Работы Мелани Кляйн и Уилфреда Биона, в которых они исследовали влечение к смерти и его персонификации в ужасающих "объектах" фантазийных систем бессознательного у детей самых младших возрастов и/или в психотических процессах, имеют большое значение для обсуждения нашей темы. Для того чтобы описать этого тираничного внутреннего агрессора, они использовали фрейдовский конструкт Супер-Эго, однако эти авторы расширили границы идеи Супер-Эго гораздо дальше, чем намеревался Фрейд. Кляйн, одна из первых аналитиков, кто стал аналитически работать с детьми, была шокирована, обнаружив, как много насилия содержат спонтанные игры ее маленьких пациентов (см.: Klein, 1946). Она отнесла это насилие на счет доэдипального Супер-Эго, более строгого и жестокого, чем Супер-Эго, описанное у Фрейдом. Она полагала, что доэдипальное Супер-Эго зарождается на потенциально психотических уровнях тревожности. Для того чтобы не пасть жертвой своего собственного влечения к смерти, не быть им разрушенным, ребенок направляет свою ненависть вовне, на (плохую) грудь или пенис (проективная идентификация), там он может "локализовать" свою тревогу, которая иначе была бы невыносимой, как страх преследования и нападения (параноидная/персекуторная позиция). Проецируются также и чувства любви ребенка (хорошая грудь или пенис), так происходит подготовка к переходу на следующую стадию развития, на которой ребенок приходит к окончательному открытию того факта, что хорошие и плохие грудь/пенис принадлежат одной персоне (депрессивная позиция и достижение целостных объектных отношений). В процессе проработки ребенком чувств любви и ненависти к реальной/фантазийной матери (или позже к аналитику) и разным ее частям Супер-Эго подвергается трансформации, становится менее жестким, преобразуется в способность переживания чувства вины (совесть), выражающейся в итоге в компенсаторных попытках ребенка загладить воображаемый ущерб, который он якобы причинил своим объектам.
Однако в начале этого бурного процесса чувства ненависти и ассоциированные с ними элементы фантазии проецируются на мать/аналитика, которая/который таким образом превращается в частично галлюцинаторное угрожающее "существо" или ужасающее, расщепленное на части "нечто". Если мать/аналитик не может принять и трансформировать эти проекции, привнося чувства любви, происходит интернализация интроекта, заряженного ненавистью, и тогда ребенок (а позже психотический взрослый) чувствует себя преследуемым во внутреннем мире угрожающими садистическими грудью/пенисом и нечто/персоной.
Уилфред Бион продолжил анализ Кляйн психотических процессов у взрослых, выдвинув гипотезу о том, что садистическое Супер-Эго, описанное у Кляйн, ошибочно атакует не только Эго ребенка, но и все психические "связеобразующие" процессы, благодаря которым возможно переживание связного я ребенка (см.: Bion, 1959). В силу того, что и грудь, и пенис являются как связующими объектами, так и первичными объектами переживания младенца, то впоследствии атака на них превращается в атаку на то, что они символизируют, а именно на отношения с объектами внешнего мира и на внутреннюю интеграцию объектов. В итоге сама способность к интеграции, к целостному переживанию подвергается нападению. Мысли отделяются от чувств, образы от аффекта, воспоминания от сознания – атакуется даже способность мыслить. Это приводит к формированию "Супер-Эго, разрушающего Эго", которое занимает место нормально развивающегося Эго и узурпирует его функции (см.: Bion, 1957).
Бион убежден, что во внутреннем мире психотических пациентов доминирует некая злокачественная фигура, которая создает огромное сопротивление прогрессу в психотерапии этих пациентов. Эта негативная внутренняя сила является "странной формацией" или "странным объектом", который систематически отнимает смысл у всякого переживания. Бион пишет:
Если мать не выдерживает, то… проекции ребенка низводятся до уровня проективной идентификации, действующей непрестанно с нарастающей силой и частотой. Кажется, что эта растущая сила лишает проекцию полутонов смысла. Реинтроекция осуществляется с той же силой и частотой. Делаем выводы о чувствах пациента, исходя из наблюдений за его поведением в консультационном кабинете, затем используем дедукцию для создания модели, поведение младенца в моей модели отличается от обычно ожидаемого мной поведения взрослого человека, который думает. Он ведет себя так, как будто бы у него есть чувство, что внутренний объект сформирован, однако этот объект обладает характеристиками "груди", подобной ненасытной вагине, которая отнимает все то хорошее, что получил младенец или позволяет остаться только испорченным объектам. Этот внутренний объект лишает своего хозяина какого-либо понимания, которое может быть доступно. В анализе такие пациенты, по-видимому, не способны получить пользу от своего окружения и, следовательно, от своего аналитика.
