болгаро-турецкого соглашения о разделе Фракии между Константинополем и Софией при посредничестве Берлина. Не остался без внимания и вопрос о военной контрабанде через территорию Болгарии. "Сохранение Константинополя в турецких руках до настоящего момента, – утверждала передовица "Голоса Москвы" от 2 (15) апреля 1915 г., – должно быть всецело отнесено к числу заслуг царя Фердинанда перед Берлином.
Если бы не подвоз из Болгарии, Константинополь был бы обречен на голодную смерть. Единственный порт Болгарии на Эгейском море Дедеагач растет не по дням, а по часам, постепенно превращаясь из своего былого захудалого состояния в порт с очень внушительным торговым оборотом".
16 апреля 1915 г., после разговора с британским военным атташе в Софии подполковником Г Нэпиром, Ян Гамильтон занес в дневник следующую фразу: "Балканская проблема настолько запутанна, что решать ее нужно просто. Простой способ заключается в том, чтобы поставить все деньги на лучшую карту, зная, что вы все равно не будете иметь фулл". Эти слова были сказаны за девять дней до высадки союзников в Дарданеллах. Следует отметить, что сам Г. Нэпир до своего приезда в Софию в начале сентября 1914 г. был приверженцем идеи привлечения Болгарии в стан сторонников Антанты, однако довольно быстро убедился, что сделать это не удастся из-за нежелания Греции, Сербии и Румынии идти на уступки болгарам.
Проблемы не ограничивались сложными отношениями между соседями и бывшими союзниками. К сожалению, при игре с Фердинандом фулл вообще не был гарантирован никому, а тем более сражающейся Сербии. В этом вопросе царь мог рассчитывать на поддержку и понимание своих подданных. Военный министр генерал-лейтенант И. Фичев открыто заявлял, что его солдаты ни при каких обстоятельствах не окажут сербам поддержки и могут встретиться с ними, только скрестив штыки на поле боя. Спокойствие на сербо-болгарской границе целиком и полностью зависело от количества силы. "Что касается нападения на сербскую территорию болгарских комитаджиев, – заявил в интервью 14 (27) апреля 1915 г. советник русской миссии в Нише В. Н. Штрандман, – то, к прискорбию, они спорадически продолжаются в разных местах. Достаточно какому-нибудь небольшому отряду сербской железнодорожной охраны зазеваться, чтобы четники сейчас же попытались использовать это обстоятельство".
Разумеется, столь масштабная активизация подрывной деятельности не могла не привести к еще одному весьма выгодному для Берлина, Вены и Константинополя последствию – она сделала окончательно невозможным успешное завершение переговоров с Белградом об уступках Болгарии в Македонии. Конечно, этот результат полностью устраивал Фердинанда и
В. Радославова. В мае 1915 г. для них все изменилось к лучшему. Больше привычных для себя страхов Фердинанд не испытывал. Англичане и французы несли потери на Галлиполийском полуострове, русские отступали в Галиции и Польше – бояться было некого. Следовательно, можно было продолжать старую игру, терпеливо выжидая повышения ставок сторон на Болгарию, и долго ждать не пришлось.
16 (29) мая 1915 г. посланники Антанты в Софии обратились к болгарскому правительству с совместным предложением: в случае выступления на стороне союзников Болгарии были обещаны компенсации в восточной Фракии по линии Минос – Мидия. Кроме того, Англия, Франция и Россия предлагали финансовую поддержку и совместное давление на Грецию с целью передачи болгарам порта Кавалла на Эгейском море. При благоприятном исходе русские военные надеялись на резкое упрощение задачи по высадке десанта на Босфоре, однако Фердинанд не торопился с ответом и дал его только 2 (15) июня. Он был уклончив по форме, а что касается содержания – это был отказ.
13 (26) июня 1915 г. русский посланник в Софии доносил о сложившейся обстановке С. Д. Сазонову: "В самый трудный для себя момент немцы не унывали и убеждали болгарское правительство, что отберут у нас Перемышль и Львов. Теперь они говорят о полном закреплении за ними Галиции, после чего, мол, последует очередь Варшавы, изолирование нашей армии и конец войны. Эти речи австро-германских дипломатов, подкрепляемые статьями немецких газет, производят впечатление, с которым я усиленно борюсь". После высадки союзников на Галлиполи главную стратегическую роль для центральных держав играла железная дорога, связывавшая Константинополь с Центральной Европой.
Значимость ее была очевидна не только для военных. Американский посол в Турции писал: "Долины Моравы и Марицы, в которых была проложена эта железная дорога, представляли для Турции что-то вроде сухопутных Дарданелл. В ее руках они представляли доступ к союзникам, в случае перехода долин к противникам Оттоманской империи она развалилась бы вдребезги. Только присоединение Болгарии к Тевтонскому делу могло предоставить туркам и германцам это преимущество". Болгарский вопрос стал неразделимым с вопросом о Проливах. Но железная дорога проходила не только через Болгарию, и поэтому борьба велась не за одни симпатии Софии. Обе стороны не забывали про Бухарест. Значение Румынии как транзитной страны и одного из крупнейших европейских поставщиков нефти и пшеницы, естественно, было весьма велико.
Еще 14 апреля 1914 г. британский военный атташе в России подполковник Альфред Нокс в конфиденциальном отчете послу Дж. Бьюкенену изложил свои взгляды на значение стран Балканского полуострова в будущей войне. А тот, в свою очередь, счел необходимым ознакомить с этим документом главу Форин-Офиса Эдуарда Грея. А. Нокс считал, что если война начнется в ближайшие год-два, Болгария будет оккупирована Сербией, а особо важное значение для союзников приобретет позиция Румынии. О том, какое внимание уделяли этой стране в Берлине и Вене, можно судить и по тому, что на пост посланника в этой стране назначались лучшие представители германской и австрийской дипломатии. В годы, предшествовавшие войне, Германию здесь представляли А. Кидерлен-Вехтер, князь Б. фон Бюлов, барон А. Маршаль фон Биберштейн, во время войны – барон Х. фон дем Буше, Австро-Венгрию – граф А. Голуховский и граф А. фон Эренталь, во время войны – граф О. фон Чернин.