С другой стороны и в-третьих, наличие этих своеобразных "эпицентров" неблагополучия (мышечного напряжения) по механизмам обратной связи влечет за собой не только поддержание прежних эмоциональных реакций (или фона), что само по себе, конечно, важно, но и иные, более существенные следствия. Как показывают данные ряда исследований, 1) эмоции могут и должны рассматриваться как процесс, организующий мышление, 2) они способны формировать отношение человека к действительности, 3) оказывать избирательное влияние на восприятие и научение,а также 4) реорганизовывать приобретенный опыт посредством процессов воображения, фантазии и мышления.
Итак, значимость эмоций во всех представленных выше аспектах не вызывает сомнения. Если же человек лишается ситуативности (реакции не соответствуют в полной мере актуальным событиям), получая дополнительные и неадекватные "сообщения" со стороны "неразряженных" "блоков" мышечного напряжения (неотреагированного мышечного напряжения), то очевидно, что его адаптивность снижается, а неблагоприятный фон, запечатленный в мышечных "блоках", определяет (в числе прочих факторов) направленность его мышления, воображения, фантазии, способствует формированию неадекватного отношения к действительности, а также ориентирует познавательный процесс таким образом, что негативные обстоятельства оказываются для него более "очевидными" и значимыми. Все это, как показывают данные А. Бека и А. Эллиса, является механизмом возникновения патологических состояний.
Здесь остается осветить вопрос, касающийся "характера" господствующих мышечных "блоков" (или, иначе, проприоцептивно образованных доминант), формирующихся у индивида в социальном пространстве нашей культуры. К. Изард, опираясь на исследования С. Томкинса, так формулирует следующие положения "нормативной социализации страха": 1) ощущения страха у ребенка не сводятся к минимуму; 2) родители считают, что страх не вреден; 3) отсутствует какая-либо компенсация страха; 4) ребенка не научают переносить страх; 5) ребенка не научают противодействовать источникам страха; 6) родители обращают мало внимания на признаки страха у ребенка.
Однако в данном контексте особенно важно не то, что ребенок в процессе своей социализации научается страху, но то именно, что он не имеет возможности на этот страх отреагировать соответствующим образом: бегством, полноценным защитным движением верхнего плечевого пояса и т. п. Ребенку приходится выполнять огромное число действий, которые вызывают в нем страх. Напротив, спонтанная двигательная активность ребенка подавляется под угрозой страха. Подавляются также и социально неприемлемые реакции гнева, ярости и т. п. Все возникающие здесь напряжения останавливаются словно на полуслове, замирают; избыточное напряжение проявляет себя в тиках, судорожных подергиваниях, спазмах, снохождениях, ночных (утренних) пробуждениях с выраженным мышечным тонусом и чувством тревоги и т. п.
Однако всего этого недостаточно, да и ложка, как известно, хороша к обеду. Формируются целые "паттерны действия" (как отмечал М. Фельденкрайз, "с исключительным трудом поддающиеся редукции"), содержащие в себе подавление одних (как правило, желаемых, потребностных, естественных) действий и производство других (как правило, противоречащих желаемому образу действий). Фиксируется положение высоко поднятых плеч, напряжение мышц бедер, живота и т. п. Хронические мышечные напряжения вследствие привыкания к ним не воспринимаются человеком сознательно (неосознанное, по КМ СПП), однако имеют способность влиять на сознательные действия (аберрации "картины"). В. Райх и его последователи полагали, что подобные "паттерны" формируются не только в отношении отдельных действий, но характеризуют состояние всей совокупности мышц человека в целом и определяют его поведение (эмоциональные реакции, сексуальные предпочтения и т. п.).