Перечислив примеры многочисленных убийств офицеров, совершенных "солдатами в кошмарной обстановке безрассудного, безобразного произвола, бесконечной темноты и отвратительного хулиганства", генерал под одобрение правого крыла совещания перешел к методам борьбы с развалом армии. Он привел в пример 56-й Сибирский стрелковый полк, "столь прославленный в прежних боях" и бросивший свои окопы под Ригой. Солдаты немедленно вернулись на позиции, как только узнали о приказе Корнилова "истребить полк". Впечатление от этих слов в зале было громадное. Справа немедленно последовали аплодисменты, слева царила тишина.
Судя по всему, воспоминания о том, чем и как закончилось широко отрекламированное наступление "новой армии" с ее "самыми свободными в мире людьми", не были приятны Керенскому, и поэтому, когда Корнилов произнес: "Таким образом, с анархией…" – последнее слово явно стало последней каплей в чаше терпения Керенского, и он прервал выступление Корнилова: "Простите, генерал. Я прошу собрание выслушивать те места доклада, которые говорят о великом несчастии и страданиях нашей земли, не сопровождая их недостойными знаками внимания". Эта попытка закончилась провалом: генерал продолжил прерванную речь теми же словами: "Таким образом, с анархией в армии ведется беспощадная борьба, и анархия будет подавлена". Весьма показательно, что эта перепалка была исключена из последующих опубликованных стенограмм.
Корнилов был убежден: необходимо возвратить в армию дисциплину. Альтернатива этому была ясна: падение Риги, открытый путь для наступления противника на Петроград, окончательный развал Юго-Западного и Румынского фронтов. Генерал открыто предупреждал: время для дискуссий и митингов закончилось, ждать или колебаться было уже смертельно опасно… "Если решительные меры для поднятия дисциплины на фронте последовали как результат тарнопольского разгрома и утраты Галиции и Буковины, то нельзя допустить, чтобы порядок в тылу был последствием потери нами Риги и чтобы порядок на железных дорогах был восстановлен ценою уступки противнику Молдавии и Бессарабии". Вслед за генералом выступили представители православной, старообрядческой и евангелистской церквей. Потом к депутатам Собрания обратился Каледин.
От лица представителей 12 казачьих войск он приветствовал "решимость Временного правительства освободиться, наконец, в деле государственного управления и строительства от давления партийных и классовых организаций, вместе с другими причинами приведшего страну на край гибели". Генерал от имени казачества призывал "все живые силы страны к объединению во имя спасения родины и укрепления демократического республиканского строя". Он обещал правительству полную поддержку со стороны казаков при условии, если оно очистится от пораженцев, запрещения политической деятельности в армии, уничтожении советов и комитетов, за исключением полковых, ротных, сотенных и батарейных при условии ограничения их прав и обязанностей хозяйственными делами. Генерал требовал пересмотра "Декларации прав солдата" и дополнения ее декларацией его обязанностей, восстановления единовластия и единоначалия на фронте и в тылу, жесткой борьбы с сепаратистами, введения режима строжайшей экономии.
Речи генералов сопровождались весьма бурной реакцией слева. "Когда говорили о деятельности комитетов, они буквально шипели, когда Корнилов предостерегал о возможности Риги, если дезорганизация будет продолжаться, они вопили об измене, кричали: "Долой смертную казнь!"". Керенский призвал присутствующих воздержаться от оскорблений в адрес выступавших, вслед за чем в защиту "демократических организаций" горячо выступил Чхеидзе. Диалога не получилось. На следующий день, 14 (27) августа, к собравшимся обратился генерал Алексеев: "Жгучая боль за судьбы родины невольно заставляет задать себе вопрос: справится ли армия с этой великой задачей, которая на нее выпала, или восторжествует упругий нервами и настойчивый враг? Но есть еще и другие причины, по которым армия близка каждому из вас. Нет семьи, которая не выслала бы туда, на действительный фронт, отца, брата, сына, иногда и нескольких членов семьи вместе".
Напомнив о достижениях армии в недалеком прошлом, о славных победах и тяжелых поражениях 1914 г., о великом отступлении 1915 г. и сложной кампании 1916 г., генерал отметил ту традиционную связь между офицером и солдатом, которая всегда была в армии: "Вот с такой армией, сильной численностью и слабой в технике, сильной в своем нравственном облике и внутренней дисциплине, дошли мы до светлых, ясных дней революции. В эту революцию, в эту новую жизнь внесли мы, конечно, и недостатки. Эти недостатки главным образом вытекали из того, что наша общенародная масса была, конечно, темна. Не мне здесь говорить, на ком эта вина, но в общем наши достоинства были велики, наши недостатки были устранимы при систематическом, спокойном их устранении. Спокойно, уверенно и легко перешла вся армия к новым порядкам, перешла потому, что с сознанием святости исполняемого долга сделали это высшие начальники и офицеры. В руки новой власти поступила армия, которая способна была выполнять и дальше свой долг и наряду с союзниками вести многострадальную Россию к скорейшему окончанию войны. Но, к сожалению, армия, прочная и твердая, оказалась как будто и опасной для завоеваний революции. Нужно было в это твердое тело армии пустить яду, и этот яд был пущен впервые в виде Приказа № 1. Он сразу разложил два важнейших элемента нашей армии".
Генерал призывал к полному пересмотру политики в отношении армии: "Господа, порядок и дисциплина – это то, без чего не может быть армии. Не зовите дисциплину железной, не зовите ее сознательной, назовем ее истинной и прочной. Основы этой дисциплины лежат в любой армии света. В критическую минуту жизни бросьте слово о необходимости дисциплины, и за этим словом двинутся массы". Когда Алексеев закончил свою речь, зал театра буквально раскололся на две части. Одна рукоплескала. "Момент был исключительный, – вспоминал очевидец, – большинство с учащенным дыханием ожидало эксцессов. "Левая" шумела и, не стесняясь в выражениях, посылала бульварные эпитеты по адресу героя Родины". Вообще при выступлениях Алексеева, Корнилова, Каледина левая сторона зала злобно оживлялась.
Армия отвечала взаимностью. Генералы Алексеев и Брусилов были размещены в бывшей императорской ложе, на следующий день, после приезда и торжественной встречи, к ним присоединился и Корнилов. Алексеев в своей записной книжке в эти дни назвал Керенского "фигляром власти". Реакция генералитета на этого человека вообще не отличалась разнообразием. "Я редко видел человека, – сказал в перерыве Каледин, – который бы так старался доказать свою силу и вместе с тем оставлял такое яркое впечатление бессилия". Досталось и недавним лидерам революции – первым министрам ее правительства.
Неудавшийся доброволец Гучков на вечернем заседании выступил со словами осуждения, которые по сути должны были быть направлены к самому себе: "Мы воевали плохо. Теперь мы воюем еще хуже. Проиграем мы войну – не знаю. Но мы идем к этому. Страна и армия морально больны. Целые отрасли промышленности при смерти. Падение добычи топлива и металла ужасное. Снабжение армии ухудшилось. Производительность труда упала. Продовольственный кризис наступил. Сельскому хозяйству нанесены непоправимые удары. Финансовый крах уже свершился, и мы живем сейчас лишь за счет печатных станков. В общественной атмосфере накапливается тревога и неудовольствие. В центре всего ненормальное состояние революционной государственной власти. Власть больна тем, что ее нет. Есть лишь тень власти, которая появляется подчас с помпезными атрибутами, которая начинает говорить в таких тонах, от каких мы уже давно успели отвыкнуть".
Гучков был прав. Положение действительно было тяжелым. Временное правительство пошло на значительные расходы. С начала войны по февраль 1917 г. на военные расходы было потрачено 30 461,9 млн руб., а с марта по конец августа 1917 г. – 10 930,8 млн руб. С 6,5 млрд руб. в декабре 1916 г. эмиссия выросла до 16,5 млрд. Этот процесс шел безостановочно. С 1 (14) марта 1917 г. по 1 (14) октябрь 1917 г. было выпущено кредитных билетов на 7340 млн руб. (за тот же период 1916 г. – на 1688 млн руб.). В среднем за месяц войны Временное правительство выбрасывало 1048 млн руб., до революции ежемесячно печаталось около 264 млн руб. Бумажные деньги покрывали уже 80 % расходов. Тем не менее руководителя ЦВПК никто уже не хотел слушать. Во всяком случае, желающих было немного. Свое время он исчерпал, как раз когда собрался рассказать о природе демократии. Под аплодисменты справа и крики "Прервали вовремя" слева он покинул
трибуну.