(Bion, 1962b: 115)
Предположение Биона о злокачественном гипертрофированном Супер-Эго, которое ненавидит и атакует все связеобразующие процессы в психике, хорошо согласуется с нашей гипотезой о примитивной и сосредоточенной на выживании Самости, организующей "аутоиммунные" атаки на малейшую возможность самовыражения и отношений, ошибочно интерпретируя эти ситуации как угрозу повторной травматизации. Эту гипотезу Бион дополняет сложным, глубоким и убедительным анализом процессов, в которых внутренняя ненависть разрушает то, что Юнг назвал трансцендентной функцией (альфа-функция по Биону), так что в самых неблагоприятных случаях атаке подвержена сама способность психе к регуляции аффектов через символизацию. Это фундаментальная гипотеза, которая ставит под вопрос нашу посылку, сформулированную в рамках подхода аналитической психологии относительно символообразующей функции психе как таковой sui generis. Анализ Биона основан на том, что даже эта способность является относительной и зависит от непредсказуемых переменных, таких как способность матери к проекции-метаболизации, а также от уровня врожденной агрессии ребенка, которая требует метаболизации.
Д. В. Винникотт
Все работы Винникотта в той или иной степени касаются темы психической травмы, поэтому здесь мы приведем обзор только некоторой части от всего этого объема. Ранее мы уже приводили цитаты из этих работ. Винникотт всегда рассматривал травму как неудачу окружения/матери в обеспечении "достаточно хорошего" ухода за ребенком, который бы поддерживал активные творческие отношения между внутренней и внешней реальностью. В том случае, если материнской заботе присуща непоследовательность и хаотичность, если она сопровождается чрезмерной стимуляцией ребенка или мать грубо отвергает его, то появляется и начинает увеличиваться раскол между психосоматичесим "истинным я" и (главным образом ментальным) "ложным я" ребенка, которое формируется преждевременно для того, чтобы предохранить истинное я от дальнейшей травматизации и быть для него суррогатом внешнего окружения. По Винникотту, разделение целостного психосоматического я происходит в результате вмешательства примитивных защитных механизмов, цель которых состоит в предотвращении переживания "непомышляемой агонии", связанного с ранней травмой. По нашей терминологии, эти "примитивные защиты" эквивалентны диадической системе самосохранения: одна часть личности выступает в качестве "прогрессировавшего ложного я, локализованного в ментальной сфере, другая же часть, регрессировавшее истинное я, выступает в роли ее "клиента".
Истинное я Винникотта несет в себе то, что мы назвали личностным духом. Оно появляется в самом начале жизни прежде завершения формирования "внутренних объектов" и первоначально представляет собой "не более чем совокупность сенсорно-моторных проявлений в психической сфере" (Winnicott, 1960a: 149). Характеристика "всемогущество" истинного я представляет собой другой способ признания его нуминозности, его архетипического основания, который должен быть постепенно "гуманизирован" в рамках диадических отношений мать – ребенок. Если этого не происходит оптимальным образом, тогда, по Винникотту, истинное я прерывает процесс своего воплощения в теле и ложное я (по большей части ментальное), сформированное как уступка давлению внешних обстоятельств, руководит жизнью индивида, заключив в себе все еще всемогущее, но теперь травмированное истинное я как некую постыдную тайну.
Винникотт говорит о спектре степени влияния ложного я. На одном полюсе истинное я полностью скрыто даже от ложного я. Далее, ближе к полюсу здоровья, истинное я "допускается как возможность и ему позволено вести тайную жизнь" (там же: 143). Еще ближе к полюсу здоровья ложное я ищет оптимальные условия, которые позволили бы истинному я проявить себя. На этом уровне ложное я становится заботящимся я, опекая истинное я.
В качестве примера Винникотт приводит описание пациентки, в жизни которой ложное я играло определенную роль, при этом на протяжении всей ее жизни она была лишена чувства реальности своего существования: