У вышедших на улицы не было явного превосходства, которое потянуло бы за собой других. Их противник был слабее, его действия ограничивались декларациями и призывами, действие которых зависело от желания солдат и рабочих выполнять их. 4 (17) июля Временное правительство приняло обращение, гласившее: "В виду выступлений некоторых воинских частей, происходивших 3 июля и в ночь на 4-е, в результате чего оказались раненые, всякие вооруженные демонстрации безусловно воспрещаются". С утра 4 (17) июля на улицах появились грузовики с вооруженными людьми, раздававшими прокламации с призывом передать всю власть Советам за подписью ЦК РСДРП. Представители заводов и фабрик города и окраин принимали резолюции о присоединении к выступлению.
Демонстрации почти сразу же стали массовыми, их поддержали бастовавшие рабочие. Тем не менее утром в центре города было еще относительно спокойно. Волнения 3 (16) и 4 (17) июля не были поддержаны большей частью гарнизона Петрограда. Солдаты колебались. Впрочем, поначалу это не имело значения. По сравнению с предыдущим вечером, обстановка казалась еще не столь опасной. Все изменилось, когда в 11 часов на набережную стали высаживаться приведенные из Кронштадта Рошалем и Раскольниковым отряды матросов и рабочих. Шесть тыс. человек прибыли на 2 транспортах, 6 баржах и буксирах. Они были весьма решительно настроены на действия.
Вопреки ожиданиям, этому каравану даже не попытались помешать, хотя сделать это могли 1–2 батареи в устье Невы. "Без всяких препятствий, – вспоминал Раскольников, – мы спокойно проплыли Морским каналом и, наконец, вошли в устье Невы. На обеих набережных жизнь текла обычным будничным темпом, и ничего не обнаруживало происходящих в городе событий". После высадки матросов все изменилось. Получив известие о приходе сил из Кронштадта торжествующий Луначарский заявил о том, что привел из крепости 20 тыс. "совершенно мирного населения". От других митингующих оно отличалось организованностью: матросы в колоннах проследовали к дому Кшесинской, с балкона которого Ленин призвал их защищать революцию и сохранять верность большевикам.
Вдохновившись этими призывами, хорошо вооруженные и почти абсолютно неконтролируемые, они двинулись в центр города, время от времени стреляя по его жителям. Кроме матросов, из Ораниенбаума пришли солдаты 2-го пулеметного полка. На мирную демонстрацию они также явились вооруженными, с пулеметами. В этот момент на стороне правительства были лишь Преображенский полк, Владимирское юнкерское училище и казаки. Впрочем, учитывая состояние войск, можно утверждать, что в распоряжении Половцова практически не было надежной, готовой к активным действиям пехоты и артиллерии, кавалерия колебалась, а юнкера были немногочисленны и к тому же частично разоружены. В таком положении чрезвычайно важно было переломить в свою сторону симпатии колеблющихся, занявших нейтральную позицию частей.
Во второй половине дня Бюро Всероссийского ЦИК рабочих и солдатских советов вместе с тем же органом крестьянских советов издало обращение, осуждающее волнения. "Ни одна воинская часть, – говорилось в нем, – не имеет права выходить с оружием без призыва главнокомандующего войсками, действующего в полном согласии с нами. Всех, кто нарушит это постановление в тревожные дни, переживаемые Россией, мы объявим изменниками и врагами революции". Временное правительство немедленно запретило всякие демонстрации в столице. Активная деятельность представителей контрразведки, представивших представителям полковых комитетов документы о сотрудничестве большевиков с немцами сыграла весьма значительную роль в переломе настроений колеблющейся солдатской массы.
Тем временем Керенский метался между Ставкой и штабом Западного фронта. В 12:00 4 (17) июля он был в Молодечно, где принял доклад генералов А. И. Деникина и С. Л. Маркова о положении дел на фронте. В этот момент пришли телеграммы о том, что творится в столице. Он немедленно направился в Могилев, где провел встречу с Брусиловым и Лукомским. Керенский требовал от главы правительства энергичных действий: "Петроградские беспорядки произвели на фронте губительное, разлагающее действие. При таких условиях подготовлять наступление и нести за него ответственность невозможно. Категорически настаиваю на решительном прекращении предательских выступлений, разоружении бунтующих частей и предании суду всех зачинщиков. Требую прекращения всех дальнейших выступлений и военных мятежей вооруженной силой".
В тот же день в 18:10 министр, очевидно, не ожидая быстрого ответа от Львова, направил Половцову телеграмму: "Приказываю немедленно прекратить появление на улицах Петрограда солдатских вооруженных банд. Ввести конные и пешие патрули. При новых попытках немедленно обезоруживать выступающие части, пулеметы сейчас же отбирать и высылать на фронт". Исполкомы всероссийских съездов советов вновь обратились с воззванием. На этот раз оно имело целевой адресат – "К солдатам". Оно призывало подчиняться только советам, которые отказывались заменить органы правительства. Половцов, со ссылкой на приказ, полученный им от Керенского, также издал воззвание, извещавшее: "Воинским частям предложено приступить немедленно к восстановлению порядка на улице". Генерал уже мог рассчитывать, что его "предложение" будет принято если не как приказ, то все-таки как нечто, предполагавшее действия. Половцов находился в тяжелейшем положении. Выставив караулы на угрожаемых участках, рассредоточил свои и без того немногочисленные силы и нуждался в подкреплении. К вечеру в его распоряжении имелось около 100 преображенцев, 1 рота владимирцев, около 50 инвалидов и до 2 тыс. казаков. Генерал начала стягивать их к штабу округа, то есть к Дворцовой площади и формировать отяды для очистки улиц и захвата автомобилей. Около 17:00 в районе Дворцовой площади патрули начали разоружать грузовики, прозвучали первые выстрелы, появились первые убитые и раненые. Приблизительно в это же время начался проливной дождь. Матросы, солдаты и рабочие, стоявшие более или менее отдельными колоннами, бросились искать укрытие от ливня где только возможно, превращалясь в толпу людей, которой все труднее было управлять. Это сказалось даже на самых организованных (относительно других) кронштадтцах.
Около 19:00 у здания бывшей Думы собрались участники мирной демонстрации, которые весьма решительно были настроены добиться своего и вручить власть Советам. Площадь перед Таврическим дворцом наполнилась вооруженными и агрессивно настроенными людьми. Между тем дворец было решительно некем оборонять: в здании почти не было солдат. С большим трудом удалось убедить команды броневиков выступить по приказу Исполкома Петросовета: они прошли через площадь и заняли позиции у входа. Толпа поначалу не знала, на чьей стороне машины, и приветствовала их. Наиболее активными в этой толпе были пулеметчики и матросы. В 17:00 они подошли к дворцу, изрядно разогретые своей воинственной прогулкой по городу. Многие начали проникать в здание дворца. У всех был единый лозунг – "Вся власть Советам!" Они явно устали от бездействия и явно не знали, что делать. Массы явно не были готовы применить силу в отношении тех, кому они хотели (пусть и декларативно) вручить право распоряжаться собою. Одно дело – насилие в отношении министров частично буржуазного Временного правительства, другое – в отношении социалистов из руководства Всероссийскими Советами.
Между тем это руководство решительно не желало брать власть. Толпа, состоявшая из разных отрядов, явно не имела единого командного центра и не знала, что ей делать. Управление над ее отдельными частями, шумевшими и смешивавшимися на площади, постепенно утрачивалось. На захват здания идти никто не решался, и в результате начался стихийный митинг. К демонстрантам вышли Чернов и Чхеидзе. Они выступили с речами, которые стали немедленно обсуждаться. Казалось, возникал шанс заболтать опасность, но матросы, настроенные наиболее решительно, фактически захватили В. М. Чернова в заложники. Короткая речь министра земледелия не пришлась по душе слушателям: те потребовали от него немедленно передать землю народу. Естественно, что "народный министр", как Чернова называли партийные товарищи, не смог выполнить требования вооруженной мирной общественности, и ее представители силой заставили его сесть в открытый автомобиль. Там он и пребывал, окруженный преимущественно вооруженными матросами, с серым лицом, без шапки, трясясь то ли от холода, то ли от страха. Часть захвативших политика демонстрантов заявила, что он останется у них заложником до тех пор, пока Советы не пойдут навстречу их требованиям. Какой-то рабочий тряс перед его лицом кулаком и призывал пойти навстречу пожеланиям трудящихся: "Принимай, с. с. власть, коли дают!" "Народному министру" грозил самосуд, толпе его судьба была явно безразлична, и лишь обеспокоенные эсеры пытались вывести на защиту однопартийца броневики. За Чернова попытался вступиться Раскольников, успокаивая словами: "Это недоразумение. Вы будете освобождены